Истории, которых не было - Ирина Вячеславовна Корсакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Злость и ужас. Злость на неё, пытающуюся сбежать и бросить меня одну, в этом безвоздушном кошмаре, с полным пониманием, что сама я ни за что не решусь, поддамся малодушию любезно рядящемуся «последней надеждой»… Сто-о-ой!!! Я вцепляюсь в олины пальцы, и мы летим через холодный ясный и… да, осенний воздух. Мы сильно замедлились, долетев до верхушек покрасневших деревьев, сейчас будет удар. Удар!
Земля с неожиданной шаловливостью подбрасывает нас обратно метра на два, и мы приземляемся на ноги, как хорошие парашютисты, только что сдавшие на инструкторов.
– Максимушка, мы уже умерли!
– С чего ты взяла?
– Смотри, я больше не хромаю.
Нехотя открываю глаза, пружина соседней кровати подергивается от могучего храпа моей соседки.
Йордан
Перлита вышагивала глядя строго в направлении движения, как вдовствующая королева по парадной зале, не утруждаясь замечать окружающих, суетливо снующих с подносами, двигающих убого-незатейливую столовскую мебель для того, чтобы поесть в большой компании или, наоборот, в одиночестве. За годы нашего знакомства я ни разу не стал свидетелем того, чтобы эта потрясающая женщина споткнулась, зацепилась за ножку стула, столкнулась с кем либо, или макнула концы своей неизменной шали в чей-нибудь чай. Она не выбирала дороги, дорога сама подбиралась к ней под ноги, предупредительно расправляя залежавшиеся складочки.
За ней след в след топали замызганные ботинки Поля. Сам курьер фрагментарно торчал из груды кульков, свертков и пакетиков, сопел, жевал, но нет такого ломтя, который заткнул бы его болтливый рот.
– Радуйтесь, мучачо и мучачи! Папочка принес немножко хлебушка! – караваи, багеты, коржики, пампушки, булочки и кренделя обрушились на хлипкий столик, с достоинством выдержавший это испытание.
Перлита, усталая, но довольная, как персонаж школьного сочинения, уселась на приготовленное для неё место.
– Бенджамин, этот хлеб тебе не удастся испортить, – она отодвинула блюдечко с маслом подальше от загрустившего англичанина, – только через мой труп.
– Ой, какие хорошенькие, – умилилась Каролина над пакетиком с крошечными аппетитно-желтыми сайками.
Бохай немедленно запихал себе в рот несколько штук, запив переслащенным компотом из моего стакана. Что ж, в большой семье, как говорится, не щелкай. Я потянулся к пахучему зажаристому батону, собираясь, под шумок, отломить горбушку руками, ибо (это любой ребенок знает) отломанная корка во-множество раз вкуснее и калорийнее отрезанной. Но недремлющая Перлита перехватила мою руку одним взглядом, как лассо накинула.
– А тебе, Джордан, во-о-он туда.
Пять пар глаз, включая мои собственные, послушно дернулись в направлении буфетной стойки, за которой перекусывали самые занятые или ленивые, чтобы не тащиться с чашками-тарелками через весь зал к свободному столику, который, кстати, всегда могут оккупировать прямо перед вашим носом. В обед обычно никто ни куда не торопился, и к буфету приткнулись только две очень разнокалиберные фигуры: неимоверный верзила, видно, не разгримировавшийся или заскочивший перекусить в перерыве вовремя записи, и тоненькая девочка с аккуратно стриженым затылком и упрямой спиной.
Странно, но мои товарищи, обычно знавшие обо мне гораздо больше меня (особенно, если пользовались своими познаниями вскладчину), на сей раз были абсолютно и необоснованно уверены, что наша с Диной ссора носит, так сказать, интимный характер. Обидел, мол, девочку старый хрен, она страдает и стесняется одновременно и те де, и те пе. Ну, не рассказывать же им, в самом деле, что она дуется, за то, что я не дал себя прирезать, как индюка на собственной кухне. Кто-то из китайских мудрецов сказал: «Если твоя правда похожа на ложь, промолчи, чтобы не прослыть обманщиком».
В одном они правы: проблема сама не решиться. Ей (проблеме) пофигу, может висеть и топорщиться бесконечно долго, пока не назначат ответственного за её устранение. Козе понятно, кто в нашей шизанутенькой компании бессменный И.О. семейного психолога и вечный номинант на Нобелевскую премию Мира.
Сопротивление было бесполезно, и я, молча взяв первый подвернувшийся под руку пакетик, направился к стойке, сопровождаемый сочувственными вздохами Каролины, понимающей гримасой Поля и гнусным бохаевым хихиканьем.
Каким бы нахальным не казался парень семнадцати-девятнадцати лет отроду, у него всегда прочным клином сидит в голове вопрос: как подойти к понравившейся девчонке на улице или в кафе. Мы с приятелями постоянно обменивались друг с другом своим скудным опытом в этой области, делились «проверенными» фразочками, на которые девушки «клюют стопроцентно», непристойно ржали, обсуждая свои победы (большей частью – воображаемые) и продолжали мучительно смущаться и краснеть при виде миленького личика и красивых бёдер. Со временем ситуация стабилизировалась, женщины утратили в моих глазах изрядную долю своей загадочности и неприступности, я избавился от нервного заикания на хрестоматийном «здравствуйте, девушка», и, вот теперь история повторялась в несколько извращенном, я бы сказал, варианте. Все мои наработанные сценарии годились для знакомства или примирения после стандартного скандала из серии « что это за рыжая мымра прижималась к тебе весь вечер?», а что скажешь киллеру-недоучке, которая жестоко переживает то ли чувство вины, то ли – профессиональную неудачу.
Пока я медленно, как болотную жижу, преодолевал разделявшие нас несчастные тридцать шагов, динькина спина являла собой образец полного безразличия к миру, вообще, и к моему скромному в нем присутствию – в частности, но когда я уже расправил плечи и поднял подбородок, готовясь совершить красивый армейско-донжуанский подход, она внезапно обернулась всем корпусом, секанув воздух свежевыкрашенной, сильно залаченой челкой. Губы её были в крови!
Я отпрыгнул в сторону, рефлекторно сжав кулаки, к сожалению, в правом был бумажный пакет с гастрономическим презентом, не рассчитанный на столь бурное проявление суровых мужских чувств.
Тьфу, чччёрт! Остатки томатного коктейля в тонком полупрозрачном стакане объяснили претенциозный вампирский макияж, и тем позволили моей бедной, скользнувшей, было, на ухо крыше, осторожно вернуться на место. Содержимое пакета, оказавшееся крохотными вкусно-бежевыми меренгами, безнадежно рассыпалось по полу.
«Он не мог найти слов, он не мог найти слов, он не мог найти слов», – крутилась во внезапно усохшем мозгу фраза, кочующая из одного карманного романа в другой. Боюсь, что эта универсальная цитата бегущей строкой сияла на моём бледном челе, потому что динькины глаза, секунду назад напоминавшие готовые к стрельбе на поражение пулеметные гнезда, постепенно мутировали, превращаясь в насмешливые стоматологические сверлышки, не смертельные, но издевательски-нудные, наматывающие на себя тот единый нерв, на котором отчаянно балансирует наше самолюбие.
– Ну?! И куда
