Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны - Василий Песков

Рассказ о ламах Бобра Голдсмит продолжает уже у камина, в комнате, увешанной изображениями длинношеих любимцев и близких их родственников, живущих в Южной Америке.

Всего их четыре вида. Домашние – альпака и лама. И дикие – викунья и гуанако. Родство их видно с первого взгляда. И все вместе напоминают странную помесь овцы и верблюда. Испанцы, покорявшие жителей Южной Америки, принимали их за овец. Альпака и лама приручены были давно и в дикой природе к моменту открытия Америки уже не встречались. Викуньи и гуанако встречались большим числом. Европейцы вслед за местными жителями стали на них охотиться ради мяса и ценных шкур.

Что касается лам, то жителям гор Аргентины, Чили, Перу и Боливии они служат так же, как людям Крайнего Севера служит олень. Ламы дают человеку мясо, шерсть, шкуры. Незаменимы в горах они как носильщики. Караваны в сотню животных с поклажей и сегодня в Перу – обычны. Ламы превосходно чувствуют себя на высоте даже в пять тысяч метров, легко переносят дождь и суровые холода, но очень страдают в жарких долинах. С грузом в пятьдесят килограммов они способны по горам в день одолеть 30–35 километров. Особенность поведения: ламы не кусаются, не лягаются, но, подобно верблюду, могут плюнуть в лицо обидчику жвачку травы…

Америка сейчас переживает очередное увлеченье – разведение лам. «Животных заводят просто для удовольствия. И никогда не бывают разочарованы, – говорит Бобра Голдсмит. – Ламы очень послушны, любознательны, неприхотливы, умны. Они всегда знают, что от них ждут. Обучению поддаются быстрее, чем лошади». В горных местах лам используют как вьючных животных во время прогулок и на туристских маршрутах. Есть несколько центров, откуда ламы расходятся по Америке. Один из них в штате Орегон, другой – тут, в Колорадо, у подножия Скалистых гор. Владельцы лам образовали ассоциацию, переписываются, съезжаются на конференции. Издается журнал «Жизнь лам». Увлечение из Америки распространяется по Европе, достигло Австралии.

Бобра Голдсмит, оставив поприще педагогики, начала «свое дело» в 1980 году. И преуспела. Купив для развода парочку лам, она продала уже сотню животных. Еще шестьдесят подрастают, проходят курс воспитания и в нужный момент перейдут в руки жаждущих заиметь ламу. Они числятся в списке стоящих на очереди. Цена? 1000 долларов платят за ламу-самца и 7 – 10 тысяч – за самку. Кроме животных, с фермы обычно увозят еще уздечки, седла, ошейники, переметные сумы, колокольчики, щетки, портативные пылесосы (ламы любят «ветреный душ») и кассету с видеозаписью: как ухаживать, как содержать лам. «Миллионером ферма меня не сделала, а вот счастливой я себя чувствую».

Во время нашей беседы в дом прибежала помощница Бобры с известием: только что родилась ламочка.

Взяв фонарь, мы поспешили в сарай и увидели, как мама лама облизывала очаровательное существо, уже стоявшее на ногах.

Гостю была предложена честь выбрать новорожденной имя, «желательно русское». Ответственность была велика. Наморщив лоб, перебирал я в памяти звучные милые имена и решил, что Лада – наиболее подходящее. Имя было тут же записано в родословную книгу фермы. Так нечаянно стал я крестным отцом малютки, которой не суждено носить вьюки, но которая может стать очаровательной мамой ламой.

Фото автора. 7 января 1989 г.

День на Кадьяке

Словом «кадьяк» называют громадных медведей, обитающих на Аляске. Оказывается, именуют их так по названию острова. И вот летим на Кадьяк. На коленях у меня подробная карта. И то, что на карте полушарий выглядит желтой пылинкой возле Аляски, в подробном чертеже представляет собой немалое кружевное творение Земли – гористая суша, синие жилки заливов, озера, россыпь маленьких островов возле большого главного. Кадьяк – значит остров на языке коренных жителей.

Две круглые даты ожидают нас в скором времени. В 1992 году исполняется 500 лет с того дня, как Колумб, искавший, плывя на Запад, путь в Индию, нечаянно «нашел» Америку, и 250 лет со дня, когда Колумбы русские открыли – в 1741 году – северо-западный выступ Америки, Аляску («Аляксу») – «Большую землю».

Через два года у круглой даты нам предстоит вспомнить подробности плаваний русских землепроходцев – полузабытые имена, гибель судов, драматические зимовки и счастливые вести о новых и новых открытиях.

Первые сведения о Кадьяке, притулившемся справа от горной материковой гряды, переходящей в Алеутские острова, принес мореход и промышленник Степан Глотов в 1762 году. Остров был обитаем. Пришельцев на «большой лодке» кадьякцы встретили боем, пытались бот захватить, потом сжечь. Не обошлось без стрельбы. Но постепенно отношения «замирились». «Тот незнакомый народ, – сообщал Степан Глотов, – помалу начал приходить к торгу и вымену на бобры, лисицы черно-бурые и красные».

Очередную страницу в освоении и исследовании Аляски открыл купец-мореплаватель Григорий Шелихов. Уместно сказать, открывателями Америки с северо-западной ее стороны были выходцы из неморской, глубинной России – из Каргополя, Усть-Юга, Вологды, Тулы, Тобольска, Иркутска. Шелихов был из Рыльска, древнего городка в Курской области, где стоит теперь ему памятник. На Кадьяк он привел сразу три корабля. Не страшась трудностей и опасностей странствия, с мужем приплыла сибирячка Наталья Шелихова. Августом 1784 года датировано начало хозяйственного освоения Аляски ее открывателями. На острове Шелихов возвел поселок-крепость. И, отбыв на Камчатку, оставил здесь 163 человека своей экспедиции. Это были первые колонисты «Русской Аляски». А остров Кадьяк стал первой ее столицей и путевым перекрестком, куда прибывали охотники за пушниной, сборщики ясака, мастеровые люди, миссионеры.

Самолет из Анкориджа на Кадьяк идет менее часа. С магаданцем Виктором Борисовичем Тимаковым мы разглядывали карту, припоминали прочитанное о событиях большой давности и очнулись, когда катили уже по островному аэродрому.

Отец Иннокентий и семинарист-эскимос «Ванюшка».

Встречали нас двое в черных одеждах. Один – высокий, с седой бородой и волосами до плеч, в скуфейке, с крестом на груди – приветствовал нас по-русски:

– Ну, слава богу, а я уж думал, самолет вовремя не приедет.

Слово «приедет» нас рассмешило. Старик тоже весело рассмеялся:

– Забываю, забываю язык. Да и память, чего уж там говорить – восьмой десяток пошел.

Обликом, манерой держаться и чем-то еще, что роднит стариков и детей, отец Иннокентий, так он представился, напомнил святых с полотен Нестерова. Второму – шоферу в рясе – было за пятьдесят. Бороденка тоже седая, но взгляд еще озорной. Вполне подошел бы на роль отца Мисаила в пушкинском «Годунове».

По дороге, разговорившись, узнали: отец Иннокентий пребывает в сане архимандрита, являясь главным лицом семинарии, где другой пока что – семинарист, имеющий, впрочем, жену и взрослых уже сыновей, готовится стать священником. На Кадьяк двое этих пришли разными путями. Отец Иннокентий – из семьи русских эмигрантов «первой волны». Служил в американской армии, но карьера офицера ему не понравилась. Окончил духовную семинарию, потом академию, принял монашество и уже много лет живет на Аляске. Семинарист – коренной янки Билл Маффит. Тоже был военным. Не поладил с армией из-за войны во Вьетнаме. С 1975 года тут, на Аляске. «Служил, торговал. Решил теперь: пора мирские грехи замаливать». Духовное прибежище Билл нашел в православной церкви, перекрестившись и получив имя Фома…

Из аэропорта в город Кадьяк едем берегом океана. Справа – незамерзающая тут вода, слева – скалистый, покрытый ельником берег. Воздух сырой. Пахнет водорослями. Над водяным горизонтом поднимается красное блюдо солнца…

Минут через двадцать Фома-Билл остановил машину возле церковной ограды. На проталине за оградой меж старых надгробий ходили черного цвета вороны. Возле ограды рядом – треснувшие колокола. В 1942 году старая, рубленная еще во времена «Русской Аляски», церковь сгорела. Иконы и утварь спасли. А колокола оплавились и потрескались. Новая церковь, как все православные храмы Аляски, была веселеньким белым строением с голубой луковкой наверху. Окруженная тополями и елками, она была, пожалуй что, самым приметным строением в городке, состоявшем из невысоких современных домов, контор, магазинов. В церкви готовились к службе. За входом человек в черном продавал свечи, значки, церковные книжки. Мы тоже зажгли по свечке с мыслью об уроженцах Архангельска, Каргополя, Усть-Юга, Тобольска, Иркутска, чьи могилы тут время уже сровняло с землей.

Хождение наше у церкви прервал мальчишеский свист. Оглянулись… отец Иннокентий, отчаявшись нас докликаться, – два пальца в рот – огласил городок муромским свистом и теперь, озорно улыбаясь, махал нам рукой: «Завтракать!»

Завтракали в семинарии. На глазах у нас семинаристы – молодые эскимосы и алеуты – поджарили яичницу, сварили кофе.