Ужасы: Последний пир Арлекина - Рэмси Кэмпбелл

— Ничего себе, — ухмыльнулся Энди.

— Я уговорила консьержа впустить меня, — прошептала она. — В конце концов, он меня знает, верно? Он меня уже видел. Все нормально, да?

— Ну… вообще-то, у меня были другие планы…

Она провела ладонью между грудями и раздвинула ноги.

— Они были такими же заманчивыми?

— М-м-м… нет.

Когда он вошел в комнату, она поднялась и взяла с пола сумку; ее глаза блестели.

— Я подумала, что сегодня вечером надо попробовать нечто новенькое.

— Новенькое? — Он задрожал.

Она кивнула, уронила сумку и обняла его, затем последовал долгий, страстный поцелуй, и она начала снимать с него одежду. Когда она закончила с этим, они легли в кровать, продолжая целоваться, и она, вынув что-то из сумки, велела ему лечь на спину.

Шерри показала ему четыре бархатные ленточки.

— Тебя никогда не связывали?

Он рассмеялся:

— Нет. Но стоит хоть раз попробовать! — Улыбаясь, Энди подумал, что «Шейн» может убираться к дьяволу.

Шерри привязала его за запястья и щиколотки к кровати, положила сумку рядом, уселась на него верхом и начала покрывать его поцелуями. Член у него встал задолго до того, как она взяла его в рот и начала двигать головой вверх и вниз, гладя его тело нежными, словно кончики перьев, пальцами.

Энди показалось, что его мозг сейчас взорвется; он закрыл глаза и, содрогаясь, глухо застонал.

Она остановилась.

Он поднял голову: Шерри рылась в своей сумке.

— Ты готов к нестандартному сексу? — спросила она его.

Он выдохнул:

— Издеваешься? Конечно!

Она вытащила из сумки какой-то продолговатый предмет.

«Вибратор? — пронеслось у него в голове. — О боже!»

Послышался щелчок, и предмет зажужжал.

— О боже, — простонал Энди, откидываясь на подушку и закрывая глаза.

Она сжала его мошонку.

Странный шум не смолкал.

Шерри хихикнула.

Энди, улыбаясь, поднял голову и увидел это.

Она дрожащей рукой подняла предмет, и он блеснул в свете свечей.

Это был электрический нож для разделки мяса.

— Какого…

Шерри ухмыльнулась:

— Артур Колтон-младший сказал, что ты это заслужил.

И когда рука ее двинулась вниз — так медленно, невероятно медленно, — Энди с ужасной ясностью вспомнил тот звонок, свой ответ и закричал:

— Нет, нет, подожди, ты не знаешь, ты не понима…

Он услышат этот звук.

Он почувствовал боль.

Но прежде чем он смог вскрикнуть, что-то запихнули ему в рот…

МАЙКЛ МАРШАЛЛ СМИТ

Человек, который рисовал котов

(Пер. Н. Кудрявцева)

Майкл Маршалл Смит ранние годы своей жизни провел, живя в Австралии, Южной Африке и США, потом работал специалистом по связям с общественностью в Британии.

Еще он сочинял скетчи и исполнял их вместе с группой «Фробс» на Радио-4 Би-би-си в шоу «А теперь в цвете…», работал над рядом сценариев и романом. Стивен Кинг, Рэмси Кэмпбелл, Кингсли и Мартин Эмисы — писатели, которые серьезно повлияли на его творчество.

«Человек, который рисовал котов» — это первый рассказ, опубликованный Маршаллом Смитом. Сюжет зародился у писателя, когда тот наблюдал за художником, рисовавшим мелом на асфальте, а поблизости в это же самое время кричал ребенок. В реальности эта сцена произошла в Эдинбурге, но автор перенес действие на Средний Запад и написал рассказ за один день. Это был ошеломляющий дебют многообещающего нового таланта…

Старина Том был невероятно высок. Настолько, что ему даже прозвище не смогли придумать. А Нед Блэк, который был ниже его на целую голову, получил прозвище Каланча еще в шестом классе. Джек, владелец бара «Кабанья голова», повесил над дверью табличку с надписью: «Береги голову, Нед». А Том остался просто Томом. Шутки в данном случае неуместны — не дразнить же кого-то за привычку дышать!

Не потешались над ним и по другим причинам, не только из-за роста. Парни, которые торчали в баре Джека, смотря футбол или попивая пиво, знали друг друга, наверное, вечность: все учились в школе мисс Стэдлер, путались у матерей под ногами, ходили толпой на свидания и рассказывали девчонкам, какой шикарный парень их друг. Кингстон — городок маленький, а завсегдатаи бара Джека в детстве вместе строили дома на деревьях. Естественно, потом их пути разошлись. Пит стал бухгалтером и заимел небольшой офис в конце Юнион-стрит, недалеко от площади, — на жизнь не жаловался. А вот Нед до сих пор заправлял машины и менял масло, хотя, по правде говоря, был вполне собой доволен. Приходит время, когда друзья знают друг друга так долго, что просто забывают, чем каждый зарабатывает на жизнь. Это не важно. Ведь вы болтаете с человеком, с которым тогда, во втором классе, бросали камешки в шахту, крутились перед зеркалом, собираясь на первые танцы в своей жизни, гуляли на новоселье десять лет назад… И все это — что осталось в памяти и даже то, что забылось, — всегда с вами. Мы все заходим в бар, говорим о городе и бейсболе, подшучиваем друг над другом; просто чешем языками. И не особенно важно, о чем именно речь идет. Радует тот факт, что друзья до сих пор рядом и с ними можно поговорить.

Но Том был другим. Мы хорошо помним, когда встретили его впервые. Стояло знойное лето — десять лет такого не было, — и все блаженствовали под вентиляторами в баре, жалуясь на туристов. Поверьте мне, Кингстон не обойден вниманием в этом смысле, хотя расположен далеко от моря и не может похвастаться собственным «Макдоналдсом». Будь я проклят, если когда-нибудь пойму, какого черта народ тащится в такую даль, чтобы посмотреть на тихий маленький городишко рядом с горами?

В тот день жара была как в аду. Любому мужику оставалось надеть рубашку с коротким рукавом и выпить самого холодного пива, которое может найти. У Джека оно всегда самое холодное и всегда будет. Ну, я так думаю…

И вдруг в бар вошел Том: длинные седые волосы: загорелое и жесткое лицо; серые глаза, похожие на бриллианты и утопленные в коже. Он был одет в черное длинное пальто, от одного взгляда на которое становилось жарко. При этом выглядел вполне нормально, словно не зависел от окружающей температуры и создавал вокруг себя подходящую погоду. Том взял пиво, сел за стол и принялся читать городской «Горн». И все.

Мы не почувствовали ничего необычного, это и было странно. Бар Джека не закрытое заведение; мы не разворачиваемся и не сверлим взглядом любого незнакомца, вошедшего внутрь. Но все же это место — памятник общим воспоминаниям. Когда пара туристов прячется здесь от жары и садится за столик, никто ничего не говорит; возможно, их даже не замечают. В смысле, разумом не замечают, но чувствуют. Словно посреди потока возникает маленький чужой остров и течения начинают вести себя по-другому, непривычно. Вы понимаете, о чем я… Так вот. Том просто зашел и сел. Все в порядке, как будто он здесь сидел вместе с нами последние лет тридцать. Парень спокойно так вошел в реку нашей жизни и ничего в ней не изменил.

Скоро Том решил заказать еще кружку, и мы с ним заговорили. Спросили, как звать и чем занимается. Он ответил, что рисует, а потом началась обычная болтовня. Быстро и просто. Мужик зашел в бар и вклинился в разговор. Даже трудно представить, что его здесь не было. Никто не знал, откуда Том пришел или где родился. Он излучал что-то очень тихое. Настоящее спокойствие. Достаточно открытый человек, который может легко стать лучшим другом, но все равно будто находится в другом измерении. Мы ладили, хотя обычно компания старых приятелей неохотно пускает кого-то внутрь.

Том остался у нас на все лето. Снял жилье сразу за углом. По крайней мере, он так говорил. Я-то его квартиру никогда не видел; думаю, другие — тоже. Том был закрытым человеком, как стальная дверь с четырьмя засовами и парочкой шестидюймовых висячих замков. Когда в тот день он вышел из бара, мог спокойно раствориться в воздухе, свернув на соседнюю улицу. Столько мы о нем знали. Но по утрам парень всегда приходил с одной стороны площади, с мольбертом за спиной и коробкой с красками под мышкой. Еще он вечно носил это черное пальто, словно врос в него, но от жары явно не страдал. Самое забавное, что, когда ты стоял рядом с ним, тебе вроде тоже становилось прохладнее. Помню, Пит еще говорил за бокалом пива, что не удивится, если пойдет дождь, а Том придет к нам абсолютно сухой. Глупые разговоры, конечно, но Том всегда рождал подобные мысли.

Бар Джека выходил прямо на площадь; вроде той, которых больше в городах не делают: большой и пыльной, со старыми дорогами, уходящими из каждого угла, высокими магазинами и домами со всех сторон. Посередине красовался фонтан, по кругу обложенный булыжниками. Никто в городе не помнил, чтобы он когда-нибудь работал. В середине лета старая площадь была вечно забита туристами в розовых спортивных костюмах, сшитых словно из полотенец, и мерзких пиджаках. Столичные просто глазели, периодически вопили «Уау!» и фотографировали нашу причудливую ратушу, старые магазины и даже странных нас — аборигенов, если мы стояли слишком долго. Том сидел около фонтана и рисовал, и пришлые могли часами за ним наблюдать.