Генерал без армии - Александр Александрович Тамоников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шубин захлебнулся, кашлял, паника металась в его голове. Немец оказался сверху. Глеб практически погрузился в воду, впрочем, ненадолго. Страх удвоил его силы. Он бил врага по ребрам, отчаянно, с нарастающей частотой, изворачивался, чувствовал, что еще мгновение, и вода польется в легкие, а это конец.
Немец хрипел, что-то бормотал и наконец не выдержал. Ребра не стальные. Он взвыл как белуга и разжал хватку.
Шубин резко распрямился и двинул немцу в челюсть. Фиолетовые круги плясали перед его глазами, ему не хватало кислорода. Драться в таких условиях – то еще удовольствие. Он пересилил себя, глубоко вздохнул и схватил соперника за шиворот. Тот пребывал в трансе, блуждали воспаленные глаза. Оба с ревом подскочили, разбрызгивая воду, бросились друг на друга.
Резкая боль пронзила бровь Глеба. Он пропустил удар, но противнику досталось больше. Тот получил кулак в сломанное ребро и чуть не потерял сознание. Фашист орал как оглашенный. Шубин схватил его за ворот и резко оттолкнул от себя. Эсэсовец ударился спиной, стал сползать на землю, сделал попытку приподняться, но ноги отказали. Рука немца потянулась к ножу в чехле на правом боку, выдернула его, здоровый, острый. На закаленной стали поблескивали лучики солнца.
Враг оскалился и прохрипел:
– Ну, давай же, русская свинья, подходи!
– Ладно, подожди минутку, господин офицер, – пробормотал Шубин, поднял свой автомат, который, слава богу, оказался не в воде, и ударил немца прикладом в висок.
Тот потерял сознание. Голова его откинулась. Глебу показалось, что сейчас она сорвется с позвонков и покатится в озеро.
Усталость была нечеловеческой, Шубин повалился рядом с офицером, закрыл глаза.
– Товарищ старший лейтенант, вы здесь? – В обрыв скатился красноармеец Бердыш, загремел в воду, ругнулся, стал из нее выбираться. – Вы живы, это здорово! Поймали-таки своего упыря. Все кончено, товарищ старший лейтенант, всех ухлопали! Двое хотели в плен сдаться, поняли, что проиграли, но мы не стали их брать. Куда нам этот прицеп?
– Молодцы, парни! Я сейчас подойду.
Земля не держала его, но он отказался от помощи, стал выбираться на косогор, потом побрел, толком не понимая, куда именно. Состояние улучшилось после пары затяжек. Крепкий табак продрал горло, голова прояснилась. Шубин кашлял, приходил в себя.
Красноармейцы за шиворот вытащили офицера из-под обрыва, уложили на открытое место, связали руки. Тот пришел в себя, начал брыкаться.
– Ты сам захотел, дружок, – заявил Глинский и нанес ему крепкий профессиональный удар в челюсть.
Бойцы блуждали среди мертвых тел, собирали оружие и боеприпасы. Настал час вооружаться немецкими автоматами. В «ППШ» кончались патроны.
– Пожрать что-нибудь найдите, – проворчал Глеб. – У этих ребят должно быть особое питание.
Он спустился с обрыва и сел на колени рядом с погибшим товарищем.
Валентину Ситникову не удалось увернуться от осколков. Он получил несколько ранений, одно из них, в грудь, стало смертельным. Боец лежал на берегу, затылок его омывала вода. Кровь, вытекавшая из ран, проточила дорожку в песке и уже застыла.
Никита Костромин отделался контузией. Его неустанно рвало, глаза вылезали из орбит. Он свернулся калачиком под обрывом, сжал ладонями виски и провалился в оцепенение. Товарищи старались не трогать его, пока не пришел час покинуть поле боя. Пошумели они изрядно. В любую минуту сюда могли нагрянуть посторонние личности с самыми дурными намерениями.
Бойцы перенесли Ситникова в балку, укрыли плащ-палаткой, завалили листвой и сучьями. Никиту они подхватили под мышки и поволокли туда же. Он вяло отбивался, бормотал, что сам дойдет, но пока был не ходок. Лицо его затянула синюшная бледность. Парень пребывал в каком-то другом мире.
Офицера тоже пришлось волочь. Впрочем, когда разведчики окатили его водой и объяснили правила поведения в плену, он стал передвигаться самостоятельно.
Группа по балке уходила в западном направлении. До ближайшего лесного массива было метров четыреста.
Они прошли половину, и усталость потянула их к земле.
У Никиты путались ноги, он посматривал на командира как-то виновато, пытался улыбнуться. С этим парнем было что-то не так. Контузия чувствительно ударила его по мозгам. Слух почти не пострадал, но в голове у бойца варилась какая-то каша. Товарищи усадили его на землю, дали прийти в себя.
– Ты как себя чувствуешь? – участливо спросил Шубин.
Состояние подчиненного вызывало у него тревогу.
– Хреново, товарищ старший лейтенант, – признался боец, пряча глаза. – По башке шибануло здорово, хожу словно пьяный. Ну да ничего, оклемаюсь.
Разведчики отдыхали.
Глеб забрался на откос балки, стал осматриваться. Поле боя осталось на севере, на нем выделялись пятнистые бугорки мертвых тел. Синела в дымке кромка леса, из которого немецкие вояки выгнали разведчиков. Посторонние личности пока не объявлялись. У разведчиков имелась возможность расслабиться. Добежать до западного леса труда не составляло.
Бойцы лениво курили, посматривали на пленного эсэсовца. Тот привалился к травянистому склону, исподлобья косился на своих врагов. Скорбная маска человека, идущего на смерть, улеглась на его лицо.
– Товарищ старший лейтенант, у вас синяк под глазом, – сказал Малинович. – Вам его этот крендель поставил?
– Кстати, украшает, – выдал Ленька Пастухов. – Хотя и не так, чтобы очень. Все же не парадный мундир.
– Хотите, я ему такой же поставлю? – предложил командиру Малинович. – Или сразу два, для симметрии? Не представляете, как руки чешутся. Аж волдырями покрываются.
– Лучше я его пристрелю, – с хрипом выдавил Никита Костромин. – Убью сперва эту собаку, а потом всех остальных кончать буду.
Немец поежился под его взглядом, втянул голову в плечи. Хладнокровия ему уже не хватало, страх выбирался наружу.
Глеб обшарил его карманы, вынул документы. Командир специального подразделения имел звание гауптштурмфюрер, служил в Двести восьмом десантном батальоне войск СС, а звали его пафосно – Абель Хальцбергер.
– Язык сломаешь, – проворчал Глинский. – Ну и на хрена он нам сдался, товарищ старший лейтенант?
– Есть у меня одно подозрение, – сказал Глеб и приступил к допросу.
Немец поначалу отмалчивался, хотя и был неприятно удивлен тем обстоятельством, что собеседник владеет его родным языком. Шубину пришлось пригрозить ему немедленной казнью.
– Вы все равно меня убьете, – резонно заметил гауптштурмфюрер.
– Извините, герр Хальцбергер, есть же разница. Одно дело умереть от пули, быстро, без мучений и в хорошем настроении. Совсем другое – полчаса валяться на земле с перерезанным горлом, истекать кровью, страдать и умолять, чтобы вас пристрелили. Выбирайте.
– Да, согласен. – Немец стиснул зубы, скулы его побелели.
В СС учили умирать за фюрера с улыбкой на устах, воспринимать это как высшую честь, дарованную
