Разорванный круг - Владимир Федорович Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Автобус резко затормозил, словно шофер неожиданно заметил препятствие. Конечная остановка.
Леля огляделась, выбирая, куда им направиться, и решительно повернула в сторону кладбища.
Та же церковь, те же тихие, безликие богомольные старушки на паперти. Но кладбище не узнать. Нет оград, нет железных крестов, а буйно разросшиеся сирень и черемуха делали дорожки почти непроходимыми.
Леля шла, разводя ветки, шла быстро, уверенно, как будто знала, куда идет, пока наконец кусты не расступились, открыв поляну. Здесь, у слизанного временем могильного холмика, торчал большой просмоленный крест.
Как было не узнать его! Обогнув могилу, Алексей Алексеевич увидел на обратной стороне креста большой ржавый гвоздь, когда-то вбитый им ночью на спор, чтобы продемонстрировать мальчишкам-одноклассникам свою храбрость.
— Посидим, — предложила Леля.
Опустившись на траву, она обхватила руками колени, смежила веки и пригорюнилась. «Захлестнуло… — призналась себе с внутренним протестом. — Неужели прочно?»…
Алексей Алексеевич сел рядом.
Забавная тогда получилась история. Чтобы выиграть пари, ребята спрятались неподалеку от креста, намереваясь испугать Лешку, когда тот появится, и помешать задумке. Но он заподозрил каверзу и решил перехитрить их — неслышно появился из-за кустов, закутанный в белую простыню. Увидев существо в саване, мальчишки, истошно вопя, дали стрекача и пулей пролетели мимо свидетелей, ожидавших у входа финала этой проделки.
Алексей Алексеевич взглянул на Лелю.
— Далеко ушла?
— Нет, я рядом. — Леля сбросила паучка, который запутался в волосах Алексея Алексеевича. — В тот вечер, восхищенная твоей смелостью и находчивостью, я отдала тебе свое сердце… — Смутилась. — Прости за выспренность.
Алексей Алексеевич властным движением привлек Лелю к себе. Вздохнув, она закрыла глаза, словно их резал нестерпимый свет.
Откуда-то повеяло свежестью, чуть ощутимо, почтительно зашевелил верхушку одинокого тополя поодаль ветер. В воздухе сгустились и пахнули прямо в лицо терпкие запахи увядающих трав. Склюнула какую-то чепушинку появившаяся рядом бесстрашная синичка. Потом еще и еще. Удовольствовавшись съеденным, вспорхнула и была такова.
— Ты не озябла? Руки холодные.
— Это внутреннее состояние. Взгрустнулось что-то. Увидела вдруг тебя мальчишкой, угловатым, не совсем уверенным в себе и оттого пытавшимся утвердиться в глазах одногодков, а особенно в моих глазах — не так ли? — как личность. Это и побуждало на дерзкие и смешные поступки. Кстати, ты добивался своего. Мне это импонировало.
— В жизни ничто не проходит бесследно, — раздумчиво проговорил Алексей Алексеевич, возвращаясь к вспомнившейся проделке. — Даже бесшабашное озорство дает закалку, укрепляет волю. Мне и сейчас смелость помогает, да еще как! В моей весьма непростой должности…
— К оврагу пойдем? — не дала ему договорить Леля. Поднявшись, отряхнула платье.
— Оставим на завтра.
Ее лицо вдруг просияло, как у маленькой девочки, которой подарили куклу.
— Ты надолго сюда?
— На неделю.
— А я на весь отпуск.
Неделя пролетела точно порыв ветра. Они сидели на скамье неподалеку от заветного тополя, он целовал ее влажные от слез веки.
— Зачем ты приехал?
Это был не вопрос — укор.
Он погладил ее по голове, заглянул в глаза.
— Любимая…
Она отстранила его.
— Не надо. Между нами не должно быть лжи.
— Любимая… — повторил Алексей Алексеевич не в припадке нежности, а так, будто давно намеревался признаться в своих чувствах и вот наконец решился.
Скажи он это слово не в последний день, не в последний час, Леля не поверила бы ему. Но сейчас признание никаких притязаний таить не могло — больше они не увидятся.
— Еще… — ликующе прошептала Леля.
Он повторил еще несколько раз, взволнованно, страстно. Леля вслушивалась в его голос, словно проверяя на слух искренность интонации.
Они простились, испытывая нестерпимую муку людей, нашедших друг друга и теряющих вновь…
— Взгляни напоследок на наш тополь, — сказала Леля с жалостливой интонацией в голосе. — Он почти безжизнен, но корни его еще достаточно крепки, и дай ему немного влаги, он опять наберет силу…
Алексей Алексеевич провел тревожную, полную изматывающего беспокойства ночь, страшась пустоты в душе, которая неизбежно наступит, когда Леля вновь исчезнет из его жизни. «А почему она должна исчезнуть?» — забродила робкая мысль, но чем ближе было к утру, тем прочнее укоренялась она в сознании. «Ведь в самом деле: корни все еще крепки, им только бы немного влаги…»
Утром, когда Леля появилась в гостинице, чтобы проводить Алексея Алексеевича на вокзал, он заявил, что пока она в Новочеркасске, ни за что отсюда не уедет.
ГЛАВА 10
Быстро мчит по накатанному до блеска, словно отполированному, асфальту новенький ГАЗ-51 с трафаретом «Испытания». Надпись эта спасает Апушкина от бесконечных проверок досужих инспекторов ГАИ, штатных и общественных. Они знают, что в кузове лежит запломбированный груз, что в кабине сидят предусмотренные в путевом листе люди. Потому, завидев инспектора, остановившего для проверки несколько машин, Апушкин лихо берет влево и жмет, не снижая скорости. Только поприветствует дружеским жестом руки, как старого знакомого. И лишь самый дотошный, а порой самый неопытный инспектор остановит машину якобы для того, чтобы попросить спички, а на самом деле, чтобы убедиться: да, сидящий за рулем человек абсолютно трезв.
Больше всего в жизни не любит Апушкин одиночества, однако ж чаще всего ему приходится сидеть за баранкой одному и ездить одному. Только когда становилось совсем невмоготу, подсаживал в кабину кого-нибудь из «голосовавших» на дороге, спервоначала осведомившись:
— Про жизнь расскажешь что-нибудь интересное? Если нет — жди другую машину. И смотри не обманывай. Молчать будешь — высажу, бодягу разведешь — тоже высажу.
Не всякий умеет включаться в разговор сразу, как от стартера: нажал кнопку — и заработал мотор. Иной долго молчит, раскачивается, а иной вроде с ходу заводится, но идет на первой скорости, время выгадывает, какую-нибудь ахинею несет. Тогда Апушкин отработанным методом переключает пассажира на повышенную скорость, то ли вопросом, то ли подковыркой. Не научился он за долгие годы шоферской работы распознавать по виду, разговорчив ли человек, но поднаторел расшевеливать молчунов.
С Сашей Кристичем у него с первого дня установился полный контакт. Словоохотливый парень, ничего не скажешь, сам в разговор вступает. Одна только беда с ним: не любит Апушкин инспекторов и контролеров, а получилось так, что в машину к себе контролера посадил. Не дает ему Кристич проявлять инициативу, прижимает. Увеличил скорость — затевает нудный поучительный разговор о том, что при повышенной скорости резина изнашивается не пропорционально скорости, а в четыре раза быстрее; торморзнул со скрипом — на лице у Кристича появляется страдальческое выражение, и вслед слова упрека: «Вот ты какой… Говори, не говори… Как об стенку горохом». А для
