100 сказок народов мира - Коллектив авторов

– Скажи, однако, как ты выучилась так скоро и так точно считать?

– Меня выучили этому английские чиновники! – ответила Статистика.

– Молодцы английские чиновники! – сказал Магадэва. Богиня сияла.

ДАР СЛОВА

Индийская легенда

Брама творил.

Полный радости, полный веселья, – он мыслил и грезил. И лишь только мысль родилась в его божественной голове, – она сейчас же воплощалась на земле.

Поднимались горы с вершинами, покрытыми снегом, который сверкал на солнце, как серебро, осыпанное брильянтами. Земля покрывалась цветами и ковром изумрудной травы. Вырастали кудрявые рощи, леса, – и из их чащи выпрыгивали полосатые тигры, пятнистые леопарды. Змеи, сверкавшие всеми цветами радуги, вились вокруг деревьев. И птицы пели мысли Брамы.

Когда Брама улыбался, из лесов выходили неуклюжие, важные, огромные слоны, и проворные обезьяны начинали с визгом прыгать, кувыркаться, ломаться среди ветвей.

Из земли били ключи прозрачной, как кристалл, воды. С веселым шумом по долинам неслись реки и, с криком превращаясь в алмазную пыль, спрыгивали с утесов в пропасть.

И все ото, – горы, долины, цветы, водопады, – все было воплотившимися на земле грезами Брамы.

Опьяненный творчеством, Брама воскликнул:

– Как все прекрасно! Но я хочу совершенства!

И в тот же миг на поляну пестревшую цветами, из чащи лиан, навстречу друг другу, вышли два прекрасных существа. Они были красивее, чем все, что было создано до сих пор. Мужчина и женщина.

Линиями их тела залюбовался сам Брама, а их мерцавшие неземным светом глаза с восторгом, с любовью, со страстью встретились взглядами. И руки связали их объятиями.

Они были хороши, как греза молодого бога – Брамы. Все любовалось ими.

Птицы гремели гимны в чаще листвы, воспевая их красоту. Звери смотрели на них из-за кустов, из-за деревьев, любуясь ими, полные восторга.

Цветы посылали им свой аромат, как привет. И все ожило на земле с появлением прекрасных существ. Громче зазвенели хоры птиц, благоуханнее запахли цветы, горячее стали лучи солнца.

А когда на землю спустилась ночь, – на небо высыпали мириады любопытных звезд полюбоваться людьми.

И Брама радостно смеялся, как творец, создание которого вызвало всеобщий восторг.

Вишну спал. Как спят-боги, которым не о чем думать, – они все знают. Для которых нет тревог, потому что нет будущего, потому что они видят все впереди. Но не спал мрачный, суровый, черный Шиву. Бог огня, словно спаленный стихией, которой он повелевал. Грозный и завистливый, смотрел он на творения Брамы и толкнул спящего Вишну:

– Проснись, бог! – сказал он мрачно. – Конец твоему покою! Твоему торжеству! Твоему совершенству! Теперь уж не нам будет воздавать хвалу вся природа. Не мы совершенство, – а люди, последнее творение Брамы. Взгляни, как все поклоняется им, как все восторгается ими, – ими, в которых нет ни одного недостатка! Браме было мало создать храм природу. Он создал еще и бога этому храму, – людей. Зачем теперь мы?!

И взволнованный словами Шиву, Вишну смотрел спросонья, мрачно и недовольно, на последнее творение Брамы.

– Мы должны помешать Браме создать новых богов! – сказал Шиву. Он лишит власти себя и нас, – не должно быть на земле совершенства! Тогда будет упразднено небо! – Не должно! – тихо подтвердил Вишну. И Шиву ласковым голосом обратился к Браме: – Как прекрасно последнее создание твоей творческой мысли! Поистине, оно превосходит все, что грезилось тебе до сих пор. Я полон восторга. Позволь же и мне одарить этих богов земли, этих созданных тобою людей! Позволь мне еще украсить их совершенство и наградить их таким даром, какого никто не имеет на земле! Брама взглянул на него спокойно и ясно и сказал:

– Твори!

Шиву улыбнулся злою улыбкой и подарил людям дар слова. Разверзлись молчавшие до сих пор уста, – и все мысли их полились по языку.

Минуту они с восторгом слушали друг друга. Через минуту заспорили.

К вечеру ненавидели, утром презирали друг друга. Мужчина рвал на себе волосы и в отчаянии кричал:

– Как она глупа! Как она глупа!

Женщина рыдала и затыкала уши:

– Как он груб!

Они кричали друг другу:

– Молчи! Молчи!

И, наконец, кинулись друг на друга со сжатыми кулаками, с глазами, горевшими ненавистью. Над ними звонко хохотали птицы. Презрительно улыбались звери.

Больше никому не приходило в голову любоваться, восторгаться ими.

Глупость больше не была скрыта – и фонтаном била из их уст.

Брама в ужасе глядел на них:

– Какие глупые мысли гнездятся в их головах! Зачем, зачем они показывают их наружу? Зачем, зачем они говорят?!

