Лукоеды - Дж Данливи

- Я не хотел.

- Прошу, поднимите меня. Осторожнее. И не касайтесь меня этой штукой.

- Тогда я вас не подниму.

- Сделай так, чтобы он упал.

- Не могу.

- Я лежу здесь, умираю, а вы стоите и фривольно покачиваете этим перед моим лицом. Вполне подходящий образчик, но такой презренный. Я почти уже решила позвонить Бонапарту. Такого оскорбления я не знала за всю свою жизнь. Вам наплевать, что я могу потерять работу. Так вы заставите его упасть? Какое нахальство в такой момент.

- Я пытаюсь. Давайте, я вас подниму.

- Я вся дрожу. Возьмите зонтик и прикройтесь им. Не хочу быть свидетелем еще одного проявления вашего эксгибиционизма таким образом.

- Нет.

- О, ну тогда поднимайте меня, Бог ты мой.

Клементин поднимает. Даму с зонтиком. Тянет ее под руки. Она хромает на левую ногу. Поддерживаю ее под правую руку. Идем вперед. Боком чувствую ее шелковистую грудь. Еще несколько футов. Распознаю розовые, желтые и зеленые шестигранники на ковре. Каждый окружен цепью из стрел и яиц.

- О, нет, нет.

Восклицает Вероника. Клементин крепко сжимает пальцами ее плечо, делает шаг, поскальзывается и падает. Чуть прокатившись на роликовом коньке. Она всем телом приземляется ему на колени.

- Вы, невероятный идиот, пытаетесь меня убить!

- Да, что вы, я сам ударился.

- Вы, что не можете смотреть, куда идете, когда сопровождаете раненую?

- Прошу вас, ролики уперлись в мою спину. Подвиньтесь хоть немного.

- Ну, все, мое терпение кончилось.

- Я делаю все, что могу. Пожалуйста, скатитесь чуть в сторону.

Клементин выпутывает ногу. Чувствую, как пара колесиков больно врезается в спину. Одно из них все еще крутится, прикрепленное к подошве гамаш из нежной телячьей кожи. Выгодно подчеркивающие ее щиколотки. Когда она вкатилась в комнату. Слегка округлые коленки с ямочками. Роскошные контуры грудной клетки. Термин, который я услышал, когда меня простукивали доктора. Быстренько ощупал ее. И тут же получил хлесткую пощечину. Она вроде бы инвалид. Поднял бы ее на постель. Но что-то не в порядке с нижней частью моего позвоночника.

- Просто соскользните с меня, Вероника.

- Я же недееспособна, разве вы не видите?

- Я сломал себе копчик.

- Так вам и надо.

- Ну, скатитесь же.

- Скатиться. Со сломанным позвоночником. Вы меньше ушиблись, чем я, с этой штуковиной грубо тыкающей мне в спину.

- Мы так и пролежим на полу всю ночь.

- Вы легко можете выползти из-под меня. Я решительно и твердо отказываюсь подвергать опасности мой позвоночник путем перемещения.

Занавеска вздувается внутрь комнаты. По белым простыням пробегает слабенький луч лунного света, пробившийся сквозь низко несущиеся облака. Несет влажной вонью. В Кладбищенском замке море будет с ревом врываться и пениться в туннелях. Выбросит тело Персиваля. Первая ночь вдали от моего нового дома. Заперт в жесткой вечности с представителем женских гигиенических предметов. Первый приказ от нее еще поступит.

Скованный и весь больной от ночного гавота этой ночью я, сев в седло, приделал к заднице подушку. Ехал верхом на массивном сером гунтере по каменистой дороге к вершине крутого холма. Следуя за жеребцом с огромным черным крупом, на котором ехал Макфаггер, планируя свою кампанию. С высокого уступа он осмотрел в бинокль, который он держал наготове на шее, развалившийся дом и поместье. Из-под верховой куртки выпирали два пистолета. Развернув на коленях карту, стал водить по ней кнутом.

- Так, Клементин, оборонительные позиции можно расположить прямо здесь, позади вот этого гранитного хребта. Прекрасный обзор, хорошее укрытие, отсюда мы и обрушим гаубичный огонь на этих подлых педерастов. Передвигаться они, конечно, будут ночью. Но мы установим проволочные ловушки с сигнальными ракетами. В нашем распоряжении неприступный естественный оборонительный барьер. Здесь и здесь установим пулеметы. Когда они отступят, чтобы зализать раны, реорганизоваться и все такое, мы превратим их позицию в довольно неприятное место. Побренчим на их голосовых связках снайперским огнем.

Во дворе поместья Макфаггеров выстроились слуги с короткоствольными карабинами и ружьями. Один садовник с вилами, другой с серпом и еще два стояли над парой ржавых мортир. Я стоял около открытой двери сенного амбара, пока Макфаггер сновал туда-сюда по мокрому серому булыжнику, выкрикивая команды с пулеметом в руках.

