Кимоно - Джон Пэрис

— Если бы меня так нарядили, и я бы привлекал мужчин, — не удержался от кощунственного заключения Реджи.

Блистательная фигура и два ее адъютанта двигались в тени громадного церемониального зонтика из желтой масляной бумаги, похожей на тонкую кожу, на старинный пергамент; на нем китайскими знаками было написано личное имя леди, удостоившейся этих почестей, и название дома, в котором она обитала. Древко этого зонтика, в восемь или девять футов длиной, держало неуклюжее создание, одетое в голубую ливрею японских ремесленников — род табарды, платья герольдов, и в узкие панталоны. Он все время покачивал изогнутое древко зонтика вперед и назад, сообщая этим его диску волнообразное движение. Следовал он за королевой медленной и странной походкой.

При каждом шаге он на несколько секунд замирал с высоко поднятой ногой в позе дрессируемой лошади, и в это время его карликовое тело сводили дьявольские конвульсии, как ангела ужаса на картине Дюрера. Он казался домовым, насмешливым бесом, «шпильманом» средневековых мираклей, чей резкий смех раздается в пустой комнате, когда выпита последняя чаша, истрачен последний грош и мечтатель пробуждается от своих сновидений.

Позади него шли пять или шесть мужчин, несущих громадные овальные фонари, на которых также было обозначено название дома, а потом представительная коллекция должностных лиц этого высокого учреждения, несколько старух с хитрыми лицами и толпа мужчин нахального, порочного и преступного вида. «Ойран» (главная куртизанка) дошла до перекрестка. Здесь, механически или как бы под влиянием магнетизма, она медленно повернулась налево. Она прошла к одному из маленьких туземных домиков, построенных на старинный лад, на улице, по которой пришли Баррингтоны. Здесь зонтик опустили к земле. Красавица нагнула свою голову с монументальной прической, чтобы пройти в низкую дверь, и уселась на куче подушек, приготовленных для ее приема.

Тотчас же внимание толпы было привлечено другой такой же процессией, которая показалась с противоположной стороны. Новая ойран, наряженная в голубое, с золотым шарфом, вышитым изображениями вишневых цветов, поддерживаемая также двумя маленькими помощницами, приковыляла к другому домику.

После ее исчезновения сразу показалась третья процессия.

— Ах! — вздохнула Асако. — Какие красивые кимоно! Откуда они берут их?

— Кажется, — сказала Яэ, — некоторые из них очень древние. Они год за годом переходят от одной девушки к другой.

Яэ, со своей извращенной душой, думала, что, пожалуй, этот единственный день полного триумфа, когда представляешь собой воплощение красоты на земле, чувствуешь восхищение и страстные желания этого громадного сборища мужчин, горячей волной теснящихся к живому телу, стоит целых годов рабства, унижения и болезней.

Джеффри смотрел, пораженный тем, что факт проституции выставляется без всякой стыдливости, как публичное зрелище. Ненависть и презрение вызвали в нем эти скотоподобные мужчины, которые сопровождали девушек и, видимо, жили за счет их позора.

Реджи же интересовало, о чем могут думать эти создания, наряженные с таким блеском, что их личность, как у детей-королей, совершенно терялась в огромности того, что они собой символизировали.

Ни улыбки, ни проблеска сознания нельзя было уловить сквозь неестественную белизну их лиц. Но не могли же они быть такими автоматами, какими казались? Горды ли они своим нарядом и драгоценностями? Рады ли они такому рекламированию? Бьется ли сердце у них для какого-нибудь одного мужчины или их тщеславие упивается поклонением толпы? Обращаются ли их мысли назад к бедной ферме и работе на рисовых полях, к убогой лавчонке и шуму маленького городка, к упивающемуся саке отцу, продавшему дочь в дни ее невинности, и первым поражающим впечатлениям их новой жизни? Может быть. А может быть, они совершенно поглощены заботой о сохранении равновесия, ступая в своей высокой обуви; может быть, и просто ни о чем не думают. Реджи, бывший невысокого мнения об умственных способностях необразованных японок, думал, что последнее предположение всего вернее.

— Хотел бы я знать, что это за домики, куда они входят, — сказал он.

— О, это чайные домики Йошивары, — с готовностью сообщила Яэ.

— Они там живут? — спросила Асако.

— Нет; богатые люди, придя в Йошивару, не ходят в большие дома, где живут ойран. Идут в чайные домики, заказывают ужин и гейш для пения и велят привести ойран из больших домов. Так удобнее. Поэтому они и называются «хиките чайа» — «чайные домики, куда приводят».

— Яэ, — сказал Реджи, — вы много обо всем этом знаете.

— Да, — отвечала мисс Смит, — мне рассказали братья.

