Формозов А.Н. Шесть дней в лесах - Александр Формозов

Совсем рассвело. Большой улит с песнями летал над трясиной. Маленький длинноносый бекас неугомонно "блеял" и дребезжал над островом, носясь взад и вперед, взад и вперед, то ныряя вниз, то подымаясь кверху. Он тоже токовал, и его маленькое сердечко было полно радости весны и бодрости при виде тихой, золотистой зари. Всюду пели дрозды.

Севка, поникший, усталый, вспенива сапогами воду, тащился к острову. Он так и не видел, как токовали его глухари, и не увидит — даже последний, игравший справа, уже полетел в сопровождении подруги к пустынному, спокойному клюквеннику.

"На, вот, бери своего красавца!" — улыбаясь, говорил забрызганный грязью Гриша и кровавыми руками протягивал поднятого из воды глухаря. Зеленоватые перья на широкой груди птицы своим сильным металлическим блеском напоминали крепкие латы; большой беловатый клюв был по краю измазан сосновой смолой. Севка бережно принял намокшую, но еще теплую прекрасную птицу. Сложные чувства, в которых он сам не мог бы дать отчета, волновали его в эту минуту. "Но, как поют - то! А? Как поют! — восторженно повторял он. — Никогда бы не поверил, что этакий скрип может волновать и захватывать!" Гриша страшно возмутил своего друга, заявив, что ожидал большего от этой охоты. После длительного спора, уже покинув "глухариный остров", они порешили на том, что Гришу охладил первый выстрел, давшийся без неудач и тревожных волнений.

XIV. Обратный путь

В дорогу и к дому! Оба измучились, оба были голодны, оба приберегали остаток сил на много километров тяжелого пути. Они торопливо тронулись, но долго оглядывались туда, где за темным узором ветвей скрылась их уютная зимница, извилистый брод среди камышей, их зеленый шалаш у вывороченной с корнем сосны, весь "глухариный остров" с его волнующими незабываемыми переживаниями. Ведь эти места стали совсем своими, почти обжитыми, по - особому милыми. Как жалко было от них оторваться!

Солнце глянуло из - за вершин. На небе ни следа облаков. День обещал быть ясным, веселым. Оба с грустью думали, что тихие зори и теплые дни будут чередой сменяться теперь над лесом, а они засядут за парту над задачами и латынью далеко отсюда среди каменных стен города. Не для них огласятся тока задорным бормотанием тетеревов, нежно закукуют кукушки, будут греметь зяблики, зеленой дымкой одеваться березы и расцветать медуница, покачивая голубыми головками.

Оленье болото, разлившееся после дождей, как и следовало ожидать, снова доставило ребятам немало хлопот. Севке пришлось трижды пересекать его спокойную гладь и снова изобразить верблюда, оседланного Гришей. Они насвистывали марш и углублялись под сень бора, бросив прощальный взгляд на пустынную ширь болота, через которую только что закончили "блестящую" переправу. Снова сосняки сменялись ельниками, ельники - вересковыми пустошами, пустоши - низинами, и два исхудавших голодных путника отмеривали километр за километром по тропинкам безлюдной дороги.

Гаичка

Леса отогревались, оживали, нежились на солнце. Упруго разгибались и тянулись к свету ветви кустарников — их долгую - долгую зиму крепко прижимало к земле холодное одеяло снега. Казалось, гибкие ветви сладко потягиваются, расправляя онемевшие от неподвижности члены. Опять в траве засновали ящерицы, проснулись бабочки, забегали жужелицы. Зашуршала подсохшая прошлогодняя листва, приподнимаемая ростками ранних цветов. Леса оживали, переливчатым птичьим хором провожали уходивших друзей. Сколько песен, и как сладко звучали они! Но тоскливыми нотками, грустью прощания откликались радостные трели в сердцах мальчиков.

Спросите ребят, что было в этом чувстве от детской безотчетной любви к природе, что от жгучего желания увидеть, узнать, исследовать, которое с годами не исчезает, а только ширится и растет? Они и сами тогда не смогли бы ответить. Но через много лет, когда оба стали серьезными учеными, они считали школу ранних своих походов самым ценным и увлекательным курсом, который им удалось пройти. В этой школе было все, чего не доставало в гимназии.

Севка шел впереди; его "сапоги - скороходы" вышагивали уверенно и широко, хотя левая нога прихрамывала. Лосиный рог с пятью отростками покачивался за его спиной, а к груди прильнул глухарь, словно примирившись к человеком, которого так боялс при жизни. Сзади тащился Гриша. Он никак не мог сосредоточиться на ходьбе: то у дороги находил шкурку ежа, съеденного лисицей, то набирал в карманы узорные рыжеватые листья папоротников, пахучие ветки багульника. Он забегал вправо и влево от дороги, отставал все дальше и дальше от Севки, пока громкий окрик не заставлял его пускаться бегом.

Молодые тетерки

Впрочем, воодушевления наших путников хватило ненадолго. Истощенные недоеданием, они тащились довольно вяло уже тогда, когда заметили тетерок, щипавших сережки на молодых березах. Оба едва брели, Севка волочил ноги, прихрамыва все сильнее и сильнее, когда показалась окраина знакомого "рябчиного болота". Обоим, по выражению Севки, "сильно подвело живот", и неудивительно, что не менее часа они "паслись" на клюквеннике, жадно поедая кислые ягоды, сильно щипавшие рот. Клюква не насытила их, а только раздразнила голод и несколько утолила жажду. Знакомая пара рябчиков, как и пять дней тому назад, сорвалась с ягодника и скрылась в чаще леса. На этот раз ребята не стали повторять свой опыт, а тронулись в путь, чтобы поскорее добраться до речки, где наметили сделать первый привал.

Следы кулика - черныша

След норки

Дорога казалась бесконечной. Севка стонал, прихрамывая все сильнее и сильнее, проклиная погреб, испортивший ему ногу. Гриша понемногу перестал бегать в стороны от дороги и, поникнув головой, шагал упрямо, как автомат, оставив Севку далеко позади. Как тяжелы были ружья, глухари и этот несносный рог! Скорее бы речка. Солнце пекло, жара совсем разморила ребят. Леса уже не сменяли друг друга; нет, они тихо, медленно ползли мимо, были скучны и однообразны...

След хорька

Вода неожиданно и весело блеснула из - за деревьев. Друзья предполагали, что издали услышат шум потока, но Боровая не предупредила их на этот раз. Она уже снесла и подарила Волге все избытки снежной влаги, посветлела, сменила бурный рокот на нежное журчание. Мост, покрытый песком и кучами гнилого листа, уже виднелся на небольшой глубине под поверхностью воды. Обсыхающие песчаные берега были щедро разрисованы следами птиц и зверьков. У Гриши глаза разбежались при виде этих узоров, и даже Севка повеселел и ожил, заслышав ласковый, баюкающий говор воды. Скоро дым костра потянулся с поляны у брошенного шалаша охотника.