Воители безмолвия. Мать-Земля - Пьер Бордаж

Вращающиеся частички проникли в глазные и носовые отверстия маски наемника, которому показалось, что в его глаза и горло вонзились тысячи шипов. Он попытался сделать еще несколько шагов в этом непроницаемом и непригодном для дыхания тумане, но глаза горели так нестерпимо, что он застыл на месте. Он выронил кинжал, присел на корточки и закрыл отверстия маски ладонями. Через несколько мгновений, когда ощутил, что дышать стало легче, он осторожно их убрал. Пыль оседала, убирая охряную завесу и открывая стену, монументальные врата и эспланаду. Его добыча и мальчишки буквально растворились в воздухе.

— Где этот грязный прудж? Что произошло? — послышался вопль за его спиной.

Наемник подобрал кинжал, обернулся и сквозь припушенные пылью ресницы разглядел собратьев по оружию, которые, в свою очередь, выкатились на эспланаду.

— Ему помог нищий. Я уже догонял их, когда появились мальчишки и подняли дьявольскую пыль!

Человек в черном комбинезоне и маске отделился от группы и приблизился к наемнику, по-прежнему сидевшему на корточках.

— Скаит-чтец посоветовал нам не допускать провала! Провал равнозначен предательству!

— Он, быть может, и читает в мозгу людей, но за ними бегает не он! Прудж укрылся там, — сказал наемник, показав на монументальные врата. — Он сильно ранен и вряд ли далеко уйдет. Надо лишь идти по его следам.

— Нам не следовало вступать в действие так рано, оват! — прорычал другой голос. — Спешка никогда не давала хороших результатов! Вы никого не предупредили и не приказали перекрыть улицу. Матана — настоящий лабиринт, а у нас нет обонятельного зонда. К тому же мы так и не выяснили, где прячется эта проклятая девчонка!

— Скаит потерял ментальный контакт со старым колдуном, — раздраженно ответил человек в черном, оват. — Он не мог перехватить сообщение, которое тот передавал пруджу, и решил, что наилучшим выходом будет одновременное устранение обоих.

— Результат — мы прикончили лишь старика!

— Заткнитесь! — заорал оват. — Отыщите пруджа и нищего! Обыщите, если надо, каждый закоулок Матаны! Новая неудача — и я подвешу вас за кишки! Я возвращаюсь в дом старика, чтобы навести там порядок и оставить шанс на поимку девицы, если она появится. Никаких координат встречи: доберетесь до места собственными средствами.

Распростертый на каменном возвышении, бледный Маранас пытался отдышаться. Боль немного утихла, но у него совсем не осталось сил. Саван из ледяного пота покрывал его с ног до головы.

Сделав свое дело, ребятишки исчезли. Вынырнув из пыльного облака, они окружили беглецов и втолкнули их в ворота. Оказавшись по другую сторону стены, они потащили их вниз по бесконечным спиральным лестницам, почти отвесно опускавшимся на террасы и во внутренние дворики низких домов. Потом маленькая шумная ватага испарилась, словно по мановению волшебной палочки под недовольную ругань стариков, дремавших в тени.

Нищий, одетый в слишком просторные одежды, извлек окровавленный металлический диск из раны и бросил его на землю, где он продолжал сверкать, как злокозненное, обожравшееся живой плотью животное. Затем нищий оторвал часть туники пруджа и соорудил временную повязку. Рана выглядела отвратительно: острые осколки костей пробили плевру и бронхи. Нищему даже приходилось прерывать свое занятие, чтобы отвернуться и побороть тошноту. Но ему все же удалось остановить кровотечение: пятно, обагрившее белую ткань, перестало расти.

— Вы хорошо знаете старый город? — спросил нищий удивительно нежным голосом.

Маранас кивнул.

— И знаете место, где вас могут подлечить? Прудж снова кивнул.

— Тогда следует туда отправиться. В вашем состоянии здесь оставаться нельзя. Вам известно, где мы?

— Помогите мне подняться… Я покажу, куда идти… — пробормотал Маранас.

Он обнял нищего за шею, и тому пришлось напрячь все свои силы, чтобы устоять. Потом, с невероятными предосторожностями, прудж встал на ноги.

— Туда… По этому проулку…

Они обогнули возвышение и углубились в невообразимый лабиринт строений, налезавших друг на друга и образующих такую запутанную сеть, что было невозможно понять, где начинается одно и заканчивается другое здание.

Через несколько минут на террасе появились наемники. И почти тут же заметили диск, валявшийся у подножия возвышения.

