В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война - Окулов Андрей Владимирович

Мишка Назаров в редакции утешительно пообещал мне:

— Ты там жить будешь. В лагере, со всякими турками. Но зато я тебе каждый месяц «Посев» буду высылать!

Спасибо.

Права на работу нет — ведь решение об убежище еще не вынесено. Документы — право проживания там, где меня власти поселят. Пособие по месту этого проживания и выдается. Что делать — на нелегальное положение переходить, в Париж ехать, куда Евгеньич звал?

Выручил священник, отец Марк. В столице земли Гессен, городе Висбаден, на горе Нероберг, стоит русская церковь Святой Елизаветы. Удивительный по красоте храм с золотыми куполами. Казалось бы, настоящая русская церковь из светлого камня, но отчего-то — будто обуженная, вытянутая. Герцог Нассау, княжества, чьей столицей в XIX веке был Висбаден, построил ее на могиле своей жены, русской княжны Елизаветы Михайловны, которая умерла в родах. Он хотел видеть на этом месте настоянную русскую церковь, которую и воздвигли немецкие архитекторы. Но — немного по-своему. Внизу, под горой, раскинулся Висбаден. Вокруг — лес. Тропинка идет от церкви наверх — к старинному каменному дому. Дом священника. Половина его считалась монастырем, поскольку жила но монастырскому уставу. Хотя монахов там было всего двое — сам отец Марк и православный голландец брат Стефан. Во второй половине дома жил с семьей отец Николай — сын Александра Николаевича Артемова.

Отец Марк написал в Управление по делам беженцев прошение, чтобы меня оставили с семьей. А на время рассмотрения взял меня жить в домик при церкви.

Отец Марк — чистокровный немец из Восточной Германии. Сбежав в ФРГ, он вошел в контакт с НТС, работал в «Закрытом секторе». Мне рассказывали, что кличка его была Мефистофель — из-за черной бороды. Но в итоге он стал православным священником.

Нероберг. Гора, получившая свое название из-за того, что, но легенде, где-то здесь стояла вилла римскою императора Нерона. Я прожил на этой горе около четырех месяцев. Открывал церковь, показывал ее туристам, стоял за свечным ящиком, продавал открытки и сувениры. Часто но утрам к церкви прибегала любопытная белка. Она разглядывала меня сверху, кувыркалась на ветках и ловила свой хвост. Стадо оленей иногда подбегало к самому домику. По ночам ухали совы. В Германии места мало, животные научились жить рядом с цивилизацией. Немецкие орнитологи тогда писали, что многие хищные птицы перестали охотиться — сидят на проводах возле автобанов и ждут, пока задавят зайца или еще какую живность. Домик и церковь стояли в черте города — Висбаден расположился внизу, под горой. Гору так и называли — «балкон над городом». От церкви — вверх но тропинке, и вот она — беседка с белыми колоннами. Возле нее — смотровая труба, в которую за 20 пфеннигов можно рассматривать улицы сонной и шикарной столицы земли Гессен. У каждой из роскошных вилл — свое название. Чуть дальше — перрон и станция. Самые настоящие. Это — единственная в Европе водяная железная дорога, Неробергбан, которую создали еще в 1888 году. Резервуар наполняется водой из водопровода и под ее тяжестью тянет вагон вниз. Внизу вода выливается, наверху заполняется другой резервуар и с помощью троса тянет вагон вверх. В этом вагончике можно только с горы Нероберг спуститься и на нее же подняться. Но — оригинально…

Возле этой «водяной станции» — терраса в гранитном обрамлении. В центре — каменный куб — памятник немецким солдатам, павшим в Первой мировой. Вниз по склону — виноградник. Из этот винограда делают свой особый сорт вина — неробергское. Отец Николай вычитал в старинных записях, что настоятель русской церкви имел право раз в год получать бесплатно целый ящик. Написал хозяину виноградника, но тот ответил, что ничего об этом не слышал и знать не желает, хотите вина — покупайте. Жмот.

Федор Михайлович Достоевский в этих местах в рулетку играл. В Висбадене, Бад-Гомбургс и Бад-Эмсе. Все три города до сих пор спорят, какой из них описан в романе «Игрок».

На рекламном проспекте казино городка Бад-Гомбург изображен портрет Достоевского с надписью: «Великий русский писатель Достоевский у нас проигрался, но написал роман “Игрок”. Может быть, вы не напишете роман, но выиграете!» Лет десять спустя я там тоже «играл по системе». Никому не советую…

Справа от домика священника — русское кладбище. Висбаден был бальнеологическим курортом на протяжении веков. В середине XIX века сюда любила приезжать русская аристократия. В центре города — знаменитый кипящий источник в беседке с кованой решеткой. От воды серой несет, но вроде лечит от чего-то.

Кладбище — необыкновенно красивое. Особенно весной, когда яблоневый цвет на могильные плиты опадает. Воронцовы-Дашковы, князь и княгиня Юрьевские — дети от морганатического брака Александра II, художник Явленский… Одна могила за оградой. Вероятно, самоубийца.

Между домом и кладбищем стояло низенькое здание. Не то сарай, не то склад. Это и был свечной заводик. Я не один раз вспомнил отца Федора из «12 стульев». Здесь я помогал брату Стефану свечи лить.

Никогда не задумывался над технологией этого нехитрого производства. В большой чан загружается воск, под ним разводится огонь. Берется круг со множеством дырок. Нарезаются фитили и просовываются в эти дырки. Когда воск расплавился, этот круг на веревке опускается в чан так, что фитили погружаются в расплавленную жижу, Потом круг поднимается. Воск, налипший на фитили, застывает, и круг с фитилями снова опускается. И так — по нескольку раз, пока на фитиле не остается столько слоев воска, сколько нужно. Свечи остывают, фитили обрезают, нижние края свечей подравнивают — и все готово. Вот о чем мечтал отец Федор.

Брат Стефан. Православный голландец. Такое мне раньше было даже трудно представить. Молодой, бородатый. Удивительно светлый. У него даже улыбка солнечная. Разговаривать нам тогда приходилось по-английски: по-русски он почти ничего не понимал. В юности он решил, что ни католицизм, ни протестантизм его не устраивают, и сам дошел до того, что истинное христианство — православие. И стал братом Стефаном.

Я к тому времени уже приобрел кое-какие ювелирные инструменты. Стефан принес мне серебряный голландский гульден, и я сделал ему православный нательный крестик. Ему понравился. Потом взялся вылепить барельеф с иконы св. Иоанна Кронштадтского. Вроде получилось. По этой форме потом долго отливали образки из гипса и пластика. Потом нужно было монашеские пояса сделать, с пальмовыми ветками. Потом сделал барельеф самой церкви.

Однажды в монастырь приехал Роберт. Я открыл дверь. Он испуганно перекрестился и сказал:

— Все. Еще один готов. Мы готовим кадры для борьбы с коммунизмом, а они из них попов делают!

И рассказал, что в обшей сложности из бывших энтээсовцев вышло 14 священников.

Мне платили какую-то мелочь. Но весь дом жил бедно — какие доходы у Русской зарубежной церкви в Германии? Да и мне было не много нужно. Крыша над головой была, и слава богу.

Гулял по окрестным лесам, Висбаден изучал. Однажды, поздно вечером, возвращался домой. Шел по лесной дороге мимо водяной железной дороги. В полосе лунного света прямо на асфальте сидела саламандра. Черная, с ярко-оранжевыми пятнами. Спокойно, будто предупреждая весь животный мир вокруг: «Мне не страшно. Меня никто не съест. Потому что я — ядовитая». В России я этих животных никогда не видел. Зря она так беспечна: зверям и птицам саламандры ни к чему, а вот машины их давят часто.

Через четыре месяца пришла бумага из Министерства по делам беженцев. Я мог возвращаться в Эппштайн.

Спасибо отцу Марку и отцу Николаю. Первый из них потом станет епископом. Но это уже совсем другая история.

Тем временем всех азилянтов решили из дома престарелых в Эппштайне выселить. И переселили нас в городок Хоххайм, на берегу Майна. Это уже меньше напоминало идиллию — несколько бараков на окраине. Нам отвели две комнаты. Рядом за стенкой жили афганцы. Сначала я думал, что с ними возникнут проблемы — ведь афганская война была в самом разгаре… Оказалось — наоборот.