И Шиву, радостно улыбаясь, сказал Вишну:

– Теперь засни! Будь спокоен! Безумная затея Брамы разрушена навсегда! Нет совершенства на земле! Пусть говорят его люди!

И Вишну спокойно заснул.

Так дан был человеку дар слова, сделавший его самым несносным из животных.

СУД

Из мавританских легенд

Утром, светлым и веселым, сидел халиф Махоммет в великолепном зале суда в Альгамбре [34] , на резном троне из слоновой кости, окруженный евнухами, окруженный слугами. Сидел и смотрел. Утро было прекрасно.

На небе не было ни облачка, ни паутинки от облачка. Двор Львов был словно покрыт куполом из синей эмали. В окно глядела долина, изумрудная, с цветущими деревьями. И этот вид в окне казался картиной, вставленной в узорную раму.

– Как хорошо! – сказал халиф. – Как прекрасна жизнь. Введите тех, кто своими отвратительными поступками отравляет тихие радости жизни!

– Халиф! – ответил главный евнух. – Сегодня пред твоей мудростью и правосудием предстанет только один преступник!

– Введите его…

И Сефардина ввели. Он был босой, грязный, в рубище. Руки его были скручены веревками назад. Но Сефардин позабыл о веревках, когда его ввели во Двор Львов.

Ему показалось, что его уже казнили и что душа его уже перенеслась в рай Магомета. Пахло цветами.

Букеты брильянтов взлетали над фонтаном, покоившимся на десяти мраморных львах.

Направо, налево в арки были видны покои, устланные узорными коврами.

Разноцветные мозаичные стены кидали отблеск золотой, синий, красный. И покои, из которых веяло ароматом и прохладой, казались наполненными золотым, голубым, розовым сумраком.

– Падай на колени! Падай на колени! – шептали стражи, толкая Сефардина. – Ты стоишь перед халифом.

Сефардин упал на колени и зарыдал. Он еще был не в раю, – ему еще предстояли суд и казнь.

– Что сделал этот человек? – спросил халиф, чувствуя, что в сердце его шевельнулось сожаленье.

Евнух, избранный, чтоб обвинять без страсти и без жалости, ответил:

– Он убил своего товарища.

– Как? – разгневанный, воскликнул Махоммет. – Ты лишил жизни себе подобного?! Из-за чего этот негодяй совершил величайшее из преступлений?

– По самому ничтожному поводу! – отвечал евнух. – Они подрались из-за куска сыра, который обронил кто-то и который они нашли на дороге.

– Из-за куска сыра! Правый аллах! – всплеснул руками Махоммет.

– Это не совсем правда! – пробормотал Сефардин. – Это не был кусок сыра. Это была только корка от сыра. Ее не обронили, а бросили. В надежде, что найдет собака. А нашли люди.

– И люди погрызлись, как собаки! – с презрением заметил евнух.

– Злей, чем собаки! – добавил Сефардин.

– Замолчи, несчастный! – крикнул вне себя от гнева Махоммет. Каждым словом ты туже затягиваешь петлю на своей глотке! Из-за корки сыра! Взгляни, презренный! Как жизнь прекрасна! Как жизнь прекрасна! И ты лишил его всего этого!

– Если бы я знал, что жизнь такова, – отвечал Сефардин, оглядываясь кругом, – я никогда и никого бы не лишил ее! Халиф! Говорит всякий, слушает – мудрец. Выслушай меня, халиф!

– Говори! – приказал Махоммет, сдерживая свое негодование.

– Великий халиф! Жизнь здесь, на Священной горе, и жизнь там, в долине, откуда меня привели, – две жизни, халиф. Позволь мне задать тебе вопрос!

– Спроси.

– Видел ли ты когда-нибудь во сне корку хлеба?

– Корку хлеба? – удивился халиф. – Такого сна я не припомню!

– Ну, да! Корку хлеба! Вспомни хорошенько! – продолжал, стоя на коленях Сефардин. – Корку хлеба, которую кинули. Корку хлеба, облитую помоями. Покрытую плесенью, грязью. Корку хлеба, которую нюхала собака и не стала есть. И хотелось ли тебе съесть эту корку хлеба, халиф? Протягивал ли ты к ней руку, дрожащую от жадности? И просыпался ли ты в эту минуту, в ужасе, в отчаянии: корка, облитая помоями, корка, покрытая плесенью и грязью, – только снилась! Это было только во сне.

– Такого странного, такого низкого сна я еще не видел никогда! выкликнул халиф. – Я вижу сны. Армии врагов, которые бегут перед моими всадниками. Охота в мрачных ущельях. Диких коз, которых я поражаю меткой, звенящей в воздухе стрелой. Иногда мне снится рай. Но такого странного сна я не видел никогда.

– А я видел его каждый день и всю мою жизнь! – тихо ответил Сефардин. – Во всю мою жизнь я не видел другого сна! И тот, кого я убил, во всю его жизнь не видел другого сна, кроме этого. И никто у нас в долине никогда не видел ничего другого. Нам снится корка грязного хлеба, как тебе победа и рай.