Блуждающее время - Юрий Мамлеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Благодаря Буранову и Веданте я поняла, как велик и бессмертен человек, что он в своей скрытой глубине – бог. Благодаря Орлову я увидела, что человек может быть страшнее и бесконечнее самого себя, что он – беспредел…
И отсюда она прямо перешла в атаку:
– Павлик, о каком там будущем или прошлом можно говорить всерьез, когда все самое высшее и невообразимое содержится в тебе самом? Куда бежать, когда все есть внутри? Самопознание – трудный путь, потому что все высшее и невообразимое скрыто в тебе, и к этому надо найти ключ… Зачем тебе миры, будущее, все это безумие, когда, если ключ найден, первая награда: Вечность… А потом и другое… Кем ты хочешь быть, сумасшедшим или бессмертным?
Но тут Павел взорвался. Хлебнув полстакана водки, он закричал на всю чайную:
– Вы все бьете в одно место… Вечность, богореализация… Да ты пойми, Таня, в конце концов сама же ты сколько раз говорила, что для этого нужен дар. И этот дар в наше время – почти исключительный случай…
– Редкий, но не исключительный…
– Ладно, утешительница, тоже мне!.. Даже чтоб изобрести самовар, нужен дар, а тут… У меня нет, и в этой жизни не будет, подходов к этому… Я пробовал, бесполезно, нечего меня тянуть… Я иду по касательной.
– Хорошо-хорошо. Все-таки остановись…
– Ты еще скажи, к батюшке пойди, за помощью… Дескать, побывал в прошлом, помогите! Своего отца покалечил там…
– Ну знаешь, батюшки всякие бывают… Помолится за тебя…
– Что происходит, пусть происходит. Значит, так надо! Не нужны мне милости, они только нарушают Высший Промысел…
– А ты попробуй…
– Таня, нет, нет и нет! Хватит меня тянуть и спасать. Я хочу свободы; вы нашли свой путь – и ладно! А я хочу теперь в водоворот!
– Водоворот, и вся жисть наоборот! – вдруг кто-то заорал рядом.
Кот бросился наутек. Таня вздрогнула, обернулась: так это же Валера Иглов, сотоварищ Черепова, Клима!
Но Иглов был жуток – полурваный, глаза блуждали, и все лицо багровое то ли от водки, то ли от какого-то внутреннего напряга. Он очутился рядом с Павлом.
– Павлуша, плесни водяги! – пробормотал он. – Не могу!
– Что так?!
– Конца света не вижу, Павел! – отчеканил Иглов. – Конец света, Таня, опаздываить… – и он обернул к ней вдруг ставшее жалобным лицо. – Как же после этого жить?
Таня засмеялась:
– Хватит юродствовать!
Иглов взвизгнул:
– Не доживу до конца!
Павел еле унял его, утер сопли своим платком, налил водочки. Тогда Иглов примирился, дескать, на нет и суда нет, и затих.
Таня почувствовала, что Павел теперь непреклонен в своих метажеланиях, и, может быть фантом Безлунного сыграл здесь большую роль. Вообще говоря, Таня не считала, что Безлунный – человек, скорее всего фантом, вихрь, внутри которого фигура человека, псевдосущество, лихой, но локальный смерч, посланный каким-нибудь богом из подполья, чтоб почаще и погаже нарушалась гармония, и чтоб предупредить: держитесь, ребята, ужо вам будет… Привыкайте… И эту Танину мысль порой разделяла даже Марина.
Таня вздохнула и, не обращая внимания на умолкнувшего, как крот, Иглова, спросила Павла:
– И что же ты намерен делать?
– Вот это другой разговор! – обрадовался Павел. – Я уже надумал: надо мне поискать Никиту! Все-таки в нем есть зацепка: как-никак, а из будущего… Может быть, через что-то и откроется, попадешь в какой-нибудь поток… Кстати, Безлунный бормотал мне последний раз по телефону: «терпи!», а потом исчез. А я терпеть не хочу. Я бежать хочу!
Таня опять вздохнула и заметила:
– Вот и Никита тоже, Марина рассказывала, сидит, сидит, а потом вдруг вскочит и вскрикнет «Мне бежать!» И исчезает… Куда ему теперь бежать?..
Иглов поднял голову.
– А я хочу, пока конца света не видно, в растение превратиться. У них сознание ничтожное и застывшее, им не жутко… Когда Бездна все поглотит…
– Какая еще Бездна? – спросил Павлик.
– Не ваша, не ваша, а которой еще не было, друзья… Которую Черепов ждет.
– Ну раз Черепов ждет, так и будет, – развел руками Павел, но в уме снова мелькнула Верочка… «Почему она умерла?.. Но, если бы жила, была бы сейчас… какая? Но я бы ее нашел все равно. И спросил бы: помнишь тот вечер, тридцать лет почти назад, молодого человека, который был влюблен в тебя в тот день… И вот я пришел за тобой… Как видишь, не постарел… Но многие ушли за это время в пропасть, и нет нигде Верочки. А что искать кладбище, что толку в могиле?»
