Вольнодумцы - Максим Адольфович Замшев

слушать не будут. Их бабки им важнее всего остального, – перебил его Небратских.

– Но надо пробовать. Лучше, думаю, людей переубеждать, чем бросать под пули. Кровь порождает кровь. – Артём заводился. Он не ждал от себя такой горячности, но сегодня многое с ним происходило как бы не совсем по его воле, словно в нём проснулся другой человек и отдаёт ему беззвучные команды. Он больше не контролирует себя? Этого ещё не хватало.

– При чём здесь это? – разочарованно вздохнула Майя.

– Пытаться свергнуть власть сейчас – самоубийство. – Артём облокотился на стол. – Силы неравны.

– Самоубийство – это полагать, что без активного протеста можно добиться изменений. – Виктор энергично допил то, что оставалось в рюмке. – Ваше поколение так и действовало. И что?

– А ваше поколение что предлагает? Громить витрины? Как в Париже?

– Хотя бы как в Париже. – Виктор изобразил на лице гримасу предельного утомления.

– В Париже это ни к чему не привело, – неожиданно поддержала Шалимова Соня. – Сначала надо заразить как можно больше народу, чтоб наверняка. А уж на улицы найдётся кому выйти. Из нас бойцы так себе. Если только Виктор… Так что, – она повернулась к Артёму и вопросительно оглядела, тот буркнул: «Артём Сергеевич», – Артём Сергеевич не так уж не прав. Хотя в Париже власть тоже сильна.

– Там всё другое. – Небратских нахмурился. Ему пришлись не по вкусу Сонины слова.

Артём больше в обсуждениях не участвовал. Когда все разошлись, сговорившись снова встретиться здесь же через неделю, Соня помогла Артёму с Майей убраться в кабинете и упорхнула, звонко чмокнув Майю в щёку.

У Артема никто не поинтересовался, возможна ли следующая встреча. Распоряжаются его кабинетом как своим.

– Вот теперь я зверски проголодалась, – изрекла Майя словно максиму, которую всем необходимо знать и учитывать.

Она встала, чуть облокотившись на край стола.

Артём испытал облегчение, когда вольнодумцы наконец выкатились из его кабинета. Теперь он снова здесь полноправный хозяин. Он уже не сожалел, что Майя вовлекла его во всё это. Худшим виделся сюжет, в котором он оставался в неведении о её революционности. Как только он почувствует, что над Майей сгущаются тучи, вмешается. Как? Просто запретит ей продолжать заниматься чепухой. А если её арестуют? Попросит помочь своё начальство в департаменте. Его ценят. Может, у кого-то найдутся выходы на московскую полицию. Он всё объяснит. Он оправдает любимую, прикроет её. Даже если придётся взять кое-что на себя. Готов ли он к самопожертвованию? Да, да, да.

Решимость и нерешительность в нём бились друг о друга, как волны бьются о волнорезы.

Он приблизился к девушке. Она не пошелохнулась. Он набросился на её губы яростно, не намереваясь останавливаться. Майя отвечала сперва вяловато, потом разохотилась…

– Сейчас куда-нибудь сходим. Только сестре позвоню. – Артём с огромным усилием сдержал себя. Иначе они бы занялись любовью прямо здесь…

– Да, конечно. Скажи, что я тоже переживаю, – откликнулась Майя. Она взяла сумочку, достала зеркальце, посмотрелась в него, затем потянулась за помадой, отвинтила колпачок, чуть подвела губы.

Вера ответила почти без промедления:

– Да, Артём.

– Ты как?

– Расстроилась, что ты не позвонил, когда доехал. – Голос её и вправду звучал обиженно.

– Прости! Дела навалились. Как ты?

– Без особых изменений. Но по кредиту есть продвижения. Так что, возможно, скоро в Париж…

– Ну, держись. У меня всё нормально. Волнуюсь за тебя…

– Не волнуйся. Я так просто не сдамся…

Майя оделась.

– Как она?

– Она молодец.

Артём улыбнулся. Он гордился своей сестрой…

Лёд на Чистых прудах уже готовился к таянию. Кое-где виднелись полыньи, похожие на уродливые глаза.

Они выбрали ресторан «Шатёр», большей своей частью располагавшийся на воде. Уж больно уютно поблёскивали его огни.

Прошли вдоль пруда. Беспамятные спящие деревья ещё не представляли себе, что через пару месяцев проснутся и зазеленеют.

После того как они сделали заказ, Майя вперилась в телефон. Видно было, что она с кем-то переписывается. На лице – выражение крайней серьёзности.

– Я тебе не мешаю?

– Это мама. – Майя подняла на него глаза – Не будь таким нетерпеливым. – Она положила телефон на стол экраном вниз. – Как ты полагаешь, убийцу Вики найдут?

– Я не знаю. Но у нас, похоже, убийц не находят, а назначают. Ты же час назад утверждала, что надо журналистское расследование инициировать?

– Не лови меня на слове. Я же не пророк! Но меня радует, что тебя не оставляют равнодушным наши дела, – по тону Майи не догадаться, действительно ли она рада, – хотя то, что ты сегодня лепетал, – ниже всякой критики.

– Это почему же? Твоя подруга Соня поддержала меня.

– Она не всерьёз. Из вежливости.

– Ну, тебе виднее. – Артём разозлился. – Ты меня совсем ни во что не ставишь! Собираешь у меня своих друзей чокнутых, а теперь ещё и посмешищем выставляешь. Не спрашивала бы тогда ни о чём. Надеялась, я поддержу ваши глупости? Хотела похвалиться мной? Извини, что разочаровал.

– Хамить не обязательно. Тем более в такой день, когда я потеряла подругу.

– У меня тоже не самый простой день, если ты не забыла.

Артём нахмурился. Дальше продолжать не имело смысла. Ничего не имело смысла. Всё разваливалось. Лучше бы они занялись сексом в его кабинете.

– Ты не забыл, что я сказала тебе в «Прайме»? Могу повторить. – Майя не собиралась останавливаться.

Официант расставлял тарелки, раскладывал приборы, наливал минералку в бокалы.

– Я просто прошу уважения к себе. По-моему, я делаю всё, что ты просишь. – Вряд ли имело смысл так резко сбавлять напор, но Артём так не хотел продолжать склоку.

– Мы готовимся к серьёзному прорыву! Мы войдём в историю. Мы – освободители. Как… – Она не нашла адекватного сравнения, но не огорчилась из-за этого. – И все эти условности – дерьмо… А ты сегодня завёл отвратную трусливую шарманку. Прямо тошно было слушать: «Исчерпала лимит на революции, нам не надо крови». В Кремле спят и видят, чтобы все так считали.

– Да я ничего и не говорю. – Он вспомнил, что не собирался выдавать Майе свои истинные намерения. Хуже будет, если сейчас они окончательно поссорятся.

– Вот и не говори. Лучше посоветуй, что мне писать под именем Вероники Трезубцевой. Ты же филолог. Я вот думаю, не погорячилась ли я, вызвавшись первой? Я рассчитываю на тебя, правда.

– Нет. Не погорячилась. – Артём искал нить, по которой мог бы вернуться к ней. – Напиши о смерти Вики. Ведь никто не в курсе, что она писала как Трезубцева.

Некоторое время Майя молчала. Неясно было, как она расценивает предложение Артёма. Потом она взвилась:

– Господи! Какая это пошлость! Ты же понимаешь, какая это пошлость, однако