Интимный портрет дождя или личная жизнь писательницы. Экстремальные мемуары. - Olga Koreneva

...Будто случайно заблудились в аттракционном вагончике ужасов. А они оказались настоящими ужасами. А можно ли заблудиться нарочно? Нарочно заблудиться в ужасах? Так бывает?

Нет, это уже умопомрачение...

...Дни осыпались, как старые сны, весна вплыла в осень, экспрессом проскочив лето. Мы сидели в дачном домике, в окна колотилась непогода, в трубе свистел ветер, в печке постреливали дрова. Мы пили спирт и закусывали сациви из Миши и Бори. Нам было тепло и уютно, спирта был много, и закуси хоть отбавляй...

... Ты станешь королевой

Пьяных ведьм

Черкошки будут

у тебя пажами

Летать ты станешь

в розовой пижаме

В карманах

будет все свистеть

и петь...

В 1996 году я развелась.

Часть третья

Шальная зона

(ретроспекция)

I.

Утром нас приняли в октябрята. Торжественно и неинтересно. На линейке рослые пионерки со скучными лицами под барабанную трескотню прицепили к нашим формам звездочки.

После уроков мы с Машкой Мотиной подрались из-за пластинки, которую нашли в сугробе. Плоский черный диск, поцарапанный, странный, чуть кривой, о надписью на грязно-белом кружке в центре: «Гамлет», и еще чего-то там понаписано... Мы с Машкой одновременно увидали, и обеим вдруг приспичило схватить, и как-то так получилось, что мы друг дружку пинаем, орем, дубасим, стервенея, царапаемся, кусаемся... Потом Машка с разбитым носом сидела на снегу и ревела, а я убежала в соседний двор.

Снег, до боли в глазах яркий, мелко бугрился на газоне, деревья зло корячились в холодном солнечном пространстве. Я расстегнула портфель и стала запихивать туда тусклую пластинку. Из-под ног выпорхнула синица, резко взлетела, пронеслась, рассекая воздух, над фотомастерской — облупленной одноэтажкой. Там на крыше сидел, свесив ноги, Савка-Сопля из шестого подъезда. Увидел меня, спрыгнул, пошел навстречу. «Сейчас треснет по балде», поняла я и приготовилась драться. Савка всегда почему-то цеплялся ко мне.

Шагах в пяти от меня он вдруг остановился, шмыгнул носом, слизнул прозрачную, посверкивающую на солнце соплю над губой и крикнул, как будто я глухая:

— Беги домой, у тебя дома беда...

С Савкой мы летом стырили булку из ларька...

II.

Кряжистый краснолицый мужчина притушил о ствол липы «бычок» и сказал:

—Да у нас вся страна сидела. Тюрьмы, лагеря, знаешь их сколько?

—Зона, — отозвался другой.

«Зона» — подумала я и сразу вспомнила фильм «Сталкер». Там тоже зона, другая. А еще есть шальная зона — это когда деревья и птицы дуреют от талого снега. Разные есть зоны. Вот тот заезженный, любимый мой «Гамлет» из сугроба, из зоны...

Я швырнула портфель на скамейку, прислонилась к дереву и стала думать о Гамлете. Он был высокий, немножко лысый, с удлиненным аристократическим лицом и толстыми губами. Он очень худой, ладони его большие, а пальцы длинные. Гамлет улыбнулся, взял меня за руку, мы оказались за столиком в каком-то прокуренном зале, и он сказал:

—Ты что, оглохла? — сказал Савка-Сопля и ткнул меня локтем в бок. С сигаретиной в уголке рта, небрежно прислонясь к скамейке, Сопля стал глядеть куда-то мимо и говорить:

—Ты чего не в школе, с уроков смылась?

—А где твои сопли? — злясь, спросила я.

Нигде нет спасенья, даже в чужом дворе. Хочу одиночества!

—А ты читала «Синюю птицу»? — печально спросил Савка.

—Я ела паштет из Синей птицы! — крикнула я, схватила портфель и убежала.

В тот день нас принимали в пионеры. Скучно, торжественно, под барабанный бой комсомольцы повязали нам на шеи красные галстуки, мы хором произнесли клятву... III.

Задыхаюсь, сердце где-то в горле уже колотится, ноги бегут только по инерции, он догнал меня между четырнадцатым и пятнадцатым этажом, вжал в стенку возле мусоропровода, прижался губами к моим губам... Савка, вовсе на Гамлета не похожий, густо кучерявый, с шершавыми щеками, уже без соплей. Он пах табаком и вином.

Теперь пора ночного колдовства. Скрипят гроба и дышит ад заразой.

Сейчас я мог бы пить живую кровь И на дела способен, от которых

Отпряну днем...

Своей лучшей подруге, Машке Мотиной, я рассказала по телефону, что целовалась. Это было в тот день, когда я отказалась вступать в комсомол.

III.

Сбежала вниз по лестнице, на ходу застегивая куртку, выскочила во двор и сразу вляпалась в грязь. Этот промышленный район, где живу после детства, так непохож на наш большой двор с липами и акациями возле скамеек, с персидской сиренью на газонах перед подъездам…В те давнишние бесконечные дни и годы двор для нас был целым миром, и школьный двор, где мы с Машкой подрались, и чужие тоже... И серая казармообразная школа через дорогу… Десять лет назад... Эпоха... Сейчас, спеша на работу в мерзкую газетенку, где батрачу после вуза, с осадком горечи в душе смотрю на липы и скамейки, похожие, но не те, на автобус, такой же замызганный... Не то... С утра все валится из рук: пролила чай на светлую юбку, пришлось переодеться, и вот опаздываю...

Чертыхаясь, двинула через газон прямиком, сокращая путь. Больно царапнула ногу — ветка, куст. Ну, уж если начнет невезти, так и будет — порвала чулок...

Втискиваюсь в автобус, перебираю свои беды. Вот, думаю о себе, выискалась отчаянная, «мл.кор.» позволяет себе писать проблемную статью, да не нужны газете проблемы, ей кроссворды да гладенькие репортажи нужны, мини-очерки об умельцах, интервью с интересными людьми, чего-нибудь популярненького подкидывай давай... А проблемы — ни-ни, не ковыряй... Ну и мурыжут мой материал, переносят без конца, вот зачем, де, это писать, о замордованных жизнью матерях, в основном одиноких, с детьми-инвалидами, о своеобразной нашей социальной системе, превратившей женскую часть населенья во что-то непонятное, в каких-то зверьков... Зачем в этом копаться?..

Залежалась статья. Что ж, поделом... Однажды кто-то брякнул что-то о новом журнале. Разузнала про журнал подробнее, потом как-то по пути, пару недель назад, забросила статью туда, заранее не надеясь, а так, для очистки совести и с тайной злостью. «Без зверства, сердце! Что бы ни случилось».

Главредом там был писатель — его имя мне было уже известно, читала его рассказ в молодежной газете и врез о нем самом — что молод, талантлив, долго не печатался, не мог пробиться на страницы прессы, и все такое... Рассказ мне до сих пор помнится, отточенный и наполненный горечью. Очень откровенный рассказ...

Выскакиваю на остановке. Чулок совсем поехал, в редакции зашью... Накоплю денег, куплю джинсы...

В обед, дождавшись, когда все ушли, шарила в столе — искала нитки с воткнутой иголкой. Вот пропасть, найдешь тут среди конвертов, клея, маникюрных пилочек, тьфу...

Зазвонил телефон. Нехотя взяла трубку. Чего звонят в обед, не понимают, что ли, нет же никого... Незнакомый мужской голос отрекомендовался главным редактором нового журнала, сообщил, что статью мою прочел лично, считает интересной и нужной, будет готовить к печати, но есть правка, которую следует обсудить вместе.

— Могли бы вы подъехать? Когда?

Взмокла, заколотило в висках. Сдавленно выжала, что да, сейчас, в течение часа.

Мой материал — в журнал?

Неслась, не чуя ног, летела через месиво талого снега, разбухшую глину, через лужи с радужными бензинными разводами, не стала ждать автобус, рванула через дорогу ловить такси — машина резко тормознула, таксист ругнулся и буркнул:

— Шальная! Под колеса-то соваться зачем?

Шоссе, ставшее вдруг слишком контрастным, яростно резким, мчалось навстречу, грязные брызги разбегались по ветровому стеклу...

Дом журналистов, где он назначил мне встречу, предложив заодно перекусить вместе... Не прошло и сорока минут, а я уже здесь, взлохмаченная и пылающая, с рваным чулком — в нем торчала иголка с ниткой, в наброшенной кое-как куртке, ну и вид... Ворвалась в фойе и растерянно остановилась, полезла в сумку за расческой, все разроняла, подобрала, запихнула назад, иголка уколола ногу, наклонилась, ахнув, вытащила, резко распрямилась, глядя в зеркало, господи, ну и чучело я, оглянулась... Навстречу шел с широкой улыбкой высокий худощавый парень, немножко лысый, с удлиненным аристократическим лицом... Мой Гамлет, тот самый, из «зоны» сугробной пластинки, из шальной моей выдумки, Гамлет подошел и протянул мне большую ладонь с длинными пальцами.

—Ну, привет. А ты ничуть не изменилась, — произнес Гамлет.

—Так это ты... Главред журнала,.. — ошарашенно сказала я Савке-Сопле.

— Ну, как видишь.

«Разлажен жизни ход, и в этот ад

Закинут я, чтоб все пошло на лад!»

Он схватил меня за руку и потащил в прокуренный зал за маленький столик в углу.

Выстрел шампанского, пена как из огнетушителя, словно Савка хотел погасить мои пылающие щеки. Подтолкнул ко мне бокал, похожий на нелепую декоративную свечу на тусклой полировке столика. В универмаге за углом продаются такие вот жуткие «праздничные свечи». Так у меня праздник? И тут Савка сказал: