Соправитель - Денис Старый
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь же могут злые языки говорить о том, что наследник скор на расправу, косвенно обвиняя меня в бунте каторжан. Вот и поедем якобы упразднять оплошность. Естественно, я использовал Трубецкого «в темную».
— Что? Это же безумие! — восклицал Никита Юрьевич, когда я уже в мчащейся карете рассказывал ему про бунт и то, что мне якобы стало известно.
— Их остановят еще до Петербурга. Уланские полки расквартированы у главных дорог к столице, гвардия, ингерманландский полк в столице. Хватит уже одного полка, чтобы усмирить разбойников, — недоумевал Трубецкой.
— Никита Юрьевич, я до давнего времени был президентом Военной коллегии. Знаю, где кто стоит на постое. Вопрос в ином: сейчас в Петербурге может и наберется до четырех тысяч гвардии и иных частей, но многие на квартирах, кто-то в трактирах. А если чернь Петербурга присоединится к татям, или найдутся те, кто захочет половить рыбку в мутной воде? Не все части вернулись с войны, кто-то получил свои награды и уехал обследовать подарочные имения или тратить дарованноесеребро в семейных поместьях, — убеждал я Трубецкого в более чем серьезности произошедшего.
— Страшные вещи Вы рассказываете! Неужели и матушка-государыня под угрозой? — волновался вице-губернатор Москвы.
— Не думаю, но всякое может сложиться, Никита Юрьевич, всякое, — задумчиво сказал я и стал смотреть в окошко кареты.
*………*………*
На подступах к Петербургу
11 июня 1751 года
Матвей Павлович Кислов был на пределе своих возможностей. Мужчина еле держался в седле, болело практически все, но более хотелось спать. Уже третьи сутки агент службы безопасности наследника практически не спал, изредка придремывая на коне или на нечастых остановках.
Под силу ли такие быстрые марши войскам? Этого Кислов не знал, но то, как вперед гонят людей его коллеги и бандитские главари, было даже чрезмерно.
Сразу за Торжком в рядах каторжан начались волнения. Конечно же они были спровоцированы. Мало кто понял, когда началась повальная драка и кто первым ударил своего конвоира, но уже скоро бунт захлестнул всех арестантов. Были и те, кто встал на защиту конвойных, но большинство, почуяв кровь, изничтожало тех, кто только что мог садануть прикладом в спину. Злость у многих некогда хозяев теневой Москвы крепилась и множилась, потому что среди конвоиров они узнавали буквально недавнешних взяточников, коррупционеров и, как водится, приятелей по делам многогрешным. Теперь же те, кто с тобой еще с месяц назад пил в трактире хмельное, лаются и выслуживаются, зарабатывая, как считали конвоиры, свое прощение.
Матвей проникся идеей назначить конвойными тех полицмейстеров, темные делишки которых были доказаны. Мол, искупите свою вину работой. И те с превеликим удовольствием и усердием стали «искупать».
В ходе скоротечного бунта из двух сотен конвоиров были забиты до смерти три десятка, еще чуть больше четырех десятков были в разных степенях покалечены и остались на «поле брани». Были и те, кому удалось сбежать, но немного. И не потому, что им не дали возможности, а потому, что бывшим полицмейстерам и иным лицам, промышлявшим вместе с разбойниками на Москве, было строго предписано не покидать место несения службы, способствовать порядку, ну и так далее близко к тексту. Ждала ослушавшихся приказа та же каторга. Так что пять десятков таких вот конвоиров выразили желание покуражиться с разбойниками, ибо явно, что не выполнили свою работу, так чего уже терять, ведь все равно в империи нету смертной казни, государыня всех милует.
Матвей поражался, сколько денег было потрачено на то, чтобы вот эти самые тати прогулялись к Петербургу. Уже в десяти верстах от Торжка, как бы случайно, разбойникам попался огромный поезд с провиантом, хмельным и серебром. Похожие случайности подстерегали воодушевленную толпу на пути к Петербургу еще не единожды. Много стоило труда главарям ватаг, да и приданным к ним соглядатаям, привести хоть в какую-то форму повиновения своих людей. Были и казни, по пути следования толпы то тут, то там виднелись человеческие тела с перерезанным горлом или забитые до смерти люди.
Всем бывшим каторжанам обещалось, что рядом с Петербургом стоят корабли, уже груженные всем необходимым, чтобы отправить их… Вот тут мнения разделялись от «на Камчатку повезут» али в «Америку» до с «туркой воевать отправят». Нашлись умники, которые пустили слух, дескать, в Англии каторжан привлекают к военной службе на флоте, вот и наша государыня так же захотела, как и в Еуропах. Ну а дальше шли фантазии на предмет пиратства, пухленьких и податливых рабынь, турчанок, что уж больно горячи, пусть никто и не видел тех турчанок.
Мало кто знал, кроме двух дюжин посвященных, к числу которых относился и Кислов, что на протяжении всего пути впереди и по бокам, да и сзади, вереницу повозок с арестантами опекают казаки. Станичники не только отлавливали бегунов и незатейливо их «успокаивали», но и занимались разведкой. Было важно как можно дольше сохранить в неведении властей то, что произошло и что почти две с половиной тысячи разбойников, часть из которых уже была вооружена, движутся к столице.
Никаких кораблей, само собой, не было. Это затравка для того, чтобы контролировать стихию. Разбойники, уже отчаявшись хоть когда вернуться к нормальной жизни, смирялись с мыслями о пожизненной каторге. Осужденных везли на вновь отстраивающийся порт в Рогервике, а тут шанс на новую жизнь. Дарованная надежда на лучшую, нежели каторга, судьбу, позволяла избегать и всякого рода негатива по отношению к обывателям. Да, крупные села, как и городки, обходили стороной, даже по лесным дорогам, но и те маленькие деревеньки, что обойти было никак, страдали не так чтобы слишком. А прилюдная казнь троих татей, что снасиловали девку в одной из деревушек, еще больше охладила пыл любвеобильных каторжан.
— Казаки передают, что к нам движется не меньше двух полков солдат и пять сотен конных, — шепнул Матвею старший в их команде.
Это означало то, что по сигналу — вывешенной красной тряпке на фургоне старшего, имени которого Кислов не знал, — нужно ликвидировать тех, кто хоть что-то мог знать о сути операции. В зоне ответственности Кислова был Медведь, которого Матвей не перестал бояться.
Тряпка была вывешена, и агент Кислов пошел в сторону одного из главных разбойников Москвы. За спиной Матвей держал кинжал. Тряслись коленки, походка была рваной, неуверенной. Даже не искушенным опытом взглядом было видно, что с человеком что-то не то. А Медведь не только был опытным, он еще опасность и чуял.
— Хех! — выдохнул Медведь, с разворота перерезая горло тому, кто звался «Иван Иванович».
Расширив от удивления глаза, Матвей кулем свалился на траву.
— Щенок ты пса кусать! — прорычал Медведь и поспешил в сторону от колонн арестантов.
Взвалив на плечо узел из плотной ткани, полный серебром и содержащий немного еды и воды, разбойник стал удаляться от массы взбунтовавшихся каторжан.
Кустами, пригибаясь в высокой траве, Медведь, казалось, уже был далеко, не менее, чем в версте от своих оставленных подельников, как разбойника настигли сразу три арбалетных болта.
— Авдотья, Марыся, — упоминание своей дочери и ее матери было последними словами некогда грозного московского и волжского разбойника.
*………*………*
Шлиссельбургская крепость
11 июня 1751 года.
Поручик Яков Васильевич Белозарович был преисполнен решимостью. Он жаждал отомстить ненавистной правящей клике во главе с гулящей бабой Елизаветой. Род Белозаровичей сильно пострадал от правления еще императора Петра Великого. Дед Якова некогда переметнулся вместе с казаками Мазепы к Карлу Шведскому и поплатился за это. Тогда Юрий Казимирович Белозарович посчитал, что у русского царя просто нет шансов против вышколенного, лучшего в Европе, войска шведского короля. Так бы и было, Швеция выиграла бы Полтавское сражение, если бы Карл XII не получил
