Цветы осени - Ариэль Бюто

— Мне нравится ваша цепочка. Вы купили ее в Венеции?

— Ну слава богу! А то я уж было подумал, что вы онемели. Вижу, вам нравятся красивые вещи! Вы правы, если есть средства, не стоит ни в чем себе отказывать.

— О, я совсем не богата.

— Вы скромничаете, Жюльетта. По-моему, вы светская женщина, привыкшая к изысканной и роскошной жизни.

Никто никогда не говорил обо мне подобных вещей! Изысканность! Роскошь! Слышала бы мать Пьера! Этот Серджо, конечно, льстец, но дыма без огня не бывает. Интересно, как бы он запел, увидев меня в сабо и дырявом свитере в бель-ильском саду…

Официант приносит счет. Одной рукой Серджо подталкивает его к Жюльетте, другой поглаживает ей запястье.

— Надеюсь, вы достаточно богаты, чтобы оплатить эту скромную трапезу! — произносит он интимным шепотом. — Долг платежом красен, так ведь? К тому же у меня нет при себе наличных.

А он не теряется! С каких это пор женщины платят за мужчин в ресторане? Я не слишком часто куда-то ходила и все-таки знаю, что это не принято.

Жюльетта отдергивает руку, ей неприятно прикосновение влажной ладони итальянца.

Жиголо! Оскорбительное слово само собой приходит в голову, она с трудом удерживается, чтобы не произнести его вслух. Нельзя сказать, что Жюльетта в ярости, скорее раздавлена жестоким крушением новообретенных ценностей. Ты хотела забыть о своем возрасте. Бедная моя старушка, но годы-то — вот они! Ты не замечаешь своей морщинистой кожи только потому, что плохо видишь.

Чутье подвело этого человека. Аромат свежей плоти улетучился, но ему померещился запах денег. На молодость и красоту нельзя рассчитывать — они исчезают со скоростью писка. Помада и крашеные волосы ничего не изменят, увы!

Пьер? Ах да, Пьер любит меня такой, какая я есть. А может, он любит воспоминание о том, какой я была.

— Хотите еще кофе?

— Спасибо, нет. Мне пора возвращаться домой.

— Уже? Но… Мы едва успели познакомиться. Я бы очень хотел… продолжить. Боже, я заставил вас покраснеть! Обожаю застенчивых женщин — они преподносят нам самые прекрасные сюрпризы.

— Вы будете разочарованы! К тому же я совсем не богата, так что обед мы оплатим пополам. Хотя вы съели куда больше меня.

Мужчина смотрит на Жюльетту со странной улыбкой. Неужели он рассчитывал угоститься за мой счет? А золотое кольцо тебе не преподнести в придачу, болван?!

— Хорошо, тогда заплачу я! Собственно, я так и собирался поступить с самого начала, но вспомнил, что в этом заведении не принимают кредитки. Подождете минутку? Я сниму деньги в банкомате.

Жюльетта колеблется. Что, если Серджо надует ее и не вернется? Хотя он кажется искренним. Возможно, он вовсе не… А просто мужчина, которого привлекают более зрелые женщины. С другой стороны, я ничем не рискую, доверившись ему. Просто будет еще один, очередной, сюрприз.

— Потом я провожу вас до дома, — говорит он. — Простите, если был слишком назойлив. Но мне показалось… Впрочем, это неважно. Когда-нибудь я объясню вам.

Когда-нибудь! Серджо встает, а Жюльетта пытается переварить его последнюю реплику. Когда-нибудь… значит, он рассчитывает, что мы еще увидимся, несмотря на то что я отказалась за него платить. Значит, я ему нравлюсь! А раз я нравлюсь ему, то могу понравиться и другим.

Жюльетта косится на людей за соседними столиками, но никто не обращает на нее внимания. Это ни о чем не говорит, здесь так вкусно кормят, что посетителям не до флирта. Да и красота моя вот так сразу в глаза не бросается. Дело не в возрасте: на меня и в двадцать лет мало кто клюнул бы с первого взгляда. У возраста есть свое преимущество: среди старых женщин не бывает ни красавиц, ни уродин! Так в чем же разница между женщиной, которую мужчина обхаживает, и всеми остальными?

В самомнении? В отказе сдаваться? Серджо подумал, что я… свободна. В мои-то годы!

— Надеюсь, вы не заскучали в одиночестве? — Серджо плюхается на стул. — Такую женщину, как вы, нельзя надолго оставлять одну. Хотите чего-нибудь еще?

— Н-нет, — бормочет Жюльетта.

— Боюсь, у меня действительно нет никаких шансов.

Не скажу, что он мне по-настоящему нравится. Пожалуй, как и Пьер. Так что же меня останавливает?

— Сожалею. Никаких. Я не та, за кого вы меня принимаете.

— Там, на пляже, вы выглядели такой свободной, легкой… как воздушный шарик. На вас было нарядное платье, среди полуголых людей вы могли бы выглядеть неуместной, почти смешной, но взирали на окружающих с таким высокомерием, что казались королевой.

Я — королева. Приятно слышать, как этот человек говорит обо мне. Пусть продолжает.

— Между тем вы не… как бы это сказать… Я каждый день встречаю женщин куда красивее вас.

— И назначаете им свидания? Жюльетта мгновенно спохватывается: ей жаль, что она задала этот вопрос, что в нем прозвучала горечь. Он назвал ее королевой.

Сказал, что она лучше всех. В том числе — красивых женщин.

— Иногда. В этом нет ничего дурного. Но вы больше чем красивы.

— О чем вы?

— Вы… заботливы, как мать. Именно так. Но я захожу слишком далеко.

Да он сдает позиции! Называл королевой, а теперь взял и разжаловал в «мамашу».

— Так вы поэтому захотели снова со мной увидеться?

— Боже, конечно нет! — Хохотнув, Серджо поднимается из-за стола и по-дружески похлопывает ее по плечу. — Все дело в том, что вы — француженка. Я питаю страсть к вашему языку и просто не смог устоять перед желанием вернуться в молодые годы. Кроме того… теперь, когда вы поставили меня на место, я слишком вас уважаю, чтобы тащить в постель.

Сама виновата, старушка! Мужчины туповаты, они все понимают буквально, а иногда даже бегут впереди паровоза.

Я бы не хотела оказаться в постели с этим Серджо. Нужно сохранить загадочность. Я всегда предпочитала бутоны цветам…

Выйдя на улицу, Жюльетта внезапно осознает, что ушла из дома больше трех часов назад. Ей потребовалось сто восемьдесят минут на то, чтобы посетить Галерею Академии и увидеть свое новое отражение во взгляде незнакомца. Она улыбается, пересекая легкими шагами мост Академии. Держится прямо и уверенно, слава богу, ноги пока ее не подводят. Она ненадолго задерживается у парапета, смотрит на канал, на крошечных человечков в vaporetti, уносимых прочь мутным потоком жизни, который способна остановить только Жюльетта. Солнце ласкает ее затылок, и она вздрагивает от удовольствия. Ей нет дела ни до Серджо, ни до Пьера, ни до Луи, ни до всех остальных мужчин, вместе взятых. Она использовала их, чтобы стать собой, единой, неделимой и лучезарной в наконец-то обретенной цельности.

Пьер и Серджо помогли ей острее осознать собственную значимость, теперь ей будет легче прожить оставшиеся годы. Они взорвали кокон инфантильности, в котором Луи много лет держал Жюльетту. Прохожие улыбаются этой слишком хорошо одетой женщине, которая, полуприкрыв глаза, жадно вдыхает отдающий затхлостью запах воды. Она напоминает фигуру, украшающую нос корабля, и словно бы стоит на этом мосту с незапамятных времен. Она составляет единое целое с Венецией, она растворяется в Светлейшей, как сладострастная любовница. К черту мужчин с их примитивными желаниями! Не подчиняться — значит еще и противостоять могущественному зову плоти, их плоти, и прислушиваться к собственным желаниям, — их так долго душили, что они почти лишились голоса.

Я теперь всего лишь половинка. С этим покончено. Я больше ничего не боюсь, даже себя.

Жюльетта оборачивается, успев забыть о Серджо. Впрочем, тот уже испарился.

Глава 10

Жюльетта чувствует себя бедной сироткой, глазеющей на витрину кондитерской. Нет ничего более хрупкого, чем это стекло, отгораживающее протянутую руку от дивных лакомств. Нет ничего более непреодолимого, чем это невидимое препятствие. Лучше ослепнуть, чтобы не знать, чего лишаешься. Вот она, свобода, там, за окном. Она знает, потому что вкусила этой свободы. Воспоминание о ней и сладостно, и мучительно. Она призывает его к себе, как ребенок расковыривает болячку.

Джульетта суетится с утра до вечера, врач приходит каждый день. Ничего не прописывает. Не лечит. Констатирует.

Жюльетта сидит на краю кровати и смотрит, как угасает ее внучка, как вместе с ее тяжелым дыханием уносятся прочь осколки венецианской мечты. Первые разы стали последними, Жюльетта с самого начала была к этому готова. Она поняла и приняла правила игры. Лучше прожить нечто, что плохо закончится, чем не жить вовсе.

Жюльетта не плачет. Она ждет. Даже раздражается на эту жизнь без надежды, длящую их страдания. Закрытые глаза, белые губы… от Анны осталась пустая оболочка. Так пусть уж скорее конец, раз финал предопределен.

Я баюкала свою внучку на руках, кормила, любила, а теперь тороплю ее смерть. То время, что я провожу рядом с ней, дни, украденные у моей собственной жизни, никто не восполнит. И все-таки я остаюсь. Не ради Анны — она меня больше не видит и плывет по водам иного мира. И даже не ради внешних приличий — я плевать хотела на бессмысленно суетящуюся Джульетту, а Пьер не имеет права судить меня. Я остаюсь, потому что уже пустилась в обратный путь.