Неживая вода - Елена Ершова

– Расскажи про воду, – попросил Игнат. – Расскажи, и вечно твоим должником буду.

Ведьма звонко расхохоталась, а потом сказала язвительно:

– Видно, слова в твои уши входят, а в голове не задерживаются. Сказала же: не знаю я про воду – ни про живую, ни про мертвую. Но помогу выведать у того, кто знает.

Игнат вздрогнул. Вернулось ощущение, будто под ним проваливается пол и между рассохшимися досками плеснуло огнем преисподней.

– Так правду люди говорят? – спросил он осипшим голосом. – Что ты с чертом знаешься?

– Может, и с чертом, – согласилась ведьма, и губы ее скривились в невеселой усмешке. – Потому и говорю, опасное ты дело затеял. Еще не поздно отступиться. Бог тебя до этого хранил, сбережет и теперь.

– Только Званку мою он от смерти не уберег. А я не живу – мучаюсь. Во снах она ко мне приходит. За плечом стоит. Вот и пытку ради нее принял. – Игнат поежился и потер пальцами глаза. – А если Бог от нас отвернулся, так куда мне идти еще? Только к черту и остается.

Снова воцарилось молчание. Тишина густела, речным потоком текла между двумя людьми, погрузившимися в собственные мысли. Игнат думал о том, как холодно и страшно лежать в одинокой могиле, силиться встать – и не мочь встать, хотеть любви – но не получить и этого, и не произнести важных и нежных слов, потому что язык давно уже высох во рту. И только темная, тягучая тоска наваливается на грудь гробовой крышкой и давит, так давит…

А ведьма… о чем думала она, вперив в пустоту незрячие бельма? Может, видела что-то, недоступное взору простого смертного. Может, вспоминала свою любовь, которая обязательно должна случиться в жизни каждого живого существа, будь то человек или зверь.

– Будь по-твоему, – наконец произнесла она. – Коли нужно к черту, так будет тебе черт.

Игнат поежился. Было ему странно и страшно слышать такие слова. Но все же он попытался отшутиться:

– Что ж, научишь меня, как до пекла добраться?

– Да нет в этом нужды. Выгнали из пекла черта моего. Сам он к тебе пожалует.

– То есть как выгнали? За провинности какие? Или дела добрые?

Ведьма засмеялась снова:

– Вот этого я сказать не могу. Да и ты у него не спрашивай, коль с ним разговор держать придется. Только, надеюсь, сама все выведаю. Мало кто после встречи с ним в живых остается.

От этих слов по спине Игната поползли мурашки, но он не подал вида, спросил:

– Когда ждать его?

– Со дня на день. Думала, вы раньше уедете, чтобы беды не случилось. Да теперь этого не нужно, ты сам беду накликал. Слышишь? – Она подняла подрагивающие пальцы.

Игнат прислушался, но тишина по-прежнему окутывала лес, будто одеялом. Только мерно отсчитывала секунды весенняя капель.

– Нынче птицы неспокойные, зверье в норы попряталось, – сказала ведьма. – Скоро лунное затмение грядет. Тогда и жди его.

И потянулись долгие, напряженные дни ожидания.

Игнат еще больше замкнулся в себе, стал нервным, оглядывался на каждый шорох. Сны в эти ночи были тревожны и страшны. Снились ему языки подземного пламени, в которых корчились грешные души, отрекшиеся от истинной веры и заключившие сделку с нечистым. У некоторых из них были знакомые лица дядьки Касьяна и егеря Мирона. Была там и Касьянова жена, проверившая Марьяну на невинность. Была там и бабка Стеша. Выгнув горбом старушечью спину, она манила Игната сухим пальцем и бормотала под нос что-то неразборчивое, но от того не менее страшное.

«Что же ты, бабуль? – с горечью думал Игнат. – Хотела, видно, как лучше. Да только развязала руки нечестным людям. Открыла дорогу в сытую жизнь для подлецов и трусов. А душу безгрешную на заклание отправила. Вот теперь горишь в геенне огненной за грехи. И меня за собой тянешь».

Он просыпался в поту, задыхаясь, чувствуя кожей обжигающее прикосновение лавы. Тогда просыпалась и лежащая на соседней скамье Марьяна, тревожно шептала ему:

– Что ты, Игнаша? Плохо опять?

Игнат молча качал головой и отворачивался к стене, но заснуть больше не мог. Так и лежал в полудреме, ворочаясь с боку на бок, слушая, как шумит за стенами тайга и как скребутся в ларе пронырливые мыши.

Его нервозное состояние передалось и Марьяне. И однажды, возвращаясь с нарубленными чурочками для печи, Игнат услышал, как она разговаривает с ведьмой.

– Я так радовалась, что Игнат поправился, – вполголоса проговорила девушка. – Да только радость преждевременная. Вижу, что снова начал чахнуть. А причины не найду. Раны его затянулись, силы окрепли… с чего бы так, не знаешь?

– Тело его излечилось, а вот душа болит, – тягучим голосом ответила лесная ведьма.

– Не по той ли, чье имя он во сне шепчет?

– Не спрашивай того, о чем сама не хуже меня знаешь. Кровь у мужчин одинаковая, кипучая. Через край плещет, покоя душе не дает. Да сколько ни будут странствовать, сколько ни будут искать, а все к одному вернутся – к родному порогу. Ведь женская душа – очаг. Вот и ждем, и прощаем, и согреваем их, мятежных.

Марьяна тяжко вздохнула.

– Хотела бы я ему помочь. Да только как – не знаю. Одна надежда – приедет Витольд и увезет нас к людям. А там…

Она умолкла, и разговор сам собой утих.

Игнат не подал виду, что слышал. Но ведьмины слова водой окатили с головы до пят, так что он замер, словно отрезвел, и подумалось: «Права ведьма. Сколько мне страдать попусту, когда счастье тут, рядом? Да и не мне солоньских мужиков судить, на все воля Божья».

Но заворочались по углам черные тени, и далеко в тайге послышался призрачный вой. Игнат вздрогнул и быстро шагнул на свет.

– Нехорошо воет, – с тревогой сказал он. – Беду чует.

– Зима голодной была, вот и воет, – легко ответила ведьма и поднялась. – А на приметы да суеверия поменьше внимания обращай. Не все, что ожидается, сбывается. И счастье или беда иной раз нежданно приходят.

Так настала очередная ночь.

Ведьма прошла по дому, погасила последние лучины, и тьма поглотила избу, куда не проникало ни искры света из внешней пустоты. Игнат укутался с головой, грея ноющие рубцы о теплый бок печки. Где-то рядом возилась уставшая за день Марьяна – ей пришлось немало потрудиться, чтобы надраить избу до блеска и приготовить целый противень пирогов, пока хозяйка варила в горшке снадобья.

– Со дня на день ожидаем гостей, – туманно сказала ведьма.

Сердце защемило, но, сколько Игнат ни прислушивался, ничего пугающего не мог уловить в обычных ночных шорохах, да так и уснул, пригревшись под ватным одеялом. И никакие сны ему не снились.

В середине ночи его разбудил рокочущий звук, донесшийся с улицы. Приподнявшись на локте, Игнат встревоженно вгляделся во мрак, но ничего не увидел.

– Что это, Игнат? – спросила следом проснувшаяся Марьяна.

– Не знаю, – шепотом ответил он. – Похоже на шум двигателя…

– Никак Витольд приехал? – ахнула девушка и тихонько захлопала в ладоши от радости.

– Тихо!

Это сказала ведьма.

Игнат различил ее поднявшийся во весь рост напряженный силуэт и видел, как ведьма легко скользнула к двери – ей, погруженной в вечную тьму, было безразлично, день ли на дворе, ночь ли. Тем временем звук снаружи нарастал и вскоре превратился в глубокий раскатистый рев, от которого Игнату захотелось заткнуть уши и снова спрятаться под одеяло.

– Это же Витольд! – сказала Марьяна. – Разве вы не слышите?

– Нет, – возразила ведьма. – Это не он.

Звук оборвался на высокой визгливой ноте. Наступила тишина, да такая, что Игнату казалось, будто удары его сердца отчетливо слышны в застывшем воздухе.

– Живее, – сказала вдруг ведьма. – Лезьте на печь.

– Почему? – переспросила Марьяна. – Там же…

– Живее!

Она почти кричала, и Игнат понял – дело серьезное. Помогая Марьяне взобраться на печь, он вдруг подумал, что вот так несколько лет назад прятались они со Званкой в погребе, и вспомнил низкий рокочущий звук, пришедший с воздуха.

Тем временем снаружи послышались шаги – кто-то медленно и неуклюже поднимался по лестнице. И сработанные на совесть дубовые ступени, выдержавшие вес двух мужчин, скрипели и прогибались, будто шедший по ним человек был тяжелее и Игната, и Витольда, и Марьяны вместе взятых.

Прижимая к себе перепуганную, но еще ничего не понимающую девушку, Игнат забился в самый угол, закутался в одеяло, как в кокон, а ведьма накинула поверх какую-то мешковину, скрывая постояльцев от глаз ночного гостя. Она успела в последний момент, когда дверь избы уже отворилась, скрипнув несмазанными петлями, и в помещение ворвался холодный ветер, но принес с собой не ночную свежесть, а запах гари и медовой сладости. Запах, знакомый Игнату с детства и узнанный им теперь.

Наверное, узнала его и Марьяна. Коротко охнула, но тут же зажала рот ладонью и крепче прижалась к Игнату, а он оттянул книзу краешек одеяла и нашел в мешковине прореху, через которую принялся наблюдать за происходящим.