Работорговец (Русские рабыни - 1) - Игорь Христофоров

-- Не более, -- попугаем повторил Мезенцев. Ни Уголовного кодекса, ни иных юридических бумаг он не знал, и от этого ощущал себя ребенком, которого обманули. Впрочем, возможно, что в этом стриптизе и не было ничего противозаконного, раз уже и по телевидению, и в газетах не могли обойтись без голых девиц.

-- Прошу, -- еще более угодливо показал Пеклушин на тяжелую коричневую портьеру, за которой явно скрывалась дверь, впустившая тогда, во тьме, Мезенцева.

-- До свидания, -- попрощался с остающимися в комнате Мезенцев.

Толстяк в ответ высморкался с громкостью моржа, вынырнувшего из воды. А кавказец опять произнес что-то похожее на "ара-ара".

Уже знакомым путем Мезенцев прошел в комнату, где сидели девчонки, и теперь, после того, что он уже увидел, они казались ему глупее, некрасивее и -- почему-то -- несчастнее. Они все так же молчали, и только тогда Мезенцев понял, что в их глазах он -- один из тех, с кем он только что попрощался, и тут же решил, что нужно не стесняться милицейской формы и надеть ее уже завтра.

Под эти оглушившие его мысли он не услышал, как Пеклушин прошипел в лицо стоящему за дверью охраннику в коричневой кожаной куртке:

-- Ты кого привел, с-сука?! Уволю на хрен!.. Вызывай джип!

Кулак охранника, похожий на средней величины арбуз, вскинул рацию к посиневшим губам, и те быстро-быстро что-то зашептали.

4

Они проехали на джипе не больше сотни метров, как вдруг Пеклушин предложил выйти.

-- Ну, вот я и в Хопре! В смысле, дома, -- попытался растянуть он холодное лицо улыбкой, но она только исказила его, потому что улыбался Пеклушин как-то странно -- будто вот-вот собирался заплакать.

-- Так мы бы пешком... -- удивился Мезенцев.

-- Нет, нет, нет, -- вылезая из джипа, запротестовал Пеклушин. -- Для таких гостей!.. А потом, знаете, привычка: уже не могу без машины...

По загаженной лестнице они поднялись на третий этаж, и по пути Мезенцев с интересом прочел густо усеявшие стены подъезда надписи "Heavy Metall", "Rock", "Rap", "Fuck you", "Спартак" -- чемпион" и даже "Пеклушин -- гаденыш". О происхождении последней спрашивать было неловко.

Бронированная дверь после щелчков, похожих на клацания ружейного затвора, открылась, и Пеклушин предложил посетить его "временное (как он сказал) лежбище".

Он явно манерничал. Французская мебель и японская электроника в зале явно не соответствовали слову "лежбище".

Мезенцев взглянул себе под ноги и смутился. Правый носок (а ботинки он без всяких напоминаний снял в прихожей, хотя Пеклушин так и пошел в обуви в зал), был явно темнее левого, и от него на узорчатом паласе оставался такой же темный след. "Ботинок промокает", -- с досадой подумал Мезенцев, и эта новость расстроила его. Он не предполагал, что хваленая импортная обувь может прохудиться через месяц после покупки, и почему-то вспомнил свои кондовые морпеховские краги, которые никогда бы его так не подвели. Тоска по прошлому защемила сердце, и он рывком достал из-за пазухи сложенную вдвое кипу из восемнадцати заявлений, потому что только эти дурацкие заявления могли отвлечь от воспоминаний.

-- Вы жалуетесь... -- начал он.

-- Да вы присаживайтесь, присаживайтесь, -- прервал его Пеклушин. -Виски, джин, ром?

-- Что?.. Нет, нельзя. Я на службе, -- произнес Мезенцев где-то по фильму запомнившуюся фразу, и произнес ее именно тем строго отсекающим тоном, как ее декламировал артист в милицейской форме.

-- Может, кофе поставить?

-- Нет, спасибо. У меня еще есть дела, -- пошевелил остывающими пальцами правой ноги Мезенцев. -- Давайте по существу... У вас жалобы на всех соседей, с которыми у вашей квартиры есть общие стены...

-- Все правильно. На всех, -- наполнив себе рюмку янтарным виски, поставил Пеклушин квадратную бутылку в бар, закрыл его, сделал сочный, долгий глоток, вслушался в свои новые ощущения и только после этого сказал: -- Сплошное быдло. Шахтерня... Вот мы с вами интеллигентные люди. У вас на лице написано высшее образование. У меня их -- целых два: универ и ВКШ...

-- ВКШ? -- удивленно переспросил Мезенцев.

-- Да, ВКШ. Это Высшая комсомольская школа. В Москве. Я ведь все-таки вторым секретарем горкома комсомола в Горняцке был.

"Второй секретарь... Второй, -- попытался вспомнить Мезенцев. -Кажется, по идеологии". -- И, поскольку большинство командиров на дух не выносило политработников, а он, кажется, к таким командирам хоть и всего лишь взводным, но относился, сразу почувствовал еще большую неприязнь к Пеклушину. А нужно было оставаться холодным и непредвзятым, и Мезенцев сделал над собой усилие, выдавил ощущение неприязни из души. Нет перед ним никакого бывшего секретаря по идеологии. Есть человек, которого что-то не устраивает в жизни, и он, как милиционер, просто обязан ему помочь.

-- Ну, вот возьмем, к примеру, соседа снизу. Алкаш, барыга и сволочь. От него снизу так самогоном несет -- он его, кстати, гонит, -- сделал Пеклушин паузу словно бы для того, чтобы новый участковый успел запомнить этот факт. -- Так несет, что на кухне находиться нельзя -- нормального человека сразу вырвет.

-- А сосед справа?

-- О-о, сосед справа -- это вообще отдельный разговор! -- даже поставил Пеклушин недопитую рюмку виски на журнальный столик. -- Вот вы как считаете: имеет трудящийся человек, предприниматель право на отдых, расслабление?

Ответить Мезенцев не успел.

-- Конечно, имеет! -- опередил его Пеклушин. -- Я тоже, знаете, за день навкалываюсь: то просмотры девочек, то танцзанятия с ними, то визы, то финансы, то кадровые вопросы -- просто сил нет. Так я себе комнату психологической разгрузки сделал. Вот посмотрите, -- и он предложил пройти за ним.

Мезенцев шагнул за дверь и от удивления резко оглянулся, словно не мог поверить, что он только что находился в стандартной, хоть и богато обставленной панельной квартире. Сзади виднелся кусочек коридора. Одним своим видом он успокоил Мезенцева. Он снова вернул взгляд в комнату и теперь уже с интересом провел им по ярко-зеленым ветвям тропического леса, по свисающим с потолка лианам, по укрытому зубчатыми листьями папоротника полу.

Зелень растворила в себе Пеклушина, сделала его невидимкой, и Мезенцев уж было подумал, что пора возвращаться из комнаты, но тут ветви раздвинулись, и Пеклушин с довольным лицом предложил ему пройти дальше.

-- Наступайте. Не бойтесь, -- показал он на листья папоротника. -Они -- пластиковые. Здесь все пластиковое. Вечное лето...

За зеленой стеной оказалось что-то типа поляны. Ее почти полностью занимал матрац странного вида и метровая колонка музыкального центра "Кенвуд". А вокруг -- ветви, зелень, лианы.

-- Окно я сдесь заделал, -- показал в сторону музыкального центра Пеклушин. -- Матрац -- водяной. Не пробовали? Чудная вещь. Придешь после изматывающего дня, разденешься донага, ляжешь среди дикого леса, включишь музыку джунглей, и с девочкой прямо на матраце...

-- А что такое: музыка джунглей? -- сделал вид, что не услышал о девочках.

-- Компакт-диски такие. Изюминка, -- поцеловал Пеклушин сочными пухлыми губами три сложенных в щепоть пальца. -- Смесь техно и рэпа на фоне звуков дикой природы: рева, воя, да -- особенно воя, стонов. Раскрепощаешься настолько, что такое со своей партнершей...

-- А во сколько?..

-- Что: во сколько?

-- В котором часу это обычно происходит? -- уже предполагая ответ, спросил Мезенцев.

-- Ну, по-разному... Когда в полночь, когда в два часа ночи, -ответил с удивлением Пеклушин.

-- А музыка громкая?

-- Естественно. А как же иначе?

Пеклушин сквозь затемненные стекла очков потрясенно смотрел на участкового и не мог понять, почему он задает такие вопросы. Он почему-то был уверен, что раз пришел он к нему, а не к соседу, значит, участковый на его стороне.

-- Мне кажется, вы сами нарушаете правила общежития, -- не слишком уверенным голосом попытался Мезенцев укорить хозяина. -- Все-таки после двадцати трех ноль-ноль...

-- Нет такого закона! -- ладонью отсек от себя все претензии Пеклушин.

Мезенцев пролистал его заявления и вытянул один из листков.

-- Вот. Вы же сами пишете: соседи мешают вам отдыхать путем частых ударов по батарее центрального отопления, а сосед сверху ходит по паркету в обуви, как лошадь, и ходит даже после двадцати трех ноль-ноль, что запрещено законом...

-- Где? -- нагло вырвал Пеклушин листок из рук Мезенцева, скользнул по нему взглядом и, скомкав, швырнул в заросли. -- В общем, так: я не для того жаловался, чтобы вы, как участковый, эту пьяноту покрывали. Разберитесь с ними. А у меня каждая минута... Знаете, сколько стоит у меня каждая минута?

Телефонный звонок из зала позвал к себе Пеклушина.

-- Вот видите. И так круглые сутки. Звонки, звонки, звонки... Я вообще удивляюсь, почему никто не звонил целых десять минут.

Он ловко шмыгнул сквозь проем в зеленой стене к выходу. Мезенцев -за ним.

В зале Пеклушин схватил с журнального столика радиотелефон, с хорошо поставленной начальственной хмуростью пробасил в белую трубку: