Тайна двух лун (СИ) - Грациани Ксения

Внезапно неподалёку появилась Она. Я уже знал, что это не Лиз, но всё равно позволил себе на секунду поверить в обратное, чтобы немного насладиться недосягаемым видением. Хотя бы во сне – в реальности я больше никогда не смогу этого сделать. Она шла вдоль берега, ловко перелезая через корни водных деревьев. На ней было длинное зелёное пончо, сшитое, кажется, из какой-то грубой растительной ткани, которая, однако, не скрывала всей красоты спрятанного под ней стройного тела. Из разрезов по бокам платья выглядывали длинные загорелые ноги. Отросшие почти до середины спины волосы выгорели и приобрели золотистый оттенок. До чего же Лиз шёл загар. Я смотрел на её прекрасное и желанное тело, которое мне никогда не суждено будет увидеть наяву, и старался прогнать мысль, что передо мной не Она.

– Зачем ты пришёл? – спросила Аламеда и села на другой край лодки, не глядя в мою сторону. Её голос тут же отрезвил меня. Тихий, но вместе с тем сильный и мелодичный, он не походил на мягкий и чистый голос Лиз.

– Я хочу, чтобы ты покинула сознание Лиз, – ответил я.

Она повернулась и без слов посмотрела на меня. Я заглянул в её чёрные глаза. Возможно, мне показалось, но в них промелькнуло сочувствие. Она так и молчала, а я всё смотрел в эти глаза и вдруг понял, что передо мной больше нет Лиз, я глядел на настоящую Аламеду. Точёные скулы и правильный тонкий нос. Губы, словно лепестки дикой орхидеи, гладкие чёрные волосы и смуглая оливковая кожа изящных рук. Прекрасная индейская девушка сидела передо мной и молчала.

– Оставь мне Лиз, – повторил я почти с мольбой.

– Не могу, – ответила она. – Лучше не мешай мне, тебе всё равно ничего не изменить.

Незнакомка смотрела с холодной обжигающей решительностью, затем поднялась и пошла прочь. Она ступала по воде и чем дальше удалялась, тем больше принимала знакомые мне очертания. Волосы и кожа светлели, походка становилась всё более лёгкой.

– Лиз, Лиз! – я бежал за ней по берегу, поднимая ногами брызги, пока видение не исчезло за переплетёнными кронами деревьев. Меня знобило, из груди вырывались всхлипы.

Я очнулся от холода. Вода в ванне давным-давно остыла, меня колотила дрожь. Я вытерся и поскорее забрался под одеяло. Клаус прав, думал я, снова засыпая, Лиз и её болезнь сводят меня с ума…

14. Дневник Лиз

Дневник Лиз попал мне в руки, когда всё уже было позади. Если бы я только знал, что творилось тогда в её душе, я поступил бы иначе и не стал бы слушать советов моего друга Клауса Майера. Но, к сожалению, знать я этого не мог. Не ведал я и того, что происходило в новом корпусе «Голубого леса». Нет, не подумайте. Это было самое лучшее и комфортабельное здание клиники. Туда помещали особенно состоятельных пациентов, но душа Лиз, запертая в этом красивом доме, страдала больше прежнего.

Записывая свои воспоминания, я вдруг подумал, что мой рассказ будет неполным без взгляда самой Лиз на события тех тяжёлых для нас обоих дней, поэтому решил привести здесь некоторые выдержки из её тетради.

Из дневника Лиз.

30 июня

Я сижу в кресле, возле зарешеченного окна. Кто-то побеспокоился о том, чтобы оно не выглядело по-тюремному. Чугунное кружево причудливой ковки с вплетёнными в него виноградными лозами, видимо, должно внушать пациенту, что перед ним трельяж, поддерживающий растущий снаружи виноградник. Но решётка всегда останется решёткой, как её ни украшай. За нею белеют вдалеке вершины гор, колышутся от вздохов ветра макушки сосен и лиственниц, проносятся в стремительном полёте птицы…

Моя новая комната даже лучше прежней: просторнее, светлее, с богатой обстановкой. На стенах – импрессионистские пейзажи, а в вазах – всегда живые лесные цветы. Они прекрасны и будут ещё пару дней источать сладкий аромат, но, на самом деле, уже мертвы. Порой я ощущаю себя таким цветком, а порой – животным в зоологическом саду. Оно заперто в клетке, на стенах которой нарисованы деревья и реки, должные заменить зверю естественную среду, а снаружи, из-за решётки, тянутся к нему живые ветви и слышится журчание настоящих водоёмов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Золотая клетка… чтобы держать подальше от людских глаз позор семьи… С наследством мамы и замужеством Нэнси родители могут себе это позволить. Теперь они богаты. Папа, наконец, отреставрирует церковь и пристроит высокую башню. Такую, как всегда хотел – на зависть соседям-баптистам. А Нэнси получит долгожданный билет в высшее общество. Сестра так к этому стремилась. Впрочем, думаю, её чувства к Тому искренни и она вышла за него не из-за денег. Порой я завидую ей. Нэнси может любить и быть любимой, может следовать за своим избранником, куда пожелает. А я… Разве есть у меня право на любовь? Я даже показать свои чувства не смею, чтобы не обременять здорового человека душевнобольной поклонницей…

Нет, в моей болезни нет ничьей вины. Я вовсе не сужу родных. Их жизнь не может быть обусловлена моим недугом. Они нашли для меня хорошую клинику, что ещё я могу требовать? Странно, но почему-то я совсем мало думаю о них и почти не скучаю о доме. Наверное, так даже лучше. Да и не хочется возвращаться в Америку, Швейцария нравится мне куда больше. Горы совершенно пленили меня. Жаль только, что теперь я вижу их в основном через решётку с виноградной лозой…

Сейчас мне разрешается выходить на прогулку лишь в присутствии медсестры и в строго отведённое время. Пятнадцать минут в день, в сопровождении всегда молчаливой Анны, проносятся, как один миг. Всё моё существование я теперь могу распределить на крохотные мгновения. Приступы случаются так часто, что я чувствую себя самой собой всего лишь несколько часов в сутки. В это время, пока мысли ясны и сознание не затуманено, я стараюсь больше читать, думать и делать записи в дневник, как сейчас, чтобы ещё ненадолго ощутить себя живой. Мне всё чаще кажется, будто что-то вытесняет меня из собственного тела и с каждым днём для Лиз Родрик там остаётся меньше и меньше места. Когда же на ежедневных сеансах я делюсь с доктором Арольдом своими тревогами, он отвечает всегда одним и тем же дежурным набором фраз и что-то записывает в блокнот. Совсем как американские врачи. Они тоже вели беседу так, будто давно знали наперёд, что я им скажу. Порой мне кажется – заведующего мои ответы совсем не интересуют.

Вот доктор Ланнэ – другой: чуткий, отзывчивый, умеющий слушать. С ним я совершенно забывала, где на самом деле нахожусь, будто и не было никакой клиники, а только уютный горный санаторий. Мне теперь очень не хватает наших долгих бесед за партией в шахматы и неспешных прогулок по хвойному лесу. Это заставляло меня чувствовать себя куда более счастливой, чем на воскресных мессах в церкви отца или в богатых гостиных друзей семьи, где мне полагалось лишь молчать, уступая сцену Нэнси.

Доктор Ланнэ действительно заставил меня поверить однажды, что я смогу поправиться, но обманул… А возможно, он и правда в это верил, но когда понял, что ошибся, просто передал меня коллеге. Зачем зря возиться с безнадёжной больной? Да, наверное, так и есть. Его долгое молчание только подтверждает это. Уже месяц прошёл с того дня, как я отправила ему записку через Патрика, но он так и не ответил… А вдруг доктор Ланнэ счёл моё письмо слишком резким? Я и правда вспылила, когда без всякого предупреждения меня перевели в новый корпус. Целую неделю сердилась, а потом написала то гневное письмо. Но кто я такая, чтобы требовать от него объяснений? Всего лишь пациентка, одна из многих. Доктор Ланнэ был добр и с другими. С чего я взяла, что он мне чем-то обязан?.. А вдруг он просто уехал? По работе, например, или семейным делам… Всякое бывает. Возможно, Патрик даже не успел передать ему записку. Ну конечно же! Это бы всё объяснило!..

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

28 июля

Вчера я совершила ужасную глупость. Целых два месяца я прятала под подушкой одну книгу. Если поначалу литературу для меня подбирала Анна, на своё усмотрение (сплошная скукота), то теперь читать мне совсем запретили, чтобы, как говорит доктор Арольд, «не воспалять больного воображения». Книга называлась «Межзвёздный скиталец». Я стащила её в тот день, когда виделась с Патриком. Мне удалось незаметно для медсестры проскользнуть в библиотеку. Схватила, не глядя, первую попавшуюся книгу с полки «Приключения», а оказалось, мой любимый автор – Джек Лондон. На титульном листе был напечатан его портрет: профиль вполоборота, волевой подбородок, задумчивый взгляд, умный лоб. На этой фотографии он особенно походил на доктора Ланнэ. Одно лицо, честное слово. Или мне просто очень хотелось увидеть его в этом портрете… Как глупо….