Проводник смерти - Андрей Воронин

"Это потому, что я сам изменился", - подумал Кареев и двинулся к лифту. Кабина лифта тоже осталась такой, какой она запомнилась Андрею: сверху донизу исписанный и изрезанный перочинными ножами, тускло освещенный, скрипящий и конвульсивно содрогающийся ящик, похожий на внутренность двустворчатого шкафа, насквозь провонявший мочой и паленой пластмассой. Когда-то здесь было зеркало, и его треугольный осколок по-прежнему нелепо поблескивал в левом верхнем углу исцарапанной алюминиевой рамы. Андрей поймал в нем свое отражение: ввалившиеся щеки, нехороший блеск глаз, небритый подбородок с полузажившей царапиной. Он не стал отворачиваться: по большому счету, ему было все равно. - Покопавшись в карманах утепленной матерчатой куртки, он достал мятую пачку дешевых сигарет и закурил, даже не пытаясь делать вид, что это доставляет ему удовольствие. В его жизни теперь было мало удовольствий, да и те, что были, ухитрялись каким-то таинственным образом быстро превращаться в противоположность, в конечном итоге вызывая один и тот же эффект - тошноту и головную боль.

Он курил, испытывая тошноту и головную боль, и терпеливо ждал, когда же лифт, наконец, доставит его на двенадцатый этаж. Ему хотелось помыться и для начала выпить кофе - кажется, где-то на кухне оставалась нераспечатанная пачка. И он все время помнил о том, ради чего вернулся, равно как и о том, чем это ему грозит.

Кабина, наконец, содрогнулась в последний раз и остановилась, как обычно, сантиметров на пять ниже уровня пола. Створки двери разошлись с привычным визгом, и Андрей шагнул на лестничную площадку, нащупывая в кармане куртки ключи.

На грязной кремовой стене справа от двери его квартиры, как и прежде, красовалось выведенное с помощью аэрозольного баллончика коротенькое, всего в два слова, сообщение о том, что какая-то Ира, оказывается, не блистает умственными способностями. Под этим сообщением белел свеженький график дежурств по лестничной клетке, который каждый месяц с достойным лучшего применения упорством вычерчивала Инга Тимофеевна из квартиры напротив. Скользнув по графику равнодушным взглядом, Кареев заметил, что вредная бабенция начисто проигнорировала факт его двухмесячного отсутствия, включив его фамилию в список. Слегка качнув головой в знак преклонения перед ее неистощимым упорством, Андрей бросил окурок в угол и вставил ключ в замочную скважину.

Замок привычно щелкнул, и дверь гостеприимно распахнулась, впуская его в прихожую. В квартире стоял неприятный запашок, и Андрей сразу вспомнил, что тогда, в конце августа, покидая квартиру, не удосужился вынести мусор ему казалось, что он уезжает навсегда, и мелочи наподобие помойного ведра и немытой посуды не имели ровным счетом никакого значения.

"Может быть, хватит врать? - спросил внутри насмешливый голос, который в последнее время сильно отравлял ему жизнь. - Скажи прямо: бежал без памяти, рвал когти, куда глаза глядят... Какие уж тут мусорные ведра! Нечего на пустом месте поэзию разводить. Романтика дальних странствий, блин..."

Андрей повесил сумку на ручку стенного шкафа и отправился на кухню за мусорным ведром. Как бы то ни было, какой бы срок ему не оставался, мусор все же следовало вынести. Не жить же в этой чертовой вони.

Возле мусоропровода, как тигр у водопоя, его поджидала старая карга Инга Тимофеевна. Андрей коротко кивнул ей, надеясь, что этим дело и ограничится, но старуха была не из тех, кого можно легко смутить и, тем более, обойти, не удостоив вниманием. Она шагнула наперерез, выставив напоказ всю свою коллекцию зубных протезов и сделавшись от этого похожей на белеющий у обочины караванной дороги полузанесенный песком конский череп.

Андрею захотелось закатить глаза, но вместо этого он выдавил из себя ответную улыбку: провоцировать старуху на скандал ему не хотелось, она только того и ждала.

- С возвращением, Андрей Валентинович! - сиропным голосом произнесла она. - Давненько вас не было.

- Два месяца, - ответил Андрей, отваливая крышку мусоропровода и с опаской снимая крышку с ведра.

В ноздри шибанула затхлая вонь, удивительно сочетавшаяся с голосом Инги Тимофеевны.

- Командировка? - поинтересовалась старуха, подбираясь поближе и норовя заглянуть в ведро - как видно, в силу давней привычки повсюду совать свой длинный нос.

- Да, - сказал Кареев, опрокидывая ведро над люком и нетерпеливо колотя им по жестяному коробу мусоросборника. Спрессовавшийся гнилой мусор наконец вывалился из ведра и зашуршал вниз по бетонной трубе. Командировка. Творческая, - добавил он зачем-то.