Они обшарили землю глазами, но не заметили ни единого следа: от террасы уходило шесть проулков, змеившихся среди беленных известкой стен. Их глинистая мостовая была вытоптана так, что уже давно превратилась в камень.

— Был бы у нас зонд! — проворчал один из наемников.

— Какой смысл сожалеть! — возразил второй.

Они решили разделиться, пройти по каждому проулку, хотя такое решение было наихудшим в городе головорезов.

Маранас двигался с все большим трудом. Крутая змеящаяся улочка никак не кончалась. Стояла тяжелая удушающая жара. Уставший нищий едва удерживал пруджа, но продолжал его подбадривать:

— Еще одно усилие! Надо держаться! Ну, давай!

И вдруг затуманенный мозг Маранаса осознал очевидность. Этот непонятно откуда взявшийся нищий в лохмотьях говорил не так, как нищие, и голос у него был слишком звонкий. Это была женщина. Вот почему он слышал такой высокий голос, видел такие тонкие конечности, деликатные ладони… Прудж остановился и оперся о стену дома.

— Кто… кто вы? — спросил он с трудом.

— Бога ради, представляться будем потом! Сохраните силы, чтобы двигаться!

— Вас, случаем, зовут не… Афикит?

— Позже, я же сказала! То место, куда мы направляемся, еще далеко?

Стены проулка отразили эхо поспешных шагов.

— Они нас догоняют… — простонал Маранас, испытывая боль и страх. — Мы пропали… Все пропало…

Отчаянные рыдания вырвались из его глотки. Он потерял желание сопротивляться. Соскользнул вниз по стене, не слушая просьб девушки. У него осталось лишь одно желание: погрузиться в черную холодную бездну, откуда доносился колдовской шепот, уступить вкрадчивому зову смерти и заснуть, как засыпает новорожденный, ощущая тепло и запах матери.

Густой зеленоватый свет Зеленого Огня, еще высоко стоявшего в небе, постепенно изгонял косые красноватые лучи Красного Огня, уходившего за горизонт. Матана просыпалась, начинался первый вечер. С базара в центре старого города донеслись крики торговцев, свидетельствуя о возобновлении жизни.

Топот ног усилился. Афикит буквально чувствовала, как земля сотрясается под ее ногами. Убийца был рядом, не далее чем в пятидесяти метрах. Сиракузянка не знала, что делать. Чувство сострадания боролось с контролем эмоций, поставив ее перед дилеммой, которая могла оказаться губительной. Она никак не решалась бросить раненого. Но если она будет тянуть за собой этот мертвый груз, ей не удастся выбраться из ловушки. А ставка была выше, чем судьба одного смертного, даже если он располагал завещанием Шри Митсу, последним посланием, смысл которого она уже уловила. На память пришла максима Спола Барнета, философа донафлийской эпохи: «Чувство гуманности — хорошее чувство, если только оно не становится вредной чувствительностью. Тогда отбрось его без сожаления: оно мешает тебе действовать».

Рядом с Маранасом, лежавшим у подножия стены, внезапно отворилась белая дверца, такая низкая, что она больше походила на окошко или вход в подвал. В проеме возникло недовольное морщинистое лицо старухи в ореоле рыжих волос. Темно-синяя татуировка покрывала ее лоб и подбородок. Вначале она выплюнула скрипучим голосом поток непонятных слов. Но, увидев, что Афикит не реагирует, ткнула в нее узловатым высохшим пальцем и дала знак войти.

Девушка не заставила себя просить: она схватила Маранаса за руки, подтащила к низкому порожку. Не переставая ворчать, старуха помогла ей втащить раненого внутрь дома, закрыла дверь и опустила тяжелый засов.

Прислонившись к деревянной притолоке, Афикит отдышалась и привела в порядок мысли. Сердце ее бешено колотилось в груди, у нее было ощущение, что она плавает в океане пота. У нее не было драгоценного облегана, который впитывал всю влагу тела, и она ощущала себя невероятно грязной.

Афикит напряглась и задержала дыхание, услышав шаги убийцы, двигавшегося вдоль стены дома.

Свернувшись в клубок, Маранас лежал на полу и слабо стонал. По его посиневшим губам текла струйка слюны, смешанная с кровью. Старуха пыталась взглядом пронзить капюшон, скрывавший лицо нищего. Потом отвела свои змеиные глаза в сторону и произнесла несколько слов на непонятном жаргоне. Вся ее одежда состояла из широкого куска грубого полотна с синими и зелеными узорами, обернутого вокруг тощих бедер. У нее была медная выдубленная кожа с множеством оспин. Грудь пустыми бурдюками свисала на грудную клетку с торчащими ребрами.