Жить и сгореть в Калифорнии - Дон Уинслоу

Отчим пьет, а mi madré[18] трудится как каторжная, и в соответствии с законами наследственности я наследую ее трудолюбие, становясь, как и она, трудоголиком, отцовское же пристрастие к алкоголю наследует Пам.

— Но я обожала сестру, — говорит Летти, — и это объяснимо, Джек, такой прелестью была наша Пам.

Ласковой, щедрой, милой, чудесной девочкой.

Когда отец с матерью скандалили, а скандалили они восемь вечеров в неделю, я спешила наверх, в нашу комнату, чтобы не слышать шума, и тогда Пам поднималась ко мне и начинала рассказывать мне сказки, чтобы отвлечь меня от всего этого кошмара, понимаешь? Можно сказать, что я поддерживала ее физически, она же меня — морально. Она придумывала потрясающие истории про принцев и принцесс, про волшебную страну, про чудовищ и драконов, про колдунов и прекрасных рыцарей. С годами детали этих историй менялись и варьировались, но суть оставалась неизменной. Пам говорила, что когда мы вырастем, то поступим в один колледж и будем в одном и том же студенческом обществе, познакомимся там с хорошими ребятами и выйдем замуж.

Мы выберемся из Перриса и поселимся здесь, — Летти обводит рукой гавань и морскую даль, — на этом золотом побережье, где деньги текут рекой и где столько развлечений, и у нас будут деньги, и мы будем веселиться вовсю. И, глядя на нее, можно было поверить, что так и будет. Потому что была она настоящей красавицей — ты фотографии-то ее видел? Такой красавицей, и было понятно: этой ничего не стоит охмурить любого. Красавца и богача.

— И она охмуряла, — подсказывает Джек.

— Охмуряла, — подтверждает Летти.

В семнадцать лет она потеряла невинность. Связалась с младшекурсником в колледже. Я уже работала тогда в шерифской службе, когда она сорвалась. Долгое время я винила в этом себя, потому что к тому времени уже жила отдельно, в своей квартире, а ее предоставила самой себе на ферме. Так или иначе, вскоре ей все это надоедает, и, никому ни слова не сказав, она подается в Лос-Анджелес.

Поселяется там в убогой квартирке в Санта-Монике вместе с еще четырьмя девушками и устраивается на работу — разносить напитки в модном баре. К ней тут же начинают безбожно приставать, но она держится строго, не говоря уже о том, чтобы лечь в постель с кем-то из этих юнцов, выпивающих вскладчину.

Она экономит каждый цент и покупает себе дорогущий купальник, одно хорошее платье на каждый день и одно хорошее вечернее и едет на взморье. Волосы у нее иссиня-черные, глаза как у Лиз Тейлор, сиськи большие, попка маленькая, и она собирается покорять мужчин только класса А. Появляясь на пляже в открытом черном купальнике, она привлекает всеобщее внимание, ее наперебой приглашают на вечера, и, если адрес ей подходит, она принимает приглашение.

Очень скоро этих приглашений становится так много, что она сокращает количество рабочих вечеров до трех в неделю и освобождает себе уикэнды — спасибо, с нее достаточно. Ведь все, что ей нужно, — это оплачивать квартиру, а ест она на вечеринках, обедает и ужинает в гостях.

Она посещает рауты в Голливуде, в Брентвуде, в Беверли-Хиллс. Плавает на яхтах на Каталину, выезжает на морские экскурсии на рыболовецких шхунах, где проводит целый день, а ужинает в Ньюпорт-Бич или Лагуне.

Но держит она себя строго.

Ты должен это понять, Джек. Пам не из тех, кто раздвинет ноги перед первым встречным.

И мужики с этим мирятся, настолько сильно они западают на нее. Она забавна, ласкова, и все при ней, так что они не оставляют надежды, продолжая ее обхаживать.

Но она так просто не сдается.

Пам ждет чего-то действительно стоящего.

Она желает сыграть роль Золушки. Желает принца и денег, а еще она желает любви.

И не за золотом она гонится, Джек. Она имеет массу возможностей, но говорит мне: «Я должна полюбить его, Летти. Я должна его любить».

И на одной из вечеринок в «Лас Бризас» в Лагуна-Бич она встречает Ника. Ресторан выстроен на краю утеса над океаном. Джакаранды в полном цвету и благоухают, в зеленой листве мерцают фонари, вода искрится в лунном свете.

Ник видит ее и уводит из ресторана.

И какие же первые слова из его уст она слышит?

Вы настоящая принцесса.

38

— Мать его выбора не одобрила, — говорит Летти.

— Нет, серьезно? — удивляется Джек.

Они прикончили обед и прогуливаются по набережной. Сотни парусников и моторок подпрыгивают на отползающих волнах отлива.

— Какая-то там двадцатидвухлетняя недоучка, — говорит Летти, — да еще с фермы? У этой России-матушки она вызывала ненависть. Если уж жениться на шиксе, так почему бы не поискать богатую? Из состоятельной семьи?

Хорошо еще, она не знала, что Пам наполовину мексиканка, — говорит Летти. — С ней бы родимчик сделался. Впрочем, такого счастья не случилось.

Во всяком случае, ненавидеть она ее ненавидела.

Но Ник знал, что козырная карта за ним.

— Внуки! — догадывается Джек.

— В точку попал.

Время шло, и чем дальше, тем больше мамашу беспокоило, что их род прервется на холостяке-сыне. К тому же, как это водится, поползли слухи: тридцать пять лет и не женат?

Так или иначе, Россия-матушка зазывает Ника и Пам в свою стариковскую гостиную и говорит:

— Мой сын увлекся вами, но только потому, что никак не может залезть к вам под юбку.

— Миссис Валешин, — говорит Пам, — если б ему удалось туда залезть, то, уверяю вас, он увлекся бы мной еще больше.

От таких слов мамаша давится чаем, после чего не разговаривает с сыном чуть ли не до самого медового месяца.

Пышная свадебная церемония проводится дома. Приглашены и раввин, и священник. Они рассуждают об общем культурном наследии, о том, что ведь и Иисус, в конце концов, был евреем. Понятно, что Ник хорошенько им заплатