Красота в наследство - Ольга Сенько

Как ее водили родители в цирк. Сначала ее и брата, потом ходили без Андрея. Он уже вырос из подобных развлечений.

Вдруг ей в голову пришла мысль. У Ирочки были не такие уж молодые родители. Мама родила ее в тридцать пять лет, Андрея — в тридцать. Конечно, выглядела она всегда молодо для своего возраста, особенно на фоне многочисленных подруг и знакомых, бывавших в доме. Наши женщины, как известно, быстро стареют. Вот Зинаида Маклакова и Таисия Ивановна были моложе матери лет на семь, но на ее фоне смотрелись замученными жизнью оплывшими тетками.

Этот неизменный перманент на голове, грубые руки, жуткие кримпленовые платья — писк тогдашней моды. Мама рядом с ними выглядела чуть ли не девочкой. Конечно, она и жила лучше, без этого постоянного напряжения, беготни по магазинам и извечной проблемы — чем накормить семью при полном отсутствии всего в магазинах. Но все-таки. Маме уже было двадцать восемь, когда она вышла замуж. До этого она прожила большую жизнь, о которой Ирина абсолютно ничего не знала. Да, она была гораздо старше ее, когда встретилась с отцом. А отцу было, значит, тридцать два года. Они хорошо жили. Никаких размолвок, а тем более скандалов, дочь припомнить не могла. Если что и случалось, то дети этого не видели и не слышали. Идеальная пара. Интересно, чьей заслугой было это семейное равновесие? Наверное, маминой. Характер у отца был крутой, она об этом слышала. Иначе он не смог бы сделать такую карьеру. Хотя дома это не проявлялось. Дети росли благополучными под присмотром мамы, и у него не было необходимости влиять на них при помощи крутых мер. Любили ли они друг друга, отец и мать? Как жили? И что творилось по ночам в их спальне? Ирину эти мысли сначала даже ужаснули, ей показалось, что она оскорбляет память о родителях. Вспомнила лицо брата, когда он заявился к ней со своей пикантной просьбой. И как она потом, вернувшись из театра, ходила по квартире, как будто пыталась раскрыть какую-то тайну.

Свое любопытство казалось ей противоестественным и мерзким, но она не могла с ним справиться. А каким любовником был ее отец, была ли мама с ним счастлива? Будь они живы, и тогда узнать об этом было бы невозможно, а сейчас тем более. Ирина чувствовала себя извращенкой.

Мама… такой женщины больше нет. Ирина открыла комнату, в которую перенесла вещи родителей, их бывшую спальню. Подошла к шифоньеру. Мебель уже старая, но добротная. Сейчас такой не делают. Спальный гарнитур она помнила, сколько себя. Наверное, родители купили его еще до ее появления на свет. И зачали ее на этой кровати. Красное дерево. Открыла дверку шифоньера, стала рассматривать мамины платья. Бежевое, серое, темно-зеленое. Ей показалось даже, что они до сих пор пахнут ее духами, хотя прошло уже четыре года после гибели родителей. Отцовские костюмы. Сейчас уже старомодные. Мамины туфли, дорогие, кожаные. Вот эти отец привез из Германии, ездил в командировку еще очень давно, Ирина их помнила. Вдруг в дальнем углу шифоньера увидела незнакомую ей сумку. Сумка была кожаная — не маленькая, не хозяйственная, а скорее деловая. С такими чаще всего ходят теперь женщины. При необходимости в нее войдет и пара бутылок молока, мелкие покупки. Сейчас же в ней лежали письма. Довольно много — сумка была полная. Личная переписка матери, поняла она, просмотрев несколько писем. Некоторые были без конвертов, начинались все обращением к маме.

Письма она перебирала часа три. «Милая Леночка… милая Леночка и Игорь, как вы поживаете?.. Дорогая Лена… Дорогая Елена Васильевна…» — писали подруги, переехавшие в другие города, или подруги детства, поздравляли с праздниками, с Новым годом, писали сестры отца, именно ей, маме. Она занималась семейной перепиской. Отцу было некогда, да и не любил он, видимо, писать. Ирина не могла припомнить его личных близких друзей, кроме одного, Вячеслава Ивановича. Они были знакомы по работе. Из мужчин, друзей отца, больше в доме никто не бывал. Отец общительностью не отличался, и этой дружбы ему, очевидно, хватало. Поздравления с днем рождения, с Новым годом — внушительная пачка писем и открыток. У матери родственников было мало, она сама была единственным ребенком. Старая тетка, сестра бабушки, и дальние троюродные сестры — все они жили в Москве. Почти никого из них Ирине в доме видеть не доводилось. Как-то заезжала Мила, у которой Ирина останавливалась, приехав в Москву после гибели родителей. Семья ограничивалась общением с отцовской родней, те приезжали в гости, и не раз, вместе с детьми, мужьями, отдыхали на даче. Они тоже жили не здесь. Одна сестра на Украине, другая — в Воронеже. Больших успехов в жизни не добились, обычные средние семьи.

Ирина развернула очередное письмо, из которого выпал пожелтевший листок бумаги. «Давно написано», — подумала она. Почерк знакомый. Обращения в письме не было. «Я тебя прощаю, прощаю за Аню, но только ради твоих детей. Дай бог, чтобы их миновала участь моей сестры. Хорошо, что у тебя родилась дочь. Теперь ты посмотришь на некоторые вещи другими глазами и, возможно, кое-что поймешь. Дай ей бог счастья. Если тебя интересует моя жизнь, то я живу по-прежнему. Приезжать ко мне не надо, тем более что тебе сейчас не до этого. Можешь прислать фотографии детей…» Подписи под письмом не было, но почерк был знакомым. «Что за странное послание?» — подумала Ирина. Где-то недавно она уже видела эти буквы с наклоном влево. Опять стала перебирать письма. Точно, писала старая тетка матери из Москвы. Мама родилась в Москве, девичья фамилия ее была Голицына, и в семье часто прохаживались на тему ее аристократического происхождения. Это была фамилия бабушки, отца своего мама не знала, он умер очень давно, кажется, погиб на фронте. Брак их был гражданским. Мама сама, очевидно, ничего о нем не знала. Про тетку, сестру матери, иногда рассказывала. Тетя Вера помогала им, годы были трудные, голодные и военные. Была она одинока, замуж так и не вышла, как многие из ее поколения. Ирина припомнила, что тетка, по словам матери, была незаурядной женщиной, работала всю жизнь в библиотеке, писала вроде бы даже стихи, была необычайно умна и начитанна. Мама рассказывала, что она многому у нее научилась.

Что означает это странное письмо и кому оно адресовано? Вывод сделать было несложно. Кроме матери, писать тетка не могла никому. Отца она, похоже, никогда не видела. Листок совсем-совсем желтый, на сгибах перетерся, очевидно, читан был не раз. Что-то странное крылось за этим клочком бумаги.

И чем я только тут занимаюсь? Ей стало стыдно. Она оскорбилась за маму, за себя. Наверное, старая карга выжила из ума. С ними это бывает. Пересмотрела остальные письма. От тетки были в наличии только три поздравительные открытки, да и то скудные, без лишних сантиментов.