Терновый венец Екатерины Медичи - Неля Гульчук

– Не говори так! – вскричала суеверная Екатерина. – Ты же не станешь рисковать своей жизнью?

– У меня нет ни малейшего желания доставить подобное удовольствие Его Величеству.

«Генрих был бы другим, если бы родился дофином, – наблюдая за мужем, думала Екатерина. – Его бы не угнетало соседство более одаренного брата, которого больше любили. Между ним и отцом не образовалась бы такая глубокая пропасть».

В атмосфере траура, постигшей королевскую семью, Екатерина понимала, что отъезд мужа представляет для Генриха своего рода освобождение от близкого общения с королем, боль которого от потери дофина была безмерна. Видеть в эти дни Генриха королю было тяжело – Екатерина не сомневалась в этом. Да и Генриху куда больше подходила жизнь в военном лагере, чем участие в чопорных церемониях двора.

Заметив, что их беседа неприятна Генриху и раздражает его, Екатерина решила обратить течение разговора себе на пользу. Тихим, ласковым голосом она спросила:

– Как обстоят дела на войне? Как скоро ты вернешься?

Генрих сразу оживился:

– Последние новости хорошие. На проведение длительной осады Арля, Тараскона и Марселя обескровленная армия императора уже не способна. Испанцам не хватает продуктов и воды. Их падение – вопрос дней.

Екатерина поразилась: Генрих радовался не тому, что стал дофином, а своему отъезду на войну. Он разговорился, пробудился от меланхолии к действиям. В свои семнадцать лет он отличался необыкновенной силой и блестяще владел оружием, блистал спортивными подвигами и победами на турнирах, однако живой и дерзкий ум, необходимый наследнику короны в первую очередь, развивался в нем с трудом. Генрих был тугодумом, не отличался легкостью в рассуждениях, не был любознателен. Придя к какому-либо решению, почти всегда с чьей-либо помощью, он отстаивал его с редким упорством. В отличие от отца он не признавал никаких компромиссов. Если он кого-то любил, то надолго, если ненавидел, то навсегда. Екатерина догадалась, что Монморанси, как и Диана, подобрал ключи к его сердцу, вошел в доверие, стал ближайшим другом.

Словно в подтверждение ее мыслей, Генрих произнес:

– Я считаю себя учеником Монморанси и, пока я жив, всегда буду ему другом.

– Ты нашел друга столь же верного и надежного, как Диана? Они ведь ровесники? – Екатерина сразу же поняла, что сказала лишнее.

К ее удивлению, Генрих не рассердился, а лишь задумчиво посмотрел на жену и с горечью произнес:

– Тебе будет сейчас очень трудно. При дворе ходят нехорошие слухи.

– Какие? – испугалась Екатерина.

В тюрьме пытали Монтекукули. Под пытками он мог сказать все что угодно, все, что потребуют палачи.

– Многие уверены, что, если бы итальянцев не впустили в страну, дофин был бы жив.

– Анри, умоляю, что еще говорят? Скажи мне все.

– Многие считают тебя организатором убийства!.. Город полон слухов.

– Но ведь меня не было здесь!.. Я приехала только вчера!.. – не выдержала Екатерина.

– Для того чтобы организовать убийство, совсем не обязательно находиться рядом с жертвой, – беспристрастно заявил Генрих.

Екатерине казалось, что он смотрит на нее с отвращением. «О боже, неужели он верит лживым слухам?» – содрогнулась она.

Генрих подошел к ней, наклонился, заглянул в ее загадочные флорентийские глаза. Он не понимал ее. Она не отвела взгляд.

– Анри, я не имею никакого отношения к случившейся трагедии. Как и ты, я скорблю о потере Франциска. Он был так добр ко мне! Один из немногих!

– Пойми, ты и я, мы оба, – так считают почти все – выиграли от смерти моего любимого брата.

С трудом сохраняя спокойствие, понимая, что ей необходимо с достоинством выдержать эту пытку, Екатерина, чье детство было чередой потрясений, сдержанно спросила:

– Ты считаешь, что все против меня, а за меня никого?

– Диана, если вдруг возникнет необходимость, защитит тебя, пока я буду на войне. Она обещала мне.

– Благодарю за эти слова.

Она поняла, что выдержала это трудное испытание, которому подверг ее Генрих.

Впервые Екатерина захотела, чтобы ее любимый Анри поскорее уехал, подальше от сплетен и пересудов о ней, пока время не расставит все по своим местам.

Дворец в Лионе, нашпигованный интригами, где, не переставая, скрещивались чьи-то ненависть, любовь и интересы, подавлял Екатерину. Печальные дни траура сделали атмосферу во дворце особенно угнетающей. Король запретил танцы, игры, маскарады и все увеселительные зрелища, уединился и принимал только своих советников, докладывающих о последних новостях с полей сражений и о результатах допросов Монтекукули. Произошедшая трагедия не оторвала Франциска от продолжения борьбы с Карлом V. Изнывающие от скуки придворные дамы изощрялись в придумывании сплетен, козней и всяких небылиц.

Со дня приезда в Лион Екатерину разглядывали с вызывающим любопытством и осуждали с изощренными издевками.

О ней шептались, за ней следили, ее подозревали.

Екатерина старалась не покидать своих покоев и ограничилась лишь визитами к королеве Элеоноре. В эти траурные дни она подружилась с добродушной и сердечной королевой, сестрой заклятого врага короля Карла V. Их многое сближало, особенно в эти дни: обе говорили с легким акцентом, только одна с итальянским, другая с испанским, что делало и ту и другую чужими и непонятными при изысканном французском дворе; итальянка страдала от незаслуженной клеветы и неразделенной любви, испанка – от равнодушия мужа, который, как и Генрих, открыто выражал жене свое презрение, и страха за своих родственников. А главное, именно с королевой Екатерина могла поговорить о своем любимом Анри, который почитал и по-своему любил Элеонору. Она питала нежные чувства и к Генриху, и к безвременно ушедшему из жизни старшему пасынку. Ведь именно она приветила и обласкала пленных, брошенных на произвол судьбы детей, смягчала их наказания в испанской тюрьме. Объединенные взаимной привязанностью Екатерина и королева здесь, в Лионе, стали часто встречаться. От королевы Элеоноры Екатерина узнавала о последних новостях с полей сражений.

Однажды, направляясь в ее покои, Екатерина в одном из залов услышала разговор шушукающихся фрейлин из цветника короля.

– Загадочная смерть дофина сделала из итальянки дофинессу.

– Пока еще, слава богу, нет! Король ждет признаний итальянского графа.

Паника вновь охватила Екатерину. Она хотела только одного – не потерять Генриха, без которого теперь не мыслила жизни. Вместе с сопровождающей ее фрейлиной Жаклин де Лонгвей, герцогиней де Монпансье, Екатерина замедлила шаг и укрылась за колонной, чтобы не выдать своего присутствия.

– Теперь Генрих – дофин. Я слышала, что, вернувшись с войны, он тут же разведется с флорентийской торговкой.

– Давно пора! Какая польза дофину от этого бесплодного союза.

– Как вульгарно она сидит на лошади, хочет быть похожей на амазонку.

– Это специально, чтобы не отставать от мужчин, следовать за ними повсюду.

– Или чтобы показать свои красивые ножки. Ручки и ножки, единственное, что у нее есть привлекательного…

– Кто же вместо нее станет дофинессой?

Одна из фрейлин осмелилась произнести:

– Думаю красавица Луиза – дочь герцога Клода де Гиза.

– Красивая и достойная будет пара.

И совершенно неожиданно для себя Екатерина услышала голос Дианы де Пуатье:

– Король любит свою невестку за ум, образованность и безупречные манеры и менять ее ни на кого не собирается. С кем еще король может так интересно поговорить о литературе и живописи, как не с ней? Но самое главное, король высоко ценит преданность герцогини Орлеанской своему мужу.

Величественная мадам де Брезе удалилась, оставив фрейлин в замешательстве и недоумении.

Екатерина воспряв духом, шепнула своей фрейлине:

– Пусть себе бесятся, им же хуже.

И поспешила в покои королевы, радушно приветствовав встретившихся ей на пути сплетниц. «Нужно иметь смелость жить на высоте своего имени и положения, – мудро рассудила она, – презирать ничтожество других и твердо знать, что ты хочешь…»

Приемная королевы Элеоноры, украшенная фламандскими гобеленами и мягкими коврами, с генуэзскими креслами, с бархатными подушками нежно-кораллового цвета, мебелью, инкрустированной перламутром и слоновой костью, монументальным камином и большими окнами, была полна истинно королевского достоинства.

Королева Элеонора, склонная к уединению и тишине, проводила все больше и больше времени в молитвах за короля, за его победы, за возвращение Генриха живым и невредимым, за своих испанских родственников, с которыми сражался король, в советах и длительных беседах с исповедником. Она искренне радовалась каждому приходу Екатерины.

В порыве чувств Элеонора, вопреки этикету, поднялась и подошла к ней.

– Вы даже не представляете, какую радость доставили мне своим приходом.

Приветливая улыбка, которой королева одарила Екатерину, была способна открыть даже самые закрытые сердца. Они уютно расположились в креслах около большого венецианского зеркала. Вскоре вслед за вошедшей Екатериной в дверях показался секретарь с письмом на подносе.