Уходила юность в 41-й - Сонин Н. Т.

самом же деле, сковав наше внимание, они тем временем повели решительные атаки в

направлении на Малин, чтобы пробиться к Днепру и таким образом изолировать 5-ю

армию на Коростеньском плацдарме и покончить с ней. Бои ужесточились с новой

силой... [90]

3

Сильно поредевшая, но возмужавшая в сражениях армия по-прежнему стойко

удерживала Коростеньский укрепленный район. Маневрируя своими частями и

соединениями, она стабилизировала оборону и одновременно наносила чувствительные

контрудары по врагу. Он уже оказался не в силах, как раньше, атаковать позиции нашей

армии по всей полосе и сосредоточил усилия на узком участке, в направлении на

Малин. Каждый из нас понимал, что противник хотел закупорить нас в окрестных

лесах и болотах и развязать себе руки под Киевом, у самых стен которого гитлеровцы

безрезультатно топтались уже целый месяц.

К седьмому августа, чтобы выровнять линию фронта, наш 31-й стрелковый

корпус вышел из своего глубокого выступа, что до сих пор узким клином простирался

на юг, и занял оборону на рубеже в двадцати километрах севернее Коростеня. Еще

меньше стал участок территории, отделявший нас от Припяти, за которой

свирепствовал враг, готовясь ударить нашим частям в спину. 5-я армия как бы

сжималась в стальную пружину.

Левее, у Малина, не затихала ожесточенная канонада, а у нас установилось

тревожное затишье. Огневые взводы заняли позиции позади, за рекой Жеревом,

основные наблюдательные пункты разместились на южной окраине села Васьковичи.

Из-за нехватки средств связи в боевых порядках стрелковой части находился лишь один

передовой наблюдательный пункт, где поочередно дежурили командиры батарей и

начальник разведки дивизиона.

Недалеко пролегала железная дорога Овруч-Коростень, по которой курсировал по

ночам наш бронепоезд, нанося огневые удары и устраивая переполох в расположении

врага. Как-то поначалу, воспользовавшись нетронутым рельсовым полотном,

бронепоезд под покровом ночной темноты проник в глубину обороны противника, где

первым своим выстрелом вызвал бешеный ответный огонь, а затем принялся сокрушать

из орудий и пулеметов вскрытые огневые точки и живую силу фашистов. Нанеся

гитлеровцам немалый урон, благополучно вернулся на свою базу.

С командой бронепоезда у нас установилось боевое взаимодействие. Она

пользовалась нашими разведданными, [91] мы же вели огонь по объектам противника,

установленным разведчиками бронепоезда.

Целыми днями над нашим расположением кружил немецкий воздушный

разведчик — проклятый «костыль». Особенно настойчиво он обследовал полотно

железной дороги, тщательно фотографировал каждую прилегавшую к нему рощицу,

каждый крупный кустарник — хотел засечь бронепоезд. Но тщетно. Тот в дневное

время укрывался в небольшом, но густом лесочке близ станции Игнатполь.

* * *

Наступили очередные сутки дежурства нашей батареи на обеспечении связи

дивизиона со стрелковой частью. Вечер прошел спокойно, если не считать, что

пришлось давать огонь по скоплению вражеской мотопехоты, прибывшей к переднему

краю. В полночь, как всегда, тяжело посапывая, мимо прополз бронепоезд, направляясь

к расположению противника. Значит, вновь будет «концерт» во вражьем стане!

Договорившись между собой, командир связистов Еременко и связист Атаманчук

вышли на патрулирование телефонной линии. Около двух километров навстречу друг к

другу — расстояние совсем небольшое. Но у обоих в конце пути оказались

оборванными и разбросанными в стороны провода. Ясно: тут побывали лазутчики.

Атаманчук собрался было окликнуть отделенного командира, но вовремя

спохватился: неподалеку в кустах хрустнули ветки, послышался приглушенный говор.

И тут как раз у переднего края начался «концерт» бронепоезда. Атаманчук видел, как из

кустарника вышли трое. Они поспешили к железной дороге.