Валера Иглов в это время встал. Лицо его побагровело еще больше.
– Прощайте, пока я еще не растение, и ветви с листьями не растут на мне, – твердо сказал он. – Пока могу говорить, а не шептать… Я, между прочим, с Череповым примирюсь. Не думайте, мы одного поля ягоды…
Иглов пошатнулся, но Павел удержал его.
– Я доеду. Меня ждут.
И он указал на дверь в булочную. Там за дверью, в булочной, двигались какие-то тени. Потом появилось лицо, опухшее, но призывающее Иглова. И тот пошел на зов…
Павел поглядел на Таню.
– Черепов велик, но опасен, – сказала она. – В теории о некоей Бездне, о «новом» для нас, точнее, скрытом Абсолюте, скрытом за нашим псевдо Абсолютом – здесь, вроде, здорово, радикально, безумно… Истина это или нет – никто не знает… Тут интуиция должна быть сверхчеловеческая… Но на практике, сам знаешь, Черепов только тупо ждет этого Прихода… А что остается делать… Об этой Бездне – что можно предположить? Вот он и ожидает, пьет, скитается, бушует, такое выкидывает, что мурашки по душе ползают…
– Иглов-то, просто как юродивый при нем, – вставил Павел.
– Если бы не Улюша его, Клим бы давно погиб. Он сам мне признавался однажды: умру под забором, – продолжала Таня. – Кто, тем более сейчас, может выдержать такой загиб жизни? Сейчас кто в квартирах сидят, и те мрут…
– Но Улька молодец! Вот наша баба, действительно! Правда, Тань?
– Правда. Но Черепов – это перегиб, отклонение в стане запредельных. Это тебе не Орлов. Во всем бывают извращения, даже в запредельном. Но он велик даже в своем постбезумии.
– Бог с ним. Пусть постбезумствует. «Мне бежать», Таня, как говорил Никита, человек будущего.
– Бегуны вы оба, – рассмеялась Таня.
– Бегу, бегу. В неизвестность. А тебе ведь надо ехать по делу куда-то, ты сказала…
– К сожалению, часа на три я не свободная птица. И они расстались.
Глава 19
Решение Павла искать Никиту, выбрать его в качестве путеводной звезды, или просто типа, на котором лежит печать и который выведет из замкнутого пространства и времени, было выстрадано им долгими ночами.
«Иного выхода не было, иной нити не виделось. Безлунный исчез, да и жутковат при этом, фантом во тьме эдакий, но по телефону позванивает. А сейчас звонков нет. Сыночек? Да где его искать? Умер ли, провалился или бродит?» – думал Павлик.
Первоначально он заехал в подвал, где устроила пир Марина.
Встретили его недружелюбно, да и опустел подвал как-то.
– Шляются тут всякие, – сказал диковатый старичок, вылезший из-под доски. – И все Никиту ищут. Ночует тут один у нас, тоже как вы, любитель Никиты, – вытаращил глаза старичок. – Громадный такой, но идиот. Много вас.
«Бред какой-то», – подумал Павел.
– Но Никита-то где?
– Говорю всем, хоть Господу Богу: Никиты нет. Давно пропал. Не ходит.
– А концы-то какие-нибудь есть?
– Какие концы? Да, может, он в Германию уплыл. От Никиты всего можно ожидать. Про него было сказано: непонятный человек. Я тогда от етих слов под стол залез. Раз непонятный человек – всякое может быть. Нигде вы его не найдете.
– А этот громадный идиот что-нибудь знает, где Никита?
– Да он сам ищет, ничего он не понимает. Идиот и есть идиот.
Павел погрустнел. Обстановка в подвале была какая-то опустошенная, словно дух этого подвала ушел из него. Да еще сырость кругом, полумрак, тени.
Во время пира было иначе. Жизнь била ключом. А после него все точно заснуло. Кошмар!
Павел не стал углубляться и ушел.
На другой день, в субботу, тихонько выпивая в полумраке своей комнаты, он раздумывал, куда бы обратиться. И мысль его колебалась между громадным идиотом и Мариной. Первый ведь, может, что-то да знает, Марина же наверняка знает, но не укажет ему путь.
И в это-то время шумно звякнул телефон. У Павла екнуло сердце: наверняка Безлунный, даже руки задрожали, когда снимал трубку. Но в ней визжал сам Валера Иглов:
– Паша, родной, Черепову плохо. Напился у Никитиных. Самый жуткий вариант. Сам знаешь. Приезжай, вытаскивай. Обойдемся без Ульяны. Она меня не любит, скажет: «вы спаиваете»… Приезжай скорей, золотой…
Павел смутился, но делать было нечего: переступать закон о помощи друзьям, пусть и бредовым, он не мог…
Далинин долго добирался до этого района за Новогиреевом. Его заброшенность нарушалась массовым потоком машин, людей, шумом. «Сколько же стало народу в Москве», – удивлялся он.
Дом был обычный, девятиэтажный, но квартира – необычная. Павел всегда, как только входил туда, столбенел: такое могло быть только в шестидесятые, так уверяли его старшие друзья по метафизике.
