Король - Тиффани Райз

Он протянул запястья. Две одинаковые полосы рубцовой ткани испещряли кожу на боках его запястий. Они терлись о кости, кандалы. Как пойманный в ловушку волк, он хотел отгрызть себе руки.

— Я был заложником, — продолжил он. — Меня пытали. И…

— И что? — Сейчас тон Сорена был нежным, осторожным, но не требовательным.

— Это было не просто пытка.

Он поднял глаза на Сорена и встретился с ним взглядом на секунду, затем снова опустил взгляд от унижения.

— Боже, Кингсли.

— Я был без сознания, — сказал Кингсли. — Думаю, ты бы назвал благословением, что я этого не помню. Помню лишь, как проснулся и понял, что это случилось.

— Кингсли…

Кингсли поднял руки к лицу и прижал ладони к глазам. Он не мог вынести эту жалость и печаль в голосе Сорена.

— Забавно. — Глаза Кингсли горели. Он хотел списать это на хлорку в воде. — Будучи мальчиком я любил Лоуренса Аравийского. Он был моим героем. Я прочитал все книги о нем. И теперь могу сказать, что у меня с Лоуренсом Аравийским есть кое-что общее.

— Две общие вещи.

— Две?

— Лоуренс любил хорошую порку.

Кингсли открыл глаза, но не мог смотреть на Сорена.

— Он мертв? — спросил Сорен, пока Кингсли смотрел на воду. — Мужчина, который причинил тебе боль?

— Мертвее некуда, — ответил Кинг.

— Хорошо.

— Хорошо? Разве ты не должен любить своих врагов?

— Запри меня в одной комнате с ним, и я с легкостью забуду об этом.

— Теперь он в аду, — сказал Кингсли. — С другой стороны, я тоже.

Сорен медленно сделал глубокий вдох. Тем временем Кингсли подумал, не заснуть ли ему. Заснуть и никогда не просыпаться. Мертвые не видят снов.

— Могу я прикоснуться к тебе? — наконец задал вопрос Сорен.

— Toujours, — ответил Кингсли, снова усмехнувшись. Всегда.

Сорен протянул руку и прижал ладонь к его щеке. Вода стекала по щеке Кингсли. Он надеялся, что это всего лишь вода и ничего больше.

— Этого не должно было случиться с тобой. Ты этого не заслужил.

Кингсли улыбнулся.

— А ты хорош. Они должны сделать тебя папой.

— Папа-иезуит? Этого никогда не случится.

Кингсли снова закрыл глаза, набрал в рот воды и выплюнул. Он не мог вспомнить, когда был таким уставшим, и все же не хотел спать.

— Есть кое-что, о чем я тебе никогда не рассказывал, — сказал Сорен. — Я хотел рассказать, но не смог подобрать нужных слов или причины рассказать.

Кингсли открыл глаза.

— Что? — поинтересовался он.

— За семестр до твоего приезда в Святого Игнатия, к нам приехал священник преподавать историю церкви. Я был в его классе. Это был молодой священник тридцати пяти лет. Очаровательный, ирландец, привлекательный. В свободное время он учил меня гэльскому.

Сорен замолчал. Кингсли позволил воцариться тишине.

— За три недели до Рождества мы оказались одни в его кабинете, работали над переводом Фионниады. На середине предложения Отец Шон просто перестал говорить. Он закрыл дверь в свой кабинет и запер ее. Опустился передо мной на колени и умолял самым отчаянным и тихим шепотом взять его. Он сказал: — Что угодно… Ты можешь делать со мной, что у годно, Маркус. Все, что пожелаешь. Все. — И попытался прикоснуться ко мне.

У Кингсли не было слов. Во рту пересохло, он не мог сглотнуть.

— Тогда мне было почти семнадцать. Становилось все сложнее контролировать себя. Каждый день я пробегал мили, изнуряя себя работой, тайно резал себя, пытаясь контролировать жар в крови. И тогда я мог получить все и сразу с Отцом Шоном. Я видел в его глазах, что он позволил бы мне уничтожить его прямо там, на полу офиса.

— Что ты сделал?

— Сказал, чтобы он перестал ко мне прикасаться, иначе я убью его. И мне стыдно признаваться, что именно это я и имел ввиду. Если бы он снова прикоснулся ко мне, я бы убил его. Я сказал ему встать. Сказал найти предлог, любой предлог, чтобы уехать из Святого Игнатия, потому что, если он вернется в следующем семестре, я бы рассказал Отцу Генри, что тот пытался предложить студенту секс.

— Ты хотел его?

— Я хотел сделать ему больно.

— Почему ты этого не сделал?

— Я не любил его, — ответил Сорен.

— Но ты причинял боль мне. В следующем семестре ты…

— Я любил тебя.

— Ну… — произнес Кингсли. — Теперь ты говоришь мне это.

Кингсли посмотрел в глаза Сорену. Он произнес это слово в прошедшем времени. Любил, а не люблю. Но и этого было достаточно. Сегодня этого было достаточно.

— Вот мое признание, — сказал Кингсли. — Я трахаюсь ради денег.

Сорен посмотрел на него в шоке и смятении.

— Почему? — прошептал он. — У тебя есть все деньги мира.

— Дело не в деньгах. Это бумажный след. Так проще шантажировать людей, если я оставляю бумажный след. Вот куда я ходил, когда оставил тебя наедине с Блейз. К жене окружного прокурора. Я заплатил окружному прокурору, чтобы вытащить твою королеву-девственницу из тюрьмы.

Сначала Сорен молчал. Тишина была чистейшим адом.

— Сколько ты берешь? — наконец спросил Сорен.

— А что? Хочешь купить час со мной? Я дам тебе скидку как родственнику.

— Хочу знать, какую цену ты назначил за то, что я считал бесценным.

— Секс не бесценен.

— Таким он был с тобой.

Внутренности Кингсли теперь сжимались от печали и вины. Сорен положил руку на голову Кингсли.

— Я прощаю тебя, — прошептал он.

— Я убивал людей.

— Я освобождаю тебя.

— Я перетрахал половину Манхэттена и три четверти Европы.

— Я освобождаю тебя.

— Освобождаешь меня? Я не католик.

— Это я тоже прощаю.

Кингсли снова рассмеялся, на этот раз по-настоящему. Сорен рассмеялся вместе с ним. Затем смех утих, в комнате снова воцарилась тишина, тишина кроме слабого плеска воды о борт бассейна от движений Кингсли. Сорен подошел еще ближе. Кингсли уперся лбом в грудь Сорена, он слишком устал, чтобы держать ее прямо.

— Ты должен перестать наказывать себя, — сказал Сорен, обхватив затылок Кингсли. — Суд только Божий удел. Ты совершаешь медленное самоубийство тем, как живешь. Это грех, от которого я не могу тебя освободить.

— Я так устал, — признался Кингсли, стыдясь поделиться даже этой малейшой слабостью. — Из-за кошмаров я боюсь спать. Неважно, как сильно я устал, мне не хочется спать. Но если со мной в постели есть кто-то, я сплю лучше. Они ждут, что я сначала их трахну. Нельзя же их разочаровать?

— Ты хотя бы осторожен?

— Не часто.

— Кингсли, ты должен.

— Священник читает мне лекцию о презервативах.

— У тебя будет гораздо больше, чем это, если