Жаркая осень в Акадии - Харников Александр Петрович

– И сколько их всего? – сообщение о том, что в наших краях появилась сила, способная противостоять проклятым лимонникам, удивила меня.

– Примерно с десяток. Но именно они помогли нашим наголову разбить англичан в битве при Мононгахеле – более того, рассказывают, что без них армия Брэддока, скорее всего, взяла бы форт Дюкень.

– Эти еще не такое расскажут, – я покачал головой и, улыбнувшись, взглянул на сына. – Запомни – нигде так лихо не врут, как на войне и на охоте.

– Они как раз ничего и не рассказывали, – усмехнулся Рене. – О случившемся я узнал от человека, бывшего там и видевшего все своими глазами.

– Понятно, – кивнул я, хотя, если говорить по чести, многое из услышанного мне было непонятно. – И что же они хотят от меня?

– Они хотят купить всех оставшихся у нас коней. Кроме, понятно, тех, которых мы хотим оставить себе на племя. Еще они были бы весьма нам благодарны, если бы мы – в первую очередь, вы, отец, – обучили выездке конный отряд. А маме и нашим женам они заказали пошить форму. У нас же осталось сукно – и для наших драгун, и для краснокафтанников.

– Могу им продать сто сорок девять коней, не больше, – я лихорадочно подсчитывал в уме, что можно еще сделать для этих людей, которые желают как следует проучить британских наглецов. – Денег с них много не возьму – это же за правое дело. Но вот только зачем им конный отряд? И форма?

– Вот письмо от их главного, – сын достал из кармана своего камзола свернутый вдвое лист бумаги. – Только оно написано по-английски, но вы, отец, умеете читать на языке врага.

– Понятно. – Я развернул послание таинственных русских и, подслеповато щурясь – зрение у меня было уже не то, что в молодости, – углубился в чтение.

12 октября 1755 года. Река Тидниш, Акадия

Сержант Жан Ленуар, разведчик

Будь я поэтом, зрелище показалось бы мне величественным – по багряной реке тихо идёт в предзакатной дымке парусник. Вот только шёл он под английской белой тряпкой с красным крестом, а самого его я узнал сразу – это был «Сен-Дени», захваченный англичанами летом этого года и переименованный то ли в «Скунса», то ли в «Росомаху». Я сплюнул и пробормотал про себя:

– И сюда эти сволочи добрались…

Более того, этот «Барсук» – так, я вспомнил, он теперь назывался на самом деле – шёл прямо в заросли камыша, туда, где находился причал, известный лишь немногим «лесным бегунам» – с реки его не было видно, равно как и небольшую избушку в двух десятках туазов[53] от причала. В ней находились нары на четырёх человек, грубо сколоченный стол с четырьмя стульями и небольшая печь – а также дрова для обогрева (топить полагалось лишь ночью, чтобы никто не заметил дым) и кое-какая еда. И то, и другое полагалось по возможности восполнять. И именно в этой избушке я намеревался заночевать. А теперь, понятно, придётся опять устроиться где-нибудь в лесу подальше отсюда…

Четыре дня назад меня вызвал наш командир, секунд-майор Шарль Дешамп де Буаэбер э де Рафто.

– Жан, мне нужно узнать как можно больше о количестве войск в Гаспаро, а также о том, что происходит к востоку от форта.

– Oui, monsier le commandant![54]

– Сколько тебе понадобится людей?

– Они мне будут только мешать, мсье командир. Пойду один.

– И возвращайся не позднее пятнадцатого числа.

– Oui, monsier le commandant!

Начало моей рекогносцировки было достаточно успешным. Англичане – точнее, судя по канареечно-жёлтым камзолам с зелёными рукавами, массачусетская милиция – несли службу спустя рукава. Я не обнаружил ни единого секрета в близлежащих лесах, а вид с холмика, поросшего лесом и находившегося в трёхстах туазах[55] от форта, дал мне возможность рассмотреть сам форт. Людей я увидел не более сотни; часть из них, вероятно, находилась в казармах, но вряд ли там всего было более полутора сотен человек, скорее даже меньше. Практически вся артиллерия была снята, кроме полубатареи, нацеленной на Зелёный залив, а в гавани находились два патрульных корабля из четырёх, которые, по моим сведениям, были приписаны к форту.

