Пушкин и финансы - Коллектив авторов

Решение родителей о материальном обеспечении сына

6 апреля 1830 г. Пушкин получил согласие на брак с Н.Н.Гончаровой. Для поэта брак с ней был большой жизненной удачей. По матери невеста была связана родственными узами с настоящей аристократией (Строгановы, Загряжские). Деду Натальи Николаевны (по отцовской линии) принадлежало роскошное имение с 12 тыс. крепостных, отягощенное, правда, миллионными долгами, но это не исключало в будущем какой-то материальной компенсации. Ее сумели получить сестры Натальи Николаевны – баронесса Екатерина Николаевна Геккерн де Дантес и баронесса Александра Николаевна Фризенгоф. И лишь Пушкину не досталось никаких денежных сумм, поскольку он не проявил должной настойчивости. Владельцы гончаровского майората, однако, числили впоследствии за Натальей Николаевной некую собственность как долг за не выданное ей приданое – это была деревня Никулино неподалеку от Полотняного Завода с 48 крепостными[312].

В 1830 г. родители жениха и невесты начали предпринимать шаги для обеспечения их будущего благополучия. А. Н. Гончаров, дед Натальи Николаевны, попытался отписать ей деревню Верхняя Полянка в имении Катунки Балахнинского уезда Нижегородской губернии, в которой числилось около 300 душ крепостных, однако не смог этого сделать, поскольку имение, кстати, крепкое, известное в Поволжье своим слесарным промыслом, было частью неделимого гончаровского майората[313]. Намерение оказалось неосуществимым даже с «реверсом» Натальи Николаевны, предполагавшим передачу ей имения только после смерти деда[314]. По расчету того времени приданое, выделяемое Наталье Николаевне, составляло 112 400 рублей ассигнациями (т. е. по 400 рублей за крепостного), однако на имении Катунки тяготел долг Опекунскому совету в 185 691 руб. На долю Натальи Николаевны приходилось бы из этого долга 61 897 руб. (две другие доли по КатункамА. Н. Гончаров отдавал Екатерине и Александре Гончаровым), и, если вычесть эту сумму из стоимости предназначенного ей, получается, что своей любимой внучке дедушка давал в приданое более 50 тыс. руб. ассигнациями[315]. «Благодеяние» это, однако, осталось лишь в черновых набросках.

Намерение А. Н. Гончарова дать своей внучке хорошее приданое дошло до Пушкиных, еще не знавших о формальной подоплеке этого жеста. Н. О. Пушкина писала дочери О. С. Павлищевой 22 июля 1830 г. о сыне: «Он рассказывал мне об имении старого Гончарова, которое великолепно; он дал Натали триста крестьян в Нижнем, а ее мать двести в Ерапельцах [Яропольце]»[316]. В. П. Старк замечает по этому поводу: «Надежда Осиповна судила по себе, когда с восхищением писала дочери о том, что Гончаровы дают дочери 300 душ. не зная, что они уже заложены»[317].

Иначе подошел к проблеме обеспечения своего сына С. Л. Пушкин. 16 апреля 1830 г. он писал ему, благословляя на брак: «Перейдем, мой добрый друг, к поставленному тобою вопросу о том, что я могу дать тебе. <…> у меня есть тысяча душ крестьян, но две трети моих земель заложены в Опекунском совете. <…> у меня осталось незаложенных 200 душ крестьян, – пока отдаю их в твое полное распоряжение. Они могут доставить 4000 руб. годового дохода, а со временем, быть может, дадут и больше»[318]. О состоянии Пушкиных, в котором они пребывали после извещения о женитьбе сына, П. А. Вяземский писал ему 26 апреля 1830 г.: «…более всего убедила меня в истине женитьбы твоей вторая, экстренная бутылка шампанского, которую отец твой розлил нам при получении твоего последнего письма. <…> Я мог не верить письмам твоим, слезам его, но не мог не поверить его шампанскому»[319]. В. П. Старк в связи с этим заметил: «Вяземский мог сколько угодно, в письмах к своей жене и даже в письмах к Пушкину в той иронической манере, которая давно установилась в его переписке с ними, подтрунивать над скупостью Сергея Львовича, но, как оказалось, в нужный момент родители сделали для сына все, что могли»[320]. Помощь родителей сыну по случаю его свадьбы была достаточно щедрой, но с одним недостатком: Сергей Львович дал сыну крестьян с наделом менее двух десятин земли на душу, в то время как у его крестьян было по пяти десятин, и эта земля была им заложена в Опекунском совете (т. е. часть ее отдать сыну было уже невозможно).

Сельцо Кистенево Сергачского (ранее Алатырского) уезда Нижегородской губернии досталась Сергею Львовичу после смерти в 1825 г. брата его по отцу Петра Львовича Пушкина (а тому, в свою очередь, от другого брата, ранее умершего Николая Львовича). Всего в Кистеневе числилось 474 души, из которых 200 было заложено Сергеем Львовичем. Кистенево («Тимашево тож»), расположенное в восьми верстах от Болдина, находилось во владении Пушкиных с начала XVII века. К 1798 г., когда Кистеневым владели Н. Л. и П. Л. Пушкины, единокровные (по первому браку отца) братья С. Л. Пушкина, относится следующее его описание:

…при двух озерах безыменных, а дачею речки Чеки на правой <….> И та речка в летнее жаркое время в мелких местах глубиною бывает в вершок, шириною в две сажени, а озеро глубиною в три аршина, а в окружности не более 250 саженей, – заливы же от речки Чеки пересыхают. Земля грунт имеет черноземистый, лучше родится рожь и полба, а греча, овес и пшеница, ячмень, горох и лен средственно. Сенные покосы изрядные, лес растет дубовый, березовый, липовый, осиновый, сосновый, ивовый. Крестьяне состоят на оброке, промышляют хлебопашеством, землю запахивают всю на себя, зажитком средственны…[321]

Небольшой барский дом, в котором жил П. Л. Пушкин, к моменту приезда поэта в Кистенево был уже разобран. После смерти владельца была составлена опись «движимому и недвижимому имуществу», дающая представление об этом весьма небогатом поместье[322]. Кистеневские крестьяне жили беднее болдинских, причиной чему было малоземелье[323].

Отдельный акт на имение

С. Л. Пушкин начал предпринимать необходимые действия для обеспечения сына сразу же после обещания, которое дал ему в письме. Конечной целью этих действий было получение отдельной (владенной) записи – так на юридическом языке назывался документ, удостоверяющий права владельца на имение. Поскольку часть деревни была уже С. Л. Пушкиным заложена в 1827 и 1828 гг., он в мае 1830 г. был вынужден обратиться в С.-Петербургский опекунский совет с просьбой о разрешении на отделение сыну той части, которая была свободна от ипотечного долга. К прошению прилагалась так называемая «форма отдельной записи» (иначе: «форма раздела»), сообщавшая о содержании предстоящей операции с недвижимостью. Опекунский совет разрешил раздел, поскольку остававшееся у Сергея Львовича имение с лихвой покрывало его долг Совету и являлось свидетельством его «благонадежности» как должника. Разрешение было сообщено 31 мая 1830 г. в С.-Петербургскую палату гражданского суда, которая продолжила рассмотрение вопроса о возможности