- Мы в меньшинстве примерно один к пяти. Но маневренность и разведка вот ключ к современному сухопутному бою. Я знаю, что вы все прекрасные парни и никто даже не помыслит о предательстве. И не потому, что я лично отшибу вам за это бошки, а потому что имя Макфаггер звучит в этих горах и долинах с незапамятных времен и никакая банда бродяг не проникнет сюда, куда ни одна блядь веками не осмеливалась совать свой нос. Смиир-на. Напле-чо. Круу-гом. Левое плечо вперед. Марш. Левый фланг, подтянись, едрена вошь.

Макфаггер отсчитывает шаг, постукивая по сапогу хлыстом. Одетые в темное солдаты, пальто подвязаны обрывками веревки, на головах потрепанные шляпы, столкнувшись, падают и поднимаются, и снова сталкиваются, путаясь в командах капитана Макфаггера. С яростью разгоняющего кур, мечущихся между заплетающихся ног его взвода.

- Стой. Стой, кому говорю. Перестань ухмыляться, Келли. Теперь слушай меня. Для эффективного перемещения силы нужна координация. Это значит держать шаг. И маршировать в том же направлении. А команда кругом исполняется на пальцах правой ноги. А не левой, от чего половина из вас бьет другу друга по мордасам ружьями. Мерфи, три шага вперед и выкинь этот серп. Вот так. А теперь встать в строй. Смиир-на. Нале-во. Вперед, шагоом. Марш.

Вышагиваем вперед и назад по внутреннему дворику конюшни. Макфаггер, топая ногами, бегает по флангу. Выглядывает солнце. Сверкают дождевые лужи. На моем участке плаца сухо и пыльно. Топаю по нему в плотных, теплых гамашах. Глядя в затылок впереди идущего. Моля, Христа ради, чтобы это сумасшествие скорей кончилось. Как стратег, вообще, я был лучшим. Без предупреждения нанес превосходящими силами смелый победный удар. Заставил врага бежать бесповоротно. Хватаясь за задницы. Но однажды из меня сделали адмирала, который, прикованный к картам в чреве судна, только и знал, что пил кофе и жевал печенье свежей выпечки.

Макфаггер отпустил своих воинов. Браво маршировавших по дворику. Остановился перед петухом, который забил крыльями и, подпрыгивая вверх, стал делать небольшие угрожающие выпады в его сторону. И тут же получил в белый пушистый подбрюшник удар черным сапогом. Птица, описав дугу в воздухе, приземлилась в десяти ярдах от нас, где и лежала, хватая открытым клювом воздух.

- Нет, ты этой видел, Клементин, эта чертова птица напала на меня. Чертовски неприятно, когда не узнают хозяина. Ничего, я приведу эту банду в порядок. Сделаю из них настоящих солдат. Научу их воевать не числом, а умением.

Им нужно немного преданности. Самая сильная их черта, как солдат, - это естественное стремление к разрушению. Особенно полированных античных скульптур. Черт, у меня от этого пулемета руки отвисли. Он их очень устрашает. Я им тут устроил небольшое шоу. Своими двумя сорокапятками разнес в пух и прах шесть бутылок, тремя выстрелами с левой руки и тремя с правой, они стояли вокруг ошарашенные минут десять, наверно. Ну, что, теперь и чайку можно попить.

Вероника прибыла на руках Бонапарта. В целости и сохранности, как и в тот первый вечер на коляске, которую толкал Макфаггер. Он, наткнувшись на два наших распростертых в неестественных позах тела, согнулся пополам, корчась от смеха, а затем повалился на бок около ночного столика, свалив виски и минеральную воду прямо на нас. Позже, пересказывая эту историю мне, а делал он это каждые два часа, он сопровождал рассказ крепкими ударами по спине, громко заявляя, ей-богу, у тебя была такая благоприятная возможность с такой возвышенной женской формой.

Мы сидели за столиком с чайным сервизом и сэндвичами из жерухи. В серебряных вазочках лежали конфеты. Вероника, украшенная шифоновыми шарфами, откидывала голову назад и нюхала воздух. Пытаясь что-то выкинуть из головы. Макфаггер улыбался в свою чашку. Мне хотелось рвануть через скалистые горы к себе домой. Пока его не спалили или не превратили в шахту или нефтяную скважину. С мамбами, обвившими буровую.

- Ей-богу, в доме полно калек. Как мой дед в коляске. Так и просидел, не высунув носа, последние двадцать пять лет своей жизни в доме Макфаггеров. За исключением одного раза, когда загорелась труба. Да и тогда он отказался даже съехать с веранды. Единственным упражнением для него каждый день были поиски его вставных зубов в супе. Имел привычку глотать полную ложку еще горячего супа, после чего выплевывал все содержимое и, конечно, вместе с зубами. Всегда держал наготове пинцет, чтобы их вылавливать.

Поздним серым днем я наконец отъехал от парадного подъезда с колоннами и гранитными ступеньками дома Макфаггеров. Ее милость и Гвоздь махали, стоя у двери. Четверка лошадей выехала со двора, повернула налево, и поехала через деревню с пабом и магазином. Мимо кузнеца, который, зажав копыто лошади на своем черном фартуке, ставил ей подкову в дверях своей кузницы. Вверх по извилистой дороге, обсаженной утесником, через одинокие обдуваемые ветрами холмы. В руке я держал письмо, которое мне сунула горничная. Когда просторные поля и парки дома Макфаггеров остались позади, я открыл его.