Глаз мертвеца - Анна Воронова

Сашка заорал. Он забыл, что дышать нельзя!

Расплавленный воздух разорвал его рот. Тигр догнал его и вцепился в ноги, в локти, в коленки… Он грыз его лицо, он просунул когтистую лапу в Сашкино горло и выворачивал, выдирал его окровавленные внутренности…

Огонь вдруг куда-то исчез.

Они кучей вывалились на опушку, цепляясь друг за друга.

Тут тоже все горело, но как-то тихо, нестрашно, островками. Поодаль трещала высокая ель, дружно полыхали молодые березы. А за ними рычал трактор, заходились бензопилы, мелькали в дыму темные фигуры.

Их заметили, закричали, замахали им руками. Сашка видел впереди только черную спину Веги – от ее футболки валил дым. И тут Череп споткнулся. Споткнулся и уронил Биту.

Сашка от этого внезапного толчка полетел кувырком, взвизгнул, напоровшись рукой на тлевший мох (на секунду показалось, будто тигр начисто отгрыз ему ладонь). Череп вскочил и, хромая, бросился к дороге. Сашка в панике потянул Биту за собой – но одному ему было не справиться. Он выпустил руку парня и с облегчением шарахнулся в сторону – туда, где суетились и махали руками люди.

Но тут Вега обернулась. Точно, чует, чокнутая!

Эта рыжая, уже успевшая добежать до просеки, метнулась обратно, к ним. И первым делом принялась лупить Биту по голове. Сашка охнул – у парня, оказывается, горели волосы. Потом они уже привычным движением подхватили тело с двух сторон. Сзади что-то громко затрещало, Сашка обернулся и увидел, что на них падает горящая береза, растопырив обуглившиеся ветки. Перед его глазами от ужаса поплыли круги. Они с Вегой прыгнули одновременно, еще не успев понять, что прыгают, машинально выдернув Биту. Дерево тяжело рухнуло на землю, взметнулась туча искр и пепла, но Сашка с Вегой уже неслись по зеленой, еще уцелевшей траве.

Сашка врезался в кого-то, его подхватили под руки… Он еще не верил в спасение, а его уже тащили к дороге, поливали водой, трясли, хлопали, возбужденно кричали что-то в оба уха… Какие-то мужики на руках пронесли Биту к машине «Скорой помощи». Сашка рухнул на обочину и закрыл лицо руками.

На его зубах хрустел мелкий уголь. Соленый, очень соленый… Уголь и пепел.

Очнулся он только в машине. Военный «газик» раскачивался и трясся, мчась по проселку, петлял, огибая ямы. На переднем сиденье потрясенно молчал Череп. Как потом выяснилось, Биту сразу в больницу не повезли, врачи его полчаса на месте откачивали, и непонятно было – выживет, нет?

А они вот выжили.

Глаза слезились. В легких болезненно кололо. Отчаянно ныла обожженная ладонь, вся кожа на лице горела, словно ее хорошенько наждачкой надраили. «Газик» подпрыгивал на кочках, и Сашка ощущал каждое препятствие на дороге всем своим измученным телом.

Но они выжили…

На очередном повороте их с Вегой швырнуло друг на друга. Сашка поймал ее руку, стиснул узкое запястье, вцепился в него, как маньяк. Ладонь Веги, совсем недавно выбравшейся из огня, вышедшей из огня, ни капли не нагрелась – чистый лед, а не ладонь.

Надо было сказать ей одну вещь, срочно. «Уазик» тряхнуло, их раскидало по углам, потом вновь швырнуло друг к другу.

– Вега… – шепнул Сашка, понял, что она ни черта не услышит сквозь дребезжание и рык мотора, и крикнул, уже не стесняясь: – Вега! Я хотел тебе сказать! Я люблю… я ужасно люблю лед!

Ее звали Вега

– Где кошак?! Кто пустил кошака, скинхеды?! Я вам головы-то лысые поотрываю по самые эти… ноги! Где эта сволочь, аспид косматый?! А?! Я ж ведь его найду, я найду… Кис-кис-кис, чтоб ты сдох, скотина, тридцать три раза подряд, чтоб тебя главврач на обходе загрыз…

Голос стих. Шрек заглянул под кровать. Там, в углу, полыхали адским пламенем зеленые непримиримые глаза.

– Вылезай, аспид косматый, – ласково позвал его Шрек. – Опять у дяди Коли куру спионерил, партизан?

– Сосиски, – поправил его Сява. – Сосиски он подрезал. Злые люди бедной киске не дают украсть сосиски. Сторож обещал его к дверям холодильника прибить.

Палата дружно заржала.

Все знали о войне, которую вел рыжий кот Чубайс с вахтером (и санитаром по совместительству) дядей Колей. Все болели за Чубайса. Кошак, прекрасно разбиравшийся в людях, любил прятаться в их палате, куда вахтеру соваться было нельзя – ожоговое отделение, как-никак. Он довольствовался коридорными маневрами, во время которых громко перечислял крупные и мелкие недостатки Чубайса, а заодно и сочувствующих коту-ворюге пациентов.

Они лежали в дальней маленькой палате, в закутке, «запечке», как ее тут называли, всей своей дружной «грядкой»: Череп, Сява, Шрек. Других детишек, слава богу, в отделении не было. Один раз на ночь к ним подселили взрослого дядьку, лесника, обгоревшего на пожаре. Но его быстро перевели из «запечки» в большую палату. Так что компания подобралась исключительно своя.

До обхода оставался целый час, поэтому Шрек смело ухватил Чубайса за лапы и втащил его на свою койку. Докторшу из-за этой антисанитарии удар бы хватил, но кошак еще ни разу не попался. Перед обходом Чубайса тайно выносили на черную лестницу, от греха подальше. А оттуда уже он просачивался обратно в больницу своими заветными тропами, обычно к вечеру, когда вся палата затихала. Боевой кот! Че Гевара какой-то, а не Чубайс.

Шрека и Черепа в понедельник обещали выписать.

Шрек отделался парой красных пятен – следов от ожогов – на лодыжках, у Черепа остался корявый шрам через весь лоб. Шрам придавал его лысому бугристому черепу необычайно брутальный вид. Сразу видно – первый шахматист на деревне! Череп то и дело самодовольно поглядывал на себя в зеркало, висевшее над умывальником. Теперь он был неотразим, как снайперская пуля.

Сява до сих пор спал исключительно на животе, но спина его уже подживала, затягивалась розовой младенческой кожей.

Делать в больнице было абсолютно нечего, они только ели, спали, резались в карты, садясь всей кучей на кровать Сявы, да пялились в телик, который притащили сюда родители Шрека. Да еще партизанский кот немного их развлекал.

В дверь стукнули, и, не дожидаясь ответа, в палату заглянула медсестра Лида. Хорошая медсестра, веселая – они все оживали, когда выпадало ее дежурство. Шрек мгновенно накинул на Чубайса край одеяла. Лида знала о коте, но делала вид, что ничего не замечает. Она его потихоньку прикармливала, хотя, конечно, в палату не пустила бы.

– Привет, погорелые! Посетитель к вам. Давай заходи, мальчик, тут они все, – позвала она кого-то.

В палату вошел Сашка, а Лида вышла.

Получилась то ли картина «Не ждали», то ли «Явление Христа народу». Никто не знал, что делать. Первым поднялся с кровати Череп, подошел, протянул Сашке руку:

– Здорово, амиго! Проходи, гостем будешь.