Трясина - Надежда Евгеньевна Фещенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тоха у шёл.
Саввиха и правда встретила его приветливо. Она задала ему несколько вопросов, типа «не видел ли Тоха где-нибудь неподалёку подозрительных лиц и вообще не происходило ли что-то странное». Тоха заверил, что нет. Саввиха сходила за полынью во двор: «а то дома сильно ею пахнет, поэтому на улице храню». Только предупредила:
– Полынь не подействует хорошо, если в доме тараканам будет чем питаться. Никогда не оставляйте грязную посуду на ночь. Все сковородки закрывайте – и в холодильник. А ещё они пить любят. Воду открытой не держите. И в кружках чтоб ничего не было. Им даже мусоринки достаточно, чтоб поесть. Избу проветривайте, регулярно пол мойте, пыль протирайте.
Тоха с полынью направился к дому. У калитки стояла зеленоволосая Янка. «Надеюсь, она не заходила домой», – в панике подумал Тоха.
– Привет! – сказал он.
– Привет! Что это у тебя в руке? – спросила Яна.
– Полынь. – Тоха решил ничего не объяснять. – А чего это ты так рано сегодня? Даже вечера не дождалась. Случилось чего-нибудь?
– Случилось, – призналась Янка. – Я тебе ещё в школе хотела рассказать, но ты не пришёл.
– Извини, Ян, только в дом я тебя пригласить не могу, мамка ругается. – Про нашествие тараканов Тоха, конечно, не стал говорить. – Пойдём…
– В сторону кладбища, – вдруг предложила Янка. – А что, светло, там скамейки есть.
– Ну хорошо, – скрепя сердце согласился Тоха. – Давай рассказывай.
Они пошли – мимо Саввихиного дома, миновали рощицу, отделявшую кладбище от села. Тоха не знал, можно ли взять Янку под локоток, но она сама предложила руку. Так и шли – то ли как старинные друзья, то ли как влюблённые. Странное было ощущение у Тохи – он смотрел на них как бы со стороны. Ещё позавчера разве мог он мечтать об этом? Он тогда видел их с Федей. И Янка была какая-то дерзкая, независимая, а сейчас она…
– Шкатулка с тетрадью исчезли, – прервала его мысли Яна, – как сквозь землю провалились.
– Не твои же были, – успокоил её Тоха, – может, магические предметы магическим же образом и вернулись обратно к своему хозяину.
«А что, в этом я даже не вру, – подумал Тоха, – именно так всё и было».
– Жалко, что я ничего не переписала себе. И не всё попробовала, – Янка вздохнула.
Тоха искоса любовался ею: лёгкий тёплый ветерок трепал её зелёные волосы, теперь они выглядели бледнее, чем вчера, но болотный оттенок очень шёл к её белой коже.
Они подошли к воротам кладбища. Собственно, ворот-то и не было, стояли просто два толстых столба, а между ними была приколочена половица, с одной стороны выпиленная дугой. По центру изображён был крест из реек. И всё выкрашено голубой краской.
Стоило сделать несколько шагов вперёд, за эти ворота – и они оказались как будто в другом мире – сумрачном, тенистом, под кронами высоченных берёз и елей. Земля на тропинке под ногами была тёмная, гладкая, притоптанная. Они прошли мимо старого массивного памятника справа. Здесь, у самого входа, по традиции был похоронен батюшка – последний перед закрытием церкви на долгие годы. Тоха с Яной немного прошли вперёд, в горку, в этой части кладбища были старые могилы, но за многими до сих пор ухаживали – родственники не забывали.
Вот два знакомых серебристых узких памятника рядом, внутри одной ограды. Ещё в детстве мать рассказывала Тохе, что здесь похоронены две молодые учительницы, которые утонули в реке. Одна бросилась спасать другую – да так и сгинули обе. Даже замуж ещё не успели выйти.
Янка потянула Тоху за руку:
– Пойдём туда! – показывая на эти два памятника.
Внутри ограды была скамейка. Тоха и Яна сели.
– Я ведь не про шкатулку с тетрадью тебе сказать хотела, – начала Яна.
– Ну говори.
– Я сегодня сон видела. Красивый такой мир. Стою я где-то, босая, с распущенными волосами – вот как сейчас у меня, зелёными. Под ногами земля тёмная-тёмная и мягкая – вот так и провалилась бы. А я не проваливаюсь, словно невесомая. А надо мной небо тёмно-бирюзовое, и воздух плотный, густой, как будто потрогать его можно. Я всмотрелась: солнце есть, тусклое, маленькое. Я нечаянно рукой всколыхнула воздух, а он жидкий! Но я им свободно дышу. Кто я – не знаю. Вокруг травы шевелятся – длинные, выше меня, и короткие, кудреватые. И вижу: идут ко мне двое, держась за руки. Ты их видел там, на пруду.
Янка помолчала.
– И они звали к себе, я подошла, они схватили меня за руки: «Сейчас мы научим тебя петь и танцевать».
– И тебе не было страшно? – спросил Тоха.
– Почему мне должно быть страшно? – удивилась Янка. – Наоборот, там было хорошо и покойно.
Где-то в кустах за оградой запел соловей. «Вот кому всё равно где петь, – подумал Тоха. – Хоть в лесу, хоть под окнами дома, хоть на кладбище. И у него тоже сейчас любовь».
– Ты пойдёшь со мной? – вдруг спросила Яна.
– Куда? – не понял Тоха. Может, он что-то из её слов пропустил?
– Туда, – ответила Яна. – В тот мир, под бирюзовое небо. – Янка взяла его за руку. – Я ведь знаю, что я видела, – горячо сказала она. – Вот, это они меня звали, – Янка указала на два памятника.
Тоха всмотрелся: старые чёрно-белые овальные фото, на них – улыбающиеся молоденькие девушки. «Ложкина Маргарита Леонтьевна. 1918–1939», – прочитал Тоха под одной фотографией. «Васильева Лолита Ивановна. 1919–1939», – прочитал он под другой. Лолита? Тохины глаза широко открылись, он перевёл взгляд обратно.
– Так это те самые Рита и Лолита! – воскликнул Тоха.
– Ну да, – улыбнулась Яна. – Тебя это пугает?
– Честно говоря, пугает, – сказал Тоха, а сам подумал: «Уж не сбрендила ли Янка? Что это с ней творится?»
– Так ты пойдёшь со мной? – напомнила свой вопрос Яна.
– Куда? Под воду?! – Тоха вскочил, потряс Янку за плечи. – Очнись! Ты соображаешь, что говоришь?
Янка закрылась. Замолчала, обхватив себя руками. Как в раковине. Только маленькая слезинка скатилась по её щеке и скрылась в уголке губ.
– Всё равно я тебя заманю, – еле слышно прошептала она.
Где-то в глубине кладбища засвистела неведомая птица, потом этот свист, грубый, резкий, превратился в звук плачущего младенца, захохотал кто-то скрипучим голосом. Пересмешник? Скворец? Тоха перебирал в уме известных ему птиц, которые умели подражать. Но ему всё равно было не по себе от этого крика-плача.
– Пойдём отсюда, – предложил он.
Янка больше не произнесла ни слова. Она уже не плакала, только грусть в её глазах, похожих на большие глубокие озёра, готова была вот-вот перелиться через