Наш связист — из бывалых охотников. Он крался за диверсантами неслышно,

сжимая карабин, держал наготове гранату. У рельсов завязалась схватка. Один против

троих. Выручили бойца сноровка и хватка сильного человека. Атаманчук метнул

«лимонку» в сторону гитлеровцев.

Услышав взрыв, Еременко сразу бросился на помощь товарищу. Вдвоем быстро

управились с фашистами. Двоим, что остались в живых, скрутили руки.

Возвращаясь, бронепоезд подходил к тому месту, где лазутчики замышляли свою

диверсию. Наблюдатели заметили неладное, поезд остановился. Задержанных связисты

[92] сдали команде, а сами поспешили назад — восстанавливать телефонную связь.

Атаманчук в изорванной гимнастерке, с кровоподтеками на лице, ликовал как

ребенок и, не умолкая, рассказывал окружавшим его бойцам:

— Я подкрался и тих гитлеряков за шиворот, да мордякой о мордяку. Один, было,

вырвался и — на менэ. Ну, думаю, хай буде свой век бездетным, и с размаха своей

кирзой ему пониже живота! Тут-то он и свернулся. Ну и отделенный как раз прибежал

— спасибо ему!

Утром еще одно событие порадовало нас: бронепоезд расправился наконец с

надоевшим всем нам «костылем». Было это так. Едва рассвело, как самолет вновь

появился над нашим расположением. Было заметно, что разведчик не интересовался

селением и нашими боевыми порядками. Видимо, уверившись, что в кустарниках и

рощицах нет бронепоезда, «костыль» летел совсем низко, чуть ли не касаясь макушек

деревьев.

Бронепоезд занял позицию на новом участке, в зарослях молодых березок.

Зенитчики поезда подпустили зазевавшегося фашиста метров на двести и ударили по

самолету в упор.

— Смотрите, смотрите! — послышались крики на нашем наблюдательном пункте.

— «Костыль»-то! Как не бывало!

Действительно, там, где он только что барражировал, теперь висело округлое

мутно-серое облачко, а по сторонам, кувыркаясь, падали на землю обломки самолета.

Ближе к полудню к нам на огневую позицию приехал командир бронепоезда —

капитан в легкой кожаной куртке. Он привез связисту Атаманчуку подарок —

небольшие настольные часы со светящимся циферблатом.

— Своих товарищей за сбитый самолет отметили, — сказал капитан. — И вашего

героя, как видите, не забыли. Получай, браток, заслуженное. Благодарим тебя за

выручку.

Огневики подшучивали над связистом: где, мол, Степан, пристроишь те часы?

Ведь у нас ни горницы, ни столов? Атаманчук держал красивые часы в своих дюжих

руках и молча улыбался.

Политрук Ерусланов высказал мысль: может, отпустить Атаманчука к семье на

часок-другой? Дом у связиста в здешних местах, в каких-то семи километрах отсюда.

[93] Это не расстояние, если помчаться на автомашине с таким лихим шофером, как

Семен Финьковский. Я согласился: пусть только вечер настанет.

Однако вечером поступил приказ отходить, и все пришло в движение. Огневики

нагружали прицепы, вытаскивали из окопов приготовленные к походу гаубицы. А

вскоре враг обрушил свои атаки на весь передний край нашей обороны. Огонь

артиллерийской канонады бушевал вокруг.

Наши связисты отправились снимать телефонные линии. Просачиваясь сквозь

арьергардное прикрытие, в тыл к нам устремились вражеские диверсанты и разведчики.

Связистам пришлось выдержать не одну схватку с фашистской агентурой, но они

благополучно вернулись нагруженными телефонно-кабельным снаряжением, и среди

них — Атаманчук, уставший и опечаленный: он покидал родные места. Не знал наш

связист, что через две недели он окажется в новом испытании. И схватка с врагами

станет для Степана роковой...

* * *

В ночь на 20 августа наши войска, оставляя Коростеньский укрепрайон, начали

отходить на северо-восток, к Днепру. Пятеро суток — без сна, без отдыха. Дни — в