Живые тени ваянг - Стеллa Странник

— Так этой компании уже почти сто лет?

— Получается, так. Старая и… могущественная. Потому и право такое имеет — выпускать деньги. У нас около двухсот торговых судов, более сорока — военных, а на службе состоит пятьдесят тысяч человек, это без солдат…

— А солдатам какое дело находите?

— Всегда им есть дело. Вот, к примеру, с острова Ява, где стоит наша крепость Батавия, прогнали португальцев… До этого они там правили. Много оружия пришлось завезти, а потом и туземцев на свою сторону переманивать…

Пока шла заготовка леса для нового корабля, Петр Великий научился владеть циркулем, пилой, рубанком, а также щипцами для дерганья зубов. Он смастерил мебель, устроил русскую баню, к которой привык на родине, готовил себе пищу. А еще брал уроки рисования и гравирования по меди. Казалось, за этот небольшой промежуток времени он хочет научиться всему.

Царь Всея Руси побывал на звериных и птичьих дворах, у квакеров [154], на собраниях ученых и в «зазорных» домах — борделях. Именно в Голландии он получил представление о европейской цивилизации и культуре, впервые увидел ратушу, адмиралтейство, цирк, приюты для детей и… дом для умалишенных. Он посмотрел спектакль, который надолго оставил неизгладимое впечатление, с удовольствием читал голландские газеты и полюбил местные продукты, особенно — сыр.

Девятого сентября произошло то самое событие, о котором говорил Николас Витсен: в торжественной обстановке был заложен новый фрегат. Вместе с Петром Великим к его строительству приступили десять волонтеров — Головины Иван Михайлович и Иван Алексеевич, Меншиковы Гаврила и Александр, Федор Плещеев, Петр Гутман, Иван Кропоткин, Гаврила Кобылин, Феодосий Скляев и Лукьян Верещагин.

— А имя есть у фрегата? — спросил его Николас Витсен.

— «Петр и Павел»! — радостно ответил Петр Великий. — В честь святых апостолов Петра и Павла.

Глава

2 «Шальные» деньги

С утра небо нахмурилось, обещая дождь. Ветер еще не нагнал темные тучи, но сурово посвистывал, словно извещая людей о чем-то грустном, а может, даже — трагическом. Он с остервенением играл листьями, сорванными с деревьев, гонял их по причалу. Серое небо разбухло, словно кусок влажного сукна, а дождя все не было.

В этот день пришел корабль из Батавии. Он медленно приблизился к причалу, издав звуки приветствия, но не такого радостного, как обычно. И встал на якорь. А на причале уже толпился люд. Видать, родные и близкие моряков. Чуть в стороне от них заприметил Петр Великий старушку. Она пристально вглядывалась в тех, кто спускался по трапу. Почувствовав на себе взгляд чужеземца, приветливо кивнула и снова ушла мыслями в себя.

— Никак, ждешь кого? — участливо спросил он. — Сына?

— Да, сына, — ответила она. — Только он служит не на этом корабле.

— А зачем же тогда этот встречаешь?

— Корабль моего сына не вернулся, — грустно сказала она, — уже год, как не вернулся…

Петр Великий замолчал. Что можно сказать ей сейчас, чтобы не разбередить старую рану на сердце?

Она сама добавила:

— Одни говорят, что корабль затонул в шторм… Другие говорят, что его захватили пираты… А я не верю, каждый раз прихожу сюда. А вдруг весточку от сына получу?

Как бы в подтверждение ее слов один из моряков, увидев ее, приветливо махнул рукой:

— Лиза! Добрый день! Нет, о твоем Годфри ничего не слышно. В Капштадте сказали, что корабль туда не заходил.

— С возвращением, Фабиан! Значит… — старушка замолчала, не в силах больше говорить. А потом, как бы убеждая себя в обратном, шепотом произнесла, — нет, буду ждать… А вдруг…

Фабиан проходил мимо Петра Великого, и тот полюбопытствовал:

— Как проходит служба, служивый?

— Благодарствую. Слава Богу, жив.

— А что, не все живы?

— У нас не каждый возвращается. Многие уже там, в Батавии, от туземных болезней умирают, другие — по дороге…

С трапа спустили несколько носилок.

— А там кто? — махнул в их сторону Петр Великий.

— Там больные, их в госпиталь отправят…

— И много их?

— Двадцать человек… то есть, уже восемнадцать…

— Значит, не проста твоя служба, — задумчиво промолвил Петр, — и какое же у тебя жалованье?

— Семьдесят гульденов[155]. Я — капитан. А у матросов — только десять…

— Так мало? — удивился Петр. — А мне доложили…

Он не смог произнести эту фразу вслух: «А мне доложили, что чиновники Ост-Индской компании получают по двести — триста гульденов в месяц…»

Старушка все еще стояла. В ее глазах не было слез, видимо, все их она уже выплакала. Резкие порывы ветра теребили такой же серый, как это небо, подол длинной широкой юбки. И не было в тот день яркого солнца, которое сияло накануне.

Издалека окликнул его бас Поль:

— Питер-тиммерман! Хочешь посмотреть, как сушат лес? Я иду в сушильню.

— Да, — Великий Петр махнул рукой собеседнику и крупными шагами направился в его сторону. Слова, услышанные им от Фабиана, видно, долго еще не давали покоя, потому что он спросил у Поля:

— А вот ходят корабли в Батавию. К примеру, какой-то корабль не вернулся… Бывает такое?

— Я не считаю такие корабли, — ответил ему бас Поль, — их другие считают. Мое дело — строить эти корабли.

Он сделал паузу, словно раздумывая, продолжать ли с чужеземцем, пусть даже — и с царской особой, этот разговор. Потом, вспомнив, как приветлив с ним сам Николас Витсен, добавил:

— Да, случается и такое. Море — оно не всегда ласковое, да и пираты тоже знают свою работу — встречать торговые корабли с заморских стран. Ведь товары оттуда — самые дорогие, особенно опиум и пряности. А из Батавии и везем в основном мускатный цвет — мацис, мускатный орех и гвоздику. Такой товар и продать можно выгодно, и обменять на любой другой… А то, что служба опасная, об этом матросы знают. И все равно нанимаются…

— А болезни?

— Болезни есть везде, — сказал Поль, — просто где-то их больше, а где-то — меньше. Больше всего болезней в Батавии, там европейцев в год умирает по тысяче, а то и по две… Не подходит нам их климат. Вот потому в последние годы стали много нанимать туземцев — они к болезням привычные, особенно яванцы, да и китайцы тоже…

Они проходили мимо пакгауза, и Петр обратил внимание на то, что многие грузчики были смуглолицыми. Они завозили на тележках в складские помещения мешки, помеченные тремя буквами — «УОС»[156]. Видимо, это была эмблема компании: вторая и третья буквы были помельче, как бы задним планом, фоном для первой, самой большой, а значит — самой главной — «V».

Интересно, какие доходы скрываются за этими тремя буквами? Если даже дойдет до Амстердама не каждый корабль? Если даже — один из трех? Все равно это будут миллионы и миллионы гульденов…

Днем бригада из Московии была занята постройкой корабля «Петр и Павел», а вечерами — каждый раз по-разному: иногда Петр Великий любил посидеть в трактире, в другой раз — мастерил макеты парусников или же позировал для портрета, который писала местная художница, бывало, посещал семьи тех, кто работал в Московии. А в этот вечер он усадил Александра Меншикова за стол против себя и начал расспрашивать о том, о чем давно уже вроде бы и слышал.

— Ну-ка расскажи мне, Алексашка, как ты приторговывал пирожками возле Царь-пушки и Царь-колокола?

— Уже больше десятка лет прошло, — насупился тот, — а ты, Великий царь, до сих пор вспоминаешь. Да было мне тогда от роду тринадцать… Что с меня взять?

— Не о пирожках я сейчас пекусь, Алексашка, а совсем о другом… Ты вот скажи мне, как тебе удавалось обсчитывать тогда стрельцов?

— Да проще пареной репы! Есть у нас алтын, который стоит три копейки, и есть денга — она стоит полкопейки. К примеру, купил стрелец порожков на двадцать копеек, значит — на шесть алтын и две денги, купил на один рубль, значит — на тридцать три алтына и две денги. А было в рубле шестьдесят четыре копейки…

— Ну-ну, ты главное говори!

— А главное, если алтыны и денги такие неровные, очень просто недодать за пирожки две денги. Всего лишь… А с рубля можно недодать и целый алтын, а то и два…

— А если бы в рубле было сто копеек, и не было бы ни алтынов, ни денег? Как тогда ты бы обсчитал?

— Если бы эти пирожки стоили двадцать копеек, и мне стрелец дал бы рубль или полтину… — Меншиков задумался и молчал с минуту, потом же ответил вопросом на вопрос. — А как бы я его обсчитал? А — никак. С рубля я должен дать восемьдесят копеек, а с полтинного — тридцать копеек…

— Вот то-то же! — поднял вверх указательный палец Петр Великий. — Даже ты докумекал, что нужны деньги такие, чтобы их было легко считать…

Над заливом Эйсселмер Северного моря часто стелются туманы. Словно великан пьет парное молоко из огромного кубка и выплескивает его остатки на чистую гладь воды. И смешиваются два напитка — прохладная вода и теплое молоко, а над этим коктейлем поднимаются кудрявые волны пара. И согревает пар прибрежный воздух, насыщая его влагой и ароматом соленого бриза, и создавая ни с чем не сравнимую насыщенную ауру Амстердама. Чем дальше в глубь материка, тем реже и слабее эта аура, тем прохладнее и суше.