Казачество. История вольной Руси - Валерий Шамбаров

Однако выжгли Китай-город очень кстати. К Москве из Смоленска вел войско литовский гетман Ходкевич. Теперь же оказалось, что в столице ему разместиться негде. Ходкевич хотел было решить проблему иначе — уничтожить казаков. Вывел 10 тыс. воинов и атаковал острожки у Яузы. Но не тут-то было. Казаки уклонялись от рукопашной и осыпали врага пулями из-за укреплений, из-за торчавших на пепелищах печей. Конница на пожарище не могла развернуться, а пехота в атаках несла большие потери. Когда же поляки стали отступать, казаки нанесли контрудар, отсекли часть неприятелей, загнали в Яузу и перебили. И Ходкевич, потерпев поражение, разделил свои силы. Часть войска оставил в Москве, а сам ушел собирать припасы. Пошла затяжная тяжелая война. Казаки вели кровопролитные бои за овладение отдельными укреплениями, узлами обороны. А Ходкевич несколько раз прорывался с обозами, сменял гарнизон.

Россия лежала в полном развале. Ее уже опустошали все кому не лень — поляки, литовцы, шведы, украинцы, татары, разбойники. Но все шире разворачивалась народная борьба. Отряды партизан — «шишей» нападали на оккупантов. А в Нижнем Новгороде Минин и Пожарский стали формировать Второе земское ополчение. Когда об этом узнали поляки в Москве, они обвинили во всем Гермогена. Кричали на него, что это он мутит народ своими призывами. Требовали написать увещевание о роспуске ополчения. Патриарх-казак ответил: «Да будет над ними милость от Бога и от нашего смирения благословение, а на изменников да излиется от Бога гнев, а от нашего смирения да будут прокляты в сем веке и в будущем». 17 февраля патриарха не стало. Поляки уморили его голодом. Впоследствии Православная Церковь причислила его к лику святых.

Создание второго ополчения встревожило и Заруцкого. Он фактически подмял Трубецкого и совсем занесся. Сам себя наделял поместьями и вотчинами, вел игру в пользу Марины и «воренка». Нижегородцев воспринял как угрозу своему положению и планам, и стал рассылать отряды для занятия городов, чтоб не отошли к Пожарскому. Да только казакам «воренок» был абсолютно не интересен. Они были сбиты с толку. Не знали, на кого же ориентироваться. А в Пскове в это время появился Лжедмитрий III — Матюшка Веревкин. И когда в подмосковные таборы пришло его воззвание, казаки забузили и присягнули ему — по крайней мере не иноземец. Заруцкий возражать кругу не посмел. А перед Пожарским встал трудный выбор. Объединяться с Заруцким и сторонниками «вора» было нельзя. И развязывать очередную междоусобицу он не хотел. Поэтому дошел только до Ярославля и остановился, собирая силы и формируя армию.

Лжедмитрия III быстро скинули сами же казаки. «Царь» оказался еще тот. Обобрал псковскую казну, бражничал, слуги хватали на улицах баб и тащили ему «на блуд». В мае 1612 г. его свергли и взяли под стражу. Трубецкой начал переговоры об объединении с Пожарским. Заруцкий же сделал последнюю попытку удержать лидерство в освободительном движении. Решил взять Москву до прибытия Пожарского и бросил все силы на общий штурм. Он захлебнулся в крови. Авторитет атамана падал. К казакам поступали сведения об отличной организации в Ярославле, о четком снабжении и выплатах жалованья. К Пожарскому начали уходить земские ратники, часть атаманов со своими станицами.

И Заруцкий не остановился перед попыткой физически устранить «конкурента», подослал для этого в Ярославль казаков Стеньку и Обрезка. Но и охрана Пожарского состояла из казаков [173]. И когда в толпе на площади было предпринято покушение, казак Роман получил удар ножом, предназначенный князю. Убийц поймали, на допросе они выдали «заказчика». Заруцкий лихорадочно заметался в поисках выхода. Поляки, зная о его проблемах, направили к нему гонцов, переманивая на свою сторону. Но эти контакты получило огласку — гонцов опознал поляк, служивший у русских. Положение Заруцкого стало совсем шатким, и когда в июле к Москве начали прибывать авангарды Второго ополчения, он приказал казакам сниматься и уходить. Послушались его лишь 2 тыс., в основном всякий сброд, а донские казаки, 3–4 тыс., остались с Трубецким.

У Пожарского было около 10 тыс. ратников, и Трубецкой предлагал объединиться. Но командование Второго ополчения опасалось, что дух казачьей вольницы ослабит дисциплину. И расположило войско в западной части города, а казакам выделило для подкрепления 5 сотен конницы. Врага опередили всего на день. К Москве опять шел Ходкевич с большим обозом продовольствия. Он тоже получил подкрепления — венгерскую и немецкую пехоту, запорожцев Ширяя и Наливайко. У Ходкевича набралось 12–14 тыс. воинов, да гарнизон Москвы составлял 3,5 тыс. (причем польские данные учитывали только «рыцарство», а каждый шляхтич имел 2–3 вооруженных слуг) [75]. Битва началась 22 августа. Поляки атаковали позиции Пожарского, а гарнизон предпринял вылазку. Его крепко побили и загнали назад. Но части Ходкевича теснили русских, стали одолевать. Трубецкой стоял в бездействии за Москвой-рекой, не отпускал и сотни, присланные от Пожарского. Но когда враг прижал к берегу отряд русских, и они, спасаясь вплавь, появились в Замоскворечье, командиры сотен сами ринулись в бой. Атаман Межаков крикнул Трубецкому: «От ваших ссор только гибель чинится Московскому государству» — и с четырьмя сотнями казаков тоже бросился через реку. Получив фланговый удар, поляки отступили.