Приблизительно через полчаса ойран оставили чайные домики. Шествия построились вновь и медленно вернулись туда, откуда вышли. На дорогу им как раз падали вишневые лепестки, как хлопья снега; вишневые цветы в Японии — символ бренности земной красоты, всего дорогого и милого.

— Клянусь Юпитером! — сказал Джеффри Баррингтон, обращаясь ко всем, — это было удивительное зрелище! Да, Восток — это Восток, а Запад — Запад. Никогда я не ощущал этого так сильно. Часто бывает это торжество?

— Это совершается в течение трех дней каждой весной, уже около трехсот лет, — сказал Реджи. — Но более чем сомнительно, чтобы это продержалось долго в будущем. Называется это «ойран дочу» — процессия куртизанок. Джеффри, то, что вы видели сегодня, есть ни больше ни меньше, как шествие старой Японии!

— Но кому принадлежат эти женщины? — спросил Джеффри. — И кто наживается на этом грязном деле?

— Должно быть, разные люди и компании владеют отдельными домиками, — отвечал Реджи. — Один японец предлагал мне купить все его учреждение, мебель и шесть девушек за пятьдесят фунтов. Но, должно быть, ему не везло. Во многих странах это самое выгодное предприятие. Помните «Профессию миссис Уоррен»? Тридцать пять процентов, я думаю, это наверно. И Япония, конечно, не исключение.

— Клянусь Юпитером! — снова вскричал Джеффри. — Женщины, эти несчастные бедняги, конечно, сами не виноваты, и мужчин, которые покупают то, что продается, тоже не стоит бранить. Но тех, кто составляет себе состояние на всем этом скотстве и жестокости, их, говорю я, следует драть на площади девятихвостыми кошкам, пока не выбьют из них жизнь. Уйдем отсюда!

Когда они вышли из пивной, маленький, круглый японец вылез из толпы, приподнял шляпу и поклонился, улыбаясь. Это был Танака.

Джеффри оставил его дома, желая, чтобы по крайней мере их слуги не знали, куда они ходили.

— Я думал, что встречу леди здесь, — сказал маленький человек, — но долго не мог отыскать ее. Очень извиняюсь.

— Что-нибудь случилось? Зачем вы здесь? — спросил Джеффри.

— Хороший самурай никогда не оставляет своих господ. Поэтому я и пришел, — был ответ.

— Ну, так поторапливайтесь и ступайте назад, — сказал его хозяин, — иначе мы придем раньше вас.

После новых поклонов он исчез.

Асако смеялась.

— Мы никогда не сможем отделаться от Танаки, — говорила она. — Он следит за нами, как сыщик.

— Иногда мне кажется, он нагло шпионит за нами, — сказал ее муж.

— Успокойтесь, — заметил Реджи, — они все это делают.

Друзья расстались у «Императорского отеля». Асако была весела и довольна. Она развлекалась в этот раз больше, чем обыкновенно, но и по своей наивности мало или даже совсем не поняла мрачного смысла всего виденного.

Но Джеффри был мрачен и расстроен. Он слишком близко к сердцу принял все это. Ночью он видел страшный сон. Процессия ойран прошла еще раз перед его глазами; но он не мог видеть лица наряженной куклы, перед которой теснилась восторженная толпа. Однако он чувствовал странное беспокойство. Вдруг на углу улицы фигура повернулась к нему лицом. Это была Асако, его жена. Он рванулся к ней, чтобы спасти ее. Но толпа японцев сгрудилась перед ним; он рвался напрасно.

Глава XI

Обед с гейшами

Молодую сливу

На моем дворе

Вырыл я с корнями

И пересадил:

Все ж цветет она.

На следующее утро Джеффри поднялся раньше обыкновенного и, одевшись в одно из своих кимоно, вышел в кабинет. Там он нашел Танаку, погруженного в созерцание письма. Он рассматривал конверт так внимательно, что казалось, пронизывал его взглядом.

— От кого бы это, Танака? — спросил Джеффри, он давно уже прибегал к иронии в своих отношениях со слишком любопытным гидом.

— Я думаю, не приглашение ли от благородных родственников леди, — отвечал Танака, не смущаясь.

Джеффри понес жене письмо, и та прочла: «Дорогие мистер и миссис Баррингтон, теперь великолепная весенняя погода. Я надеюсь, вы наслаждаетесь полным здоровьем. Я очень огорчен тем, что отсутствовал во время вашего любезного визита. Много спешных дел удерживало меня, также желудок не в порядке, но, конечно, мне нет извинений. Пожалуйста, не сердитесь. Теперь я надеюсь предложить вам скромный пир, отель «Кленовый клуб», следующий вторник, шесть. Надеюсь на высокое счастье и всегда ваш друг, ваш покорный слуга Г. Фудзинами».