Сам форт представлял собой квадрат, окружённый бревенчатыми стенами, и небольшую гавань на Зелёном заливе Красного моря. Я ещё подумал, что мы вполне сможем взять его даже теми силами, которые у нас наличествовали[56]. Впрочем, лучше это будет сделать после ледостава, дабы захватить и корабли в гавани – к тому времени там, вероятно, будут находиться все четыре.

Зато к востоку от Гаспаро англичане «порезвились» на славу. И деревни недалеко от форта, и деревушка Бэ-Вер на востоке Зелёного залива, и рыбачий посёлок Тидниш недалеко от впадения одноименной реки в Красное море – все представляли собой груды головёшек, и только в Тиднише сохранился обгорелый каменный остов церкви Успения Божьей Матери, в которой я не раз и не два слушал мессу. Что же насчёт людей… может, они успели уйти к нам, может, на остров Святого Иоанна, но в каждой из деревень я увидел свежезакопанные ямы – скорее всего, именно там нашли своё последнее пристанище многие из тех, чьи семьи поколениями жили в этих селениях.

Не так давно я занимался торговлей с микмаками, а также с новыми поселенцами в английской части Акадии – в основном это были шотландцы и, как ни странно, немцы. Тогда я даже не помышлял о том, чтобы взять в руки оружие кроме как для охоты. И большую часть войны отца Ле Лутра я продолжал заниматься своим делом, решив, что мне всё равно, кому формально будет принадлежать Восточная Акадия – главное, чтобы мне разрешили торговать. Но два года назад меня схватили массачусетские ополченцы по подозрению в работе на отца Ле Лутра. Три дня меня избивали, прикладывали к телу горящие головёшки, а затем их главарь приказал меня повесить на следующее утро. В ту ночь я каким-то чудом сумел бежать из моего узилища, попутно убив охранника, и стал «курьером дю буа» – «лесным бегуном». Другой дороги у меня не было.

В июне я лицезрел падение Босежура, а также позорную сдачу Гаспаро, после чего как можно скорее отправился в третий и последний наш форт в материковой Акадии, форт Менагуэш, где находился небольшой гарнизон под командованием секунд-майора де Буаэбера, с которым я уже был знаком. Когда я рассказал ему о том, что случилось на перешейке Шиньекто, тот сказал мне:

– Жан, предлагаю вам вступить в мой отряд разведчиком. Я имею право присвоить вам чин сержанта, после чего вам будет положено пусть небольшое, но жалованье. Если, конечно, вы – да и все мы – его получим.

Я не колебался ни секунды – де Буаэбера я уважал, в отличие от де Вергора, провалившего и укрепление Босежура, и его оборону, зато, по слухам, удвоившего либо утроившего своё состояние, присвоив немалую часть денег, выделенных на достройку Босежура. Именно я сумел вовремя обнаружить, что несколько сотен англичан под командованием Монктона идут на Менагуэш, после чего было принято судьбоносное решение сжечь форт. Должен сказать, что мы сумели вывезти практически все припасы, а также все четыре полевых орудия – больше у нас не было, хотя по плану де Вергор должен был поставить ещё дюжину в форт. Я же провёл наших людей к деревне Птикодьяк, которую как раз намеревались сжечь англичане. Хоть их отряд и превосходил наш, насчитывавший тогда сто двадцать человек, мы разбили их наголову, убив несколько десятков «канареечников», потеряв при этом лишь одного своего. Да, эту несчастную деревню пришлось оставить, но людей вывели всех, а также немалую часть их движимого имущества и, главное, их припасы. Два десятка мужчин из деревни пополнили наши ряды.

Подобные акции проводились и в других деревнях, а, кроме того, к нам стекались многочисленные беженцы из других сожжённых деревень. Так что отряд наш вырос до двухсот двадцати и продолжал расти, как на дрожжах, а на одном из островов реки Сан-Жан появился крупный лагерь беженцев. Но остро не хватало одежды и многого другого, а особенно еды, хоть её и заготавливали везде, где только могли. А вот стрелковое оружие и боеприпасы имелись – частично из запасов форта Менагуэш, а больше от наших английских «друзей». Но в Гаспаро находились и провиант, и обмундирование, и оружие – разве что артиллерии там почти не осталось. Именно поэтому, так я понял, мой командир и собирался брать этот форт – и, конечно, для того, чтобы англичане почувствовали, что их положение в Акадии достаточно шаткое.