Здравствуй, брат мой Бзоу - Евгений Рудашевский

Бзоу не сглатывал рыбу, но принимался усердно подкидывать её. Ловил, подбрасывал снова. Иногда Амзе удавалось с кормы перехватить падающую белугу — дельфин закрывал рот пустым. После этого приходилось ложиться на дно лодки и, крича, прятаться от назойливого носа афалины. Наигравшись рыбой, Бзоу налету перекусывал её в три части: сглатывал туловище, а хвост и голову оставлял птицам. Чайки сопровождали друзей; не понимали, как именно дельфин выманивает у рыбака подачку, но желудком помнили, что в такой компании можно пообедать. Птиц было немного — от четырёх до шести. Они не тревожили друзей; качались по волнам в отдалении, приближались и причитали, лишь завидев еду.

Двадцать первого сентября Амза стал взрослым.

— Послушай, — сказал ему утром Даут. — Не обижайся. Просто послушай. Я тебе это как брат хочу сказать; как… любящий брат.

Амза приподнялся в кровати, посмотрел на Даута.

— Знаю, тебе тяжело. Ты не хочешь уезжать. Я испытывал тоже. Тогда… было другое время, мне было проще, но я тебя понимаю, поверь. И твой день рождения тебе, наверное, не в радость, но ты должен быть мужчиной. Встреть его достойно. Радуйся, что можешь пить вино с матерью и отцом. Будь весел, разговорчив. Нужно оставить о себе хорошую память…

— Ты так говоришь, будто я не вернусь.

— Перестань, брат! Я прошу тебя. Забудь о плохом, и будь сегодня счастлив. Для себя, для родителей.

Амза встал. Подошёл к Даут и, склонившись, прошептал:

— Я сделаю, как ты говоришь, но ты должен мне в ответ обещать другое.

— Что?

— Заботься о Бзоу.

— Заботиться о Бзоу? Но как?!

— Играй с ним. Не отказывайся от дружбы… Корми. Делай то же, что я. Быть может, он не уплывет. Останется…

— Хорошо. Обещаю.

Братья Кагуа раньше вернулись с рыбалки — сегодня они не выставляли сеть, но при включённых моторах трижды прогнали её по заливу, как это делали баркасы. Гости должны были прийти к вечеру.

Баба Тина варила фасоль, жарила рыбу. В доме уже хранились приготовленные мацони, ахарцва, копчёные сыр и мясо, мамалыга, ахул, кучмач. Хибла пекла торт; ещё в мае Туран привёз с Псоу три цветные и закрученные, как отжатое полотенце, свечки. Валера разрешил открыть сразу пять банок сгущёнки. Купили у Хавиды баранину.

Пришлось бегать по саду за курицами. Для праздника были вырезаны восемь пулярок. Петух испуганно смотрел, как забирают его подруг; потом долго высматривал их по кустам, удивлённый неожиданным одиночеством. Прочие квочки спрятались за сараем, душевой, туалетом. Бася радостно помогал в ловле: гавкал, прыгал, затем играл разбросанными перьями.

Баба Тина испекла абаклву.

Амза оделся в праздничную одежду: туфли, брюки, светлую рубашку и широкий кафтан, на котором синими кантами были выделены три кармана и петля для ножен. Валера, в радости, что второй сын стал мужчиной, достал отцовский бешмет и охотничьи сапоги. Женщины Кагуа, укрыв волосы узорчатым платком, разрешили себе тёмно-красный сарафан (под ним была белая рубашка с длинными, опускающимися к ладони рукавами). Единственным украшением оказались серебряные и бронзовые застёжки, оставшиеся после Валериной бабушки.

Амза улыбался поздравлениям и шуткам, но был неловок в ответах. Ему не нравилось, что все для него нарядились. Удобнее было бы в привычных сапогах, в чувяках и плотных ноговицах.

К семи часам пришли все гости.

Вино раскрепостило Амзу. Он чаще смеялся, предлагал свои шутки, позволял каждому обнять его, расцеловать и обещать долгую твёрдую мужскую жизнь.

— Смотри только, раньше сорока не вздумай жениться! — наставлял юношу опьяневший Туран. — Сперва стань кем-то; разберись, что куда в этой жизни; и невесту выбирай не на скаку; девушка не лошадь, чтобы лучшей была та, которая быстрее бежит и шире гривой машет; тут надо дольше смотреть, примеряться…

— Как говорил мой дед, — заметила баба Тина, — девушка красивее та, что не открывала рта.

Туран, зажмурившись, рассмеялся; потрепал юношу за плечо и добавил:

— Я рассказывал тебе про Аничбу? Как она…

— Да, дядя, рассказывали.

— Он эту историю не хуже тебя знает, — улыбнулся Валера.

— Да! И не только он! На днях одна старуха, от меня же слышавшая о беде Гважа, по слабому уму мне всё пересказала и даже больше! Не поверишь, сколько нового узнал! И куда я только смотрел на свадьбе!? Ничего не видел! Хорошо, старуха просветила…

Мужчина, хохоча, придвинул кастрюлю с бараниной.

Амза налил себе чачи. Вылил в рот. Она словно бы дымилась, тревожила нёбо. Проглотил, вздрогнул. Налил ещё. Обжигает горло, давит на желудок. Юноша дотянулся до курицы, отломил ножку; локтём толкнул стакан — вылитое вино зазмеилось с подзор на колени.

Споры, советы, память — всё было в едином шуме. Соседей это не беспокоило; они были среди приглашённых.

Валера шире расстегнул бешмет, ладонью тёр себе за воротом.

Тосты случались часто; вино выпивали ещё чаще. Амза, забавляясь своим слабым телом, ходил по двору; начинал гладить Басю, тесно сжимал его мордочку. Разглядывал себя в зеркало.

— Что-то ребят мало. Старики одни. Твоему сыну даже веселиться не с кем, — жаловался Саша Джантым.

Амза подумал, что к празднику можно было позвать Мзауча. «Пусть было что-то. Теперь нет. И я его тогда… да, побил хорошенько, но ничего. Надо за это выпить». Путаясь в мыслях, забывая, зачем он идёт к калитке, юноша вышел на улицу. Заур заметил это, пошёл следом, своего присутствия, однако, не выдавая.

Амза неспешно шагал по дороге; всматривался в густые тени, в звёздное небо и улыбался своей пьяности. «Да. Три года мне так не веселиться. Три года». Калитки были закрыты; двери в дома затворены. Тишина. Слышно, как кричит сверчок; издали обманным эхом доносился смех и шум от праздника.

Подойдя ко двору семьи Цугба, Амза усомнился в своих действиях, но всё же громко позвал:

— Эй! Мзауч! Феликс!

Тишина. Пришлось кричать ещё раз. Откликнулась дворняга. Она подбежала к калитке и стала злобно лаять на чужака; прислоняла лапы к изгороди, но выпрыгнуть не пыталась. Ей издали ответили псы Батала Абиджа.

— Что такое? — закутавшись в шаль, вышла Раиса Цугба, мать двух братьев; при её словах пёс умолк.

— Простите, не хотел вас разбудить. Но у меня сегодня день рождения. И я… — юноша говорил медленно, чтобы путаностью слога не выдать своё состояние.

— Ты пьян, Амза. Что тебе надо? — Раиса говорила грубо и опасливо поглядывала на стоявшего за дорогой Заура.

— Простите. Я хотел… Пригласить Мзауча. А то как-то…

— Его нет. Ни его, ни Феликса. Уходи, не позорь своё имя.