“Мастер и Маргарита”: гимн демонизму? либо Евангелие беззаветной веры - Внутренний СССР

Тягостная дилемма: чтобы выжить, чтобы создать нетленные вещи и способствовать делу истины, писатель вынужден спознаться с дьяволом власти, сделать то, что запрещает ему совесть. Вопрос отнюдь не теоретический: сам Булгаков так и поступил, чтобы иметь возможность создать “Мастера и Маргариту”. Известные биографические факты: он написал письмо Сталину с просьбой о спасении, когда нищета и угроза физической гибели придвинулась вплотную. Сталин позволил служить ему в театре, и Булгаков сумел вернуться к своему сожжённому ранее роману. Поэтому и вышло: «рукописи не горят»…

Думаю, писатель не простил себе обращения за помощью к сатане, но, даже сознавая себя аморальным человеком, он знал, что поступил правильно: выполнил свой творческий долг так, как это возможно под прессом идеологической тирании» (А.Зеркалов. “Лежащий во зле мир…”. “Знание — сила”, № 5, 1991, стр. 40, 41).

И до этого фрагмента, и после него А.Зеркалов пускается в обширные рассуждения “вообще” о добре и зле, об истине, и об отступничестве от них в каждую историческую эпоху. Однако отступничество от истины “вообще”, отступничество от Добра “вообще” в таком миропонимании (которому привержен А.Зеркалов) всё же конкретны, поскольку обусловлены обстоятельствами и их осмыслением, а истина и добро — абстрактны и неопределённы, лежат вне мира, вследствие чего и кажется, что мир лежит во зле, и нет в нём места преображающему его к Добру Промыслу [126].

Это беспросветно мрачное мировоззрение, препятствующее и пониманию смысла жизнерадостного романа, возведённого в извращённом мировоззрении в ранг «криптограммы» об ушедшем кошмарном прошлом, которое изменить невозможно; а также препятствующее пониманию и воплощению Правды-Истины в повседневную жизнь.

Начнём с того, что:

Если бы Иешуа считал необходимым зафиксировать на пергаменте свои мысли, то он не проповедовал бы на улицах всем и каждому, кто готов был его слушать.

Он бы где-то работал; добросовестно относясь к делу, — имел бы некоторый достаток; а будучи весьма сдержанным в потребностях человеком, — мог бы позволить себе покупать не дешёвые по тому времени пергамент и письменные принадлежности; в свободное от работы время он бы записывал приходившие ему в голову мысли. И если бы он и познакомился с Пилатом, то совершенно в иных обстоятельствах. Возможно, что его деятельность поддержал бы какой-нибудь меценат, а возможно и нет.

Люди такого склада были во все времена: так жил Иосиф Дицген (1828 — 1888), рабочий-кожевенник, один из выдающихся «социал-демократических философов Германии» [127]; так жил К.Э.Циолковский (1859 — 1935), — это только наиболее известные примеры людей такого склада. Некоторые из них стали известны потому, что их домашние труды были востребованы теми или иными социальными группами. А многие, чьи труды не были востребованы современниками или ближайшими потомками, — остались неизвестными.

Всё дело как раз в том и состоит, что Иешуа считал необходимым проповедовать исключительно изустно в народе всё то, что он понял сам и что является его жизненной сутью.

Даже, если бы Пилат нашёл способ отказать синедриону в требовании утвердить смертный приговор и освободил Иешуа, например, обыграв двусмысленность имени освобождённого разбойника: Вар-равван (в романе), Варавва, Барабас [128] (в новозаветных текстах в транслитерации разных языков); даже если бы после этого Пилат стал бы искренним другом и единомышленником Иешуа, и Иешуа с радостью посещал бы дом Пилата, — то Иешуа по-прежнему проповедовал бы изустно в народе, но не стал бы хранителем ни Пилатовой, ни чьей-либо ещё библиотеки; тем более не стал бы он библиотекарем для того, чтобы собственноручно записать в качестве наставления для других то, что понял сам. В его деле такая писанина была бы пустой тратой драгоценного времени жизни.

Причина этого в том, что в ту эпоху смысл изустной проповеди становился в непродолжительное время достоянием многих и многих по принципу «слухом земля полнится» тем более, если проповедь затрагивала интересы многих и открывала им какой-то новый взгляд на жизнь и на пути к разрешению угнетавших их проблем.

Изложение же всего сказанного изустно в письменной форме требовало гораздо большего времени: человек пишет медленнее, чем говорит. Кроме того изустное объяснение какого-либо вопроса короче и доходчивее вследствие того, что говорящий подстраивает стиль своего изложения к аудитории: к её настроению, к уровню образования, к пониманию и т.п., а главное — в изустной речи (особенно глаза в глаза) умолчания оратора несут информацию, и она воспринимается слушателями легче, нежели умолчания из текста стенограммы той же самой речи.

Вследствие этой особенности восприятия людьми изустной речи и текста, письменное повествование вынужденно длиннее, поскольку для обеспечения сообразного понимания читателем смысла написанного требует раскрытия тех умолчаний, которые допустимы в изустной речи и не ведут к непониманию (а тем более к извращённому “пониманию”) во всякой конкретной аудитории. Поэтому один и тот же смысл — в подавляющем большинстве случаев — для того, чтобы его поняли наилучшим возможным образом максимум читателей и слушателей, в письменном изложении и в изустном должен выражаться в разных словах, разных оборотах речи, а в ряде случаев и в разной последовательности смысловых фрагментов, в которых передаётся читателям и слушателям общее понимание рассматриваемых проблем.

При этом следует также иметь в виду, что к ранее прочитанному в тексте — в случае трудностей понимания текущего фрагмента — каждый может вернуться, дабы переосмыслить его сызнова; а к ранее услышанному в изустной речи — в господствующей культуре в форме переживаний услышанного вернуться могут только немногие, тем более пережить и переосмыслить ранее услышанное, на фоне восприятия продолжающейся речи. Поэтому, если при слушании изустной речи человек утратил понимание, но всё же хочет понять обращённую к нему речь, то ему следует не «напрягать интеллект» [129], отвлекаясь от обращённых к нему слов, а продолжать слушать всё, дабы потом услышанное можно было пережить заново в своём внутреннем мире и переосмыслить.

Но кроме этих обстоятельств, обусловленных психикой людей, есть и обстоятельства, обусловленные социально. Наиболее значимое из них состоит в том, что во времена дороговизны книг [130] и рукописного тиражирования ступить на путь собственноручного изложения в письменной форме религиозно-социологической доктрины перехода человечества от разнородного рабовладения к Царствию Божиему на Земле означало — быть услышанным только в кругу правящей “элиты”, которая исторически реально была возмущена смыслом ставших ей известными изустных проповедей. Желая прекратить распространение противного ей мировоззрения в обществе, она и организовала провокацию, в результате которой Иешуа и оказался перед Пилатом.

Смысл проповеди: «Закон и пророки до Иоанна; с сего времени Царствие Божие благовествуется и всякий усилием входит в него» (Лука, 16:16), — правящая “элита” поняла вполне, поняла однозначно, не забыла по сию пору, не забывает и ныне; но “элите” Царствия Божиего на Земле не надо: ей вожделенно её безраздельное царствование. И соответственно, уже потом, в эпоху становления исторически реального христианства, именно правящая “элита” — в лице её орденов посвящения — заболтала этот смысл в церковном ритуале «богослужения», подменив Благовестие [131] Царствия Божиего “благовестиями” жертвоприношения-казни и чудесно-сверхъестественного воскресения праведника.

«Хилиазм (от греч. chilias — тысяча), милленаризм (от лат. mille — тысяча), религиозное учение, согласно которому концу мира будет предшествовать тысячелетнее “царство божье” на земле» (Большая Советская энциклопедия, изд. 3, т. 28, стр. 252).

Хилиастические идеи изначально рассматриваются “элитарными” и холопствующими иерархами господствующих христианских церквей как ересь, вопреки словам молитвы Христовой:

«Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё; да придет Царствие Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ибо Твоё есть Царство и сила, и слава во веки!» (Матфей, 5:9 — 13). «Не придет Царствие Божие приметным образом (…) ибо вот Царствие Божие внутри вас есть» (Лука, 17:20, 21).

Именно вследствие подмены Благовестия достижения Царствия Божиего целеустремлёнными усилиями самих людей все церкви имени Христа выражают анти-Христианство с момента этой подмены. И против этого обвинения ни одной из них нечего.