Анканау - Юрий Рытхэу

— Да, была, — кивнул Носов. — Мы проходили в школе по древней историй. А Анка у вас молодец, честное слово! Я такую девушку впервые в жизни вижу.

Парень явно говорил эти слова для Анканау, и Чейвын не мог об этом не догадаться, так же как и дочь, которая жадно ловила каждое слово гостя, хотя и была уверена, что всем своим видом показывает полное равнодушие к мужской беседе.

— Сколько тебе лет? — спросил Носова Чейвын.

— Двадцать с половиной, — с готовностью ответил парень.

— В этом возрасте каждую новую девушку видишь впервые и каждый раз по-новому, — веско заявил Чейвын, придвигая гостю распластанный на дощечке вяленый тюлений ласт.

Анканау не хотела его подавать, но Чейвын любил на ночь поесть чего-нибудь острого, и для этого в тёплом углу кухни всегда висела гроздь тюленьих ластов. Там они доходили до полной готовности, пока с них не начинала лезть чёрная кожура.

Пограничник с плохо скрываемым замешательством уставился на необычное угощение, вопросительно взглянув на Анканау, и, встретив её сочувственный взгляд, храбро взялся за ласт. Подражая хозяину, он принялся счищать кожу.

— Лупится, как картошка в мундире, — заметил он.

— Я никогда не пробовал картошку в мундире, — сказал Чейвын.

— А я вот эту штуку, — в тон ответил Носов, показывая кончиком ножа на очищенный ласт, приобрётший сходство с кожаной перчаткой.

Рультына с Анканау переглянулись. Тотчас перед гостем оказалась чашка с крепким чаем.

Носов медленно отрезал кусок и положил в рот.

Анканау смотрела на пограничника. Парень пожевал и проглотил.

— Ну как? — спросил Чейвын. — Похоже на картошку в мундире?

— На маринованный гриб, — ответил Носов и отрезал ещё один кусок, на этот раз побольше.

После чая Носов заторопился.

Анканау вышла его провожать.

— Правда, тебе понравился нерпичий ласт? — спросила она.

— Честное слово, понравился! — горячо сказал Носов. — Это вкусно и действительно похоже на маринованные грибы, только острее.

Анканау никогда не пробовала маринованных грибов, но терпеть не могла прокисший тюлений ласт, поэтому она с сомнением покачала головой.

По дороге к мысу Вэтлы Анканау объяснила, зачем она ночью ходила по берегу, рассказала об уговоре с отцом.

— Теперь это у меня самое-самое главное, — сказала Анканау. — Зимой решится, буду я настоящим охотником или нет.

Южный ветер гнал волну вдоль берега. Над водой шумно хлопали ожиревшие за лето чайки. Чёрные кайры задумчиво сидели на скалах, а на гребне прибойной волны качались мелкие пташки — пэкычьыт, дёргая головками.

— Дальше меня не провожай, — сказал Носов.

— Я хочу дойти с тобой до мыса Вэтлы.

— Это далеко.

— А мне приятно идти с тобой.

Над головой синело небо, как распластанный голубой парус, впереди громадой вставал мыс Вэтлы. Чёрные кайры строго смотрели, как девушка закрыла глаза и подставила губы. Она ощутила привкус морского ветра.

— Я тебя люблю, — сказал Носов.

— Знаю, — ответила Анканау и поцеловала его.

Анканау стояла на берегу, пока пограничник не скрылся за мысом.

Обходя через несколько дней свой охотничий участок, Анканау обнаружила несколько моржовых туш. В первую минуту она подумала, что кто-то из охотников перепутал участки, но потом догадалась, чьих рук это дело. Она улыбнулась и крикнула ветру:

— Спасибо, Миша!

12

Тишина в тундре. Медленно падают рождённые в голубом сумраке блестящие снежинки. В небе нет облаков, а снег идёт: вымерзает растворённая, в воздухе влага. Тишина кругом такая привычная, что Анканау совсем не замечает её. Убегает вдаль слегка всхолмленная равнина, покрытая снежным покрывалом, и кажется: во всём этом многокилометровом снежном однообразии девушка — единственное живое существо.

Анканау не чувствует себя одинокой. Всё, что вокруг неё, — все привычное, родное. Это только на первый взгляд тундра пустынна и безмолвна. Может быть, совсем рядом, зарывшись в пушистый снег, дремлет стая полярных куропаток или бродит в поисках пищи осторожный песец; голодный волк описывает круги у оленьего стада, выжидая, когда пастух уйдёт в другое место…

«Сегодня хороший день», — думает Анканау, широко шагая по заснеженной тундре. Солнце прячется за линией дальних гор, приближается к Белой Долине, где расположился районный центр. Светят звёзды, на горизонте догорают остатки полярного сияния.

Девушка присаживается на застругу. Мысли бегут, как резвая упряжка по гладкому речному льду. Такое ясное небо, а солнца нет. А жаль, что впустую пропадает столько чистого неба. Разве звёзды могут заменить солнце? Всё равно, если бы собрать всех людей района, никого нет ближе и родней Миши Носова. Так и солнце. Много красивых и хороших звёзд на небе. Тысячи из них много больше солнца, но родное и близкое солнце милее всех.

Анканау запрокидывает голову и долго смотрит в бездонное небо. Хоть бы луна была! Если долго, очень долго глядеть на светлую луну с тёмными пятнами, можно различить на диске охотника рядом с убитой нерпой. Впрочем, это видение мгновенно и быстро исчезает. Анканау любит эту игру и никому не рассказывает о ней. Даже Мише…

Носов часто приходил в охотничью избушку. Заслышав его знакомые шаги, Анканау бежала открывать дверь и встречала его, морозного, объятого снежным паром…

Зато Чейвын почти перестал бывать в избушке. Границы его охотничьего участка соприкасались с угодьями других охотников, и порой ему проще было ночевать у кого-нибудь из ближних соседей, чем тащиться далеко к морскому побережью. Он изредка наведывался к дочери, и каждый раз это было неожиданно. Накормив собак, отец требовал крепкого чая и подробного отчёта.

Анканау, зная, что отец будет её экзаменовать, запоминала все примечательности в тундре, расшифровывала неясные звериные следы. Всё это она выкладывала отцу тоном прилежной ученицы, аккуратно приготовившей урок. И каждый раз Чейвын хвалил:

— Молодец, дочка.

Однажды Анканау, подав отцу дымящуюся чашку крепкого чаю, налила и себе и уселась напротив. Чейвын с наслаждением отпил большой глоток и блаженно прикрыл глаза, ожидая, пока тепло разольётся по всему большому его телу. Именно в это мгновение по установившейся привычке Анканау начинала рассказ. Чай успел достигнуть кончиков самых маленьких жил, прогрел все суставы ног и рук, а дочь всё ещё не начинала рассказа. Охотник открыл глаза. Анканау сидела за столом и тянула чай. Она смотрела на отца поверх края кружки чёрными нерпичьими глазами.

— Я жду рассказ, — нетерпеливо напомнил Чейвын.