После этого Ходкевич перегруппировал силы, решил прорваться с юга. Дорогу через сожженное Замоскворечье перекрывали два острожка, со стороны Кремля — у церкви св. Георгия, и с внешней стороны у церкви св. Климента. Ночью изменник провел 600 гайдуков через посты, и они захватили внутренний, Георгиевский острожек. А 24 августа поляки нанесли двойной удар. Конницу Ходкевич бросил против частей Пожарского, а пехота атаковала оборону Трубецкого. С тыла ударили просочившиеся гайдуки и овладели Климентовским острожком. Дорога к Кремлю открылась, и гетман сразу двинул туда обоз в 400 возов и подкрепления. Но выбитые из острожка казаки засели рядом в кустах и развалинах, к ним подошла подмога. Объехать острожек стороной обоз не мог. А когда враги открыли ворота, чтобы пропустить его, казаки открыли пальбу. Лошади заметались, дорога закупорилась, и казаки ворвались в укрепление. Растянувшийся по Ордынке обоз был разрезан и частью захвачен. А Ходкевич, понеся большой урон, отвел войска и дал им передышку.

В бою возникла пауза. Чтобы узнать о положении в Замоскворечье, Пожарский направил туда нескольких дворян и келаря Троице-Сергиева монастыря Авраамия Палицына. Палицын пишет, что в Климентовском острожке увидели «литовских людей множество побитых и казаков со оружием стоящих». Они сказали келарю: «Хотим умереть за православную веру; иди, отче, к нашим братьям казакам в станы и умоли их идти на неверных». Отправившись дальше, Палицын встретил толпу казаков, возвращавшихся с боя в лагерь и вдохновил их вернуться, дав боевой клич «Сергиев». После чего достиг табора и увидел «упрямых», которые пьянствовали и играли в карты. Он и с ними поговорил, и они тоже пошли в бой. Что ж, видимо, Палицын был хорошим агитатором. Но во многом можно усомниться. Это подметил еще Костомаров — что автор приписал только себе решающую роль в исходе битвы [90]. Ведь на самом-то деле казаки выдержали на себе всю тяжесть осады, стояли под Москвой полтора года. У них не хватало одежды, обуви, они голодали — так где же им было спиртное взять?

Скорее, картина была иной. Войско Трубецкого растянулось, охватывая половину Москвы. Те казаки, что стояли на Яузе, не знали, что делается в Замоскворечье. У них-то было спокойно, и они могли коротать время за картами. А Трубецкой им приказов не посылал, пустил дело на самотек. И как раз поэтому казаки в Климентовском острожке попросили Палицына известить их товарищей. Те откликнулись сразу. Сам келарь вспоминал, как казаки босые, в лохмотьях, но с саблями в руках неслись на врага. Ударили на лагерь Ходкевича. Поддержал и Пожарский, послал в атаку конницу во главе с Мининым. И разгром был завершен. Казаки отбили обоз, гетман по сути лишился и армии — у него осталось 400 конников и 4 тыс. запорожцев. Ночью он ушел прочь.

Победа сплотила патриотов, обе рати объединились. А у осажденных начался голод. Съели ворон, собак, лошадей. Пожарский предложил почетные условия сдачи — с гарантией жизни и свободного ухода домой. Но ответили по-хамски. Называли русских ослами, сурками. Впрочем, стойкость «рыцарства» объяснялась отнюдь не героизмом, а всего лишь алчностью. Гарнизон обчистил кремлевские сокровищницы, церкви, ободрал даже царские гробы и не желал расставаться с награбленными богатствами. А чтобы продержаться до прихода короля, прибег к людоедству. Сперва сожрали пленных, потом гулящих девок, потом стали жрать друг друга и ловить людей на улицах. Но силы поляков быстро таяли. В октябре из 3,5 тыс. бойцов осталось 1,5 тыс., и они согласились на переговоры. Правда, по-прежнему вели себя нагло, торговались. Казакам это надоело. 22 октября без приказа командования, по собственной инициативе, они со списком Казанской иконы Пресвятой Богородицы пошли на штурм. И ворвались в Китай-город. В честь этого события и был установлен праздник Казанской иконы Божьей Матери. Потому что дальнейшая оборона поляков стала невозможной. И 27 октября остатки гарнизона капитулировали. Уже без всяких условий. По соглашению между двумя частями ополчения пленных разделили. Те, кто попал к земцам, уцелели. А казаки своих пленных перебили — когда увидели оскверненную столицу, загаженные церкви, чаны засоленной человечины в домах, отношение к полякам было соответствующим.