- Творчество - это хорошо, - явно намереваясь перейти к главному, сказала Инга Тимофеевна. - Вы знаете, что пропустили восемь дежурств?

- Догадываюсь, - сказал Андрей. - Но ведь меня не было в городе, а значит, я не мусорил на лестнице.

- Это не имеет значения, - возразила старуха. - Существует график, и соблюдать его должны все без исключения.

- Ошибаетесь, - сказал Андрей, которому смертельно надоела эта тягостная чепуха, напоминавшая затянувшийся бред. - Я должен добывать информацию, обрабатывать ее и вовремя сдавать репортажи. А убирать лестницы должна уборщица. И знаете что, Инга Тимофеевна?

- Что? - спросила старуха, очевидно настроившись на долгую воспитательную беседу.

- Подите-ка вы к черту с вашим графиком! - произнес заветные слова Андрей и, обойдя застывшую с открытым ртом соседку, ставшую теперь поразительно похожей на глотнувшую дихлофоса моль, устремился к открытой двери своей квартиры.

- Хам! - понеслось ему вслед. - Я на тебя в домоуправление пожалуюсь! Сопляк, неряха! В милицию! Это еще проверить надо, какая у тебя была командировка!

"Золотые твои слова", - подумал Кареев и захлопнул за собой дверь, заглушая вопли оскорбленной в лучших чувствах Инги Тимофеевны.

Ведро все равно источало тошнотворную вонь, и Андрей вымыл его до скрипа, предварительно закурив еще одну сигарету, чтобы затхлый запах гнили не забивал ноздри. Только протерев ведро насухо заскорузлой половой тряпкой, он заметил, что так и не снял куртку и по локоть намочил рукава. Вздохнув, Андрей разделся и скинул тяжелые, насквозь промокшие ботинки.

На кухне уютно бормотал холодильник. Кареев поморщился: чертова штуковина тысячу раз могла загореться и спалить квартиру дотла. Уходя навсегда, не забудьте обесточить помещение... Странно, что за два месяца в квартиру никто не залез. Впрочем, что тут странного: двенадцатый этаж плюс церберша со вставными челюстями в квартире напротив. Интересно, нет ли в холодильнике чего-нибудь съедобного?

В холодильник он так и не заглянул. Нервное напряжение, не отпускавшее его два месяца подряд, достигло, казалось, наивысшей точки, и аппетит был чисто теоретическим: понимая, что поесть, в принципе, не мешало бы, он не мог думать о еде без отвращения. При мысли о том, чтобы что-нибудь пожевать, перед его внутренним взором почему-то моментально представали покрытые противным желтоватым налетом вставные челюсти Инги Тимофеевны, и тошнота становилась просто нестерпимой. Он отыскал кофе и сварил себе огромную порцию. Напиток получился черным, как смола, и горьким, как хина Андрей здорово переборщил с порошком. Но это было именно то, что ему требовалось в данный момент.

Держа дымящуюся чашку в правой руке, он прошел в комнату, по дороге захватив из прихожей свою сумку.

Бросив сумку на диван, Андреи включил телевизор, слепо таращивший на него пыльное бельмо экрана, и уселся напротив, с шумом прихлебывая обжигающий кофе. Было время дневных новостей, и симпатичная дикторша рассказывала про то, как сжимается вокруг мятежного города кольцо блокады. Андрей кивнул ей, как старой знакомой, и укоризненно покачал головой: когда-то они провели вместе пару ночей, и теперь ему было неприятно выслушивать из ее уст официальную хронику.

Слова "Чечня", "терроризм" и "беженцы", горохом сыпавшиеся с экрана, заставляли его совесть ныть, как больной зуб. Он понял, что зря включил телевизор: ему было совершенно необходимо провести хотя бы пару часов в покое, а еще лучше - вздремнуть, чтобы заняться делами на свежую голову, а вместо этого он выхлебал лошадиную дозу кофе и взвинтил себя этим дурацким телерепортажем. Теперь ни о каком сне не могло быть и речи, и его возвращение в осиротевшую квартиру, таким образом, теряло всякий смысл.

Допив кофе, он раздраженно щелкнул тумблером, выключая телевизор, и подошел к окну. Москва тонула не то в тумане, не то в опустившихся до самой земли облаках. Сквозь эту серую пелену едва проступали размытые силуэты зданий и башен. Ближние крыши, испятнанные островками тающего снега, блестели от влаги, как острые спины каких-то невиданных морских чудовищ, выбравшихся на сушу, чтобы закусить человечиной Их огромные серые туши были буквально нафаршированы людскими телами. Андрей представил себе, как это могло бы быть: вспышка, медленно расползающееся облако грязно-серого дыма, огромные массы кирпича, бетона и стали вдруг приходят в медленное, все ускоряющееся неумолимое движение, увлекаемые силой тяжести громадные плоскости трутся друг о друга, сталкиваются, ломаются, превращая в рваное месиво мебель, тела, надежды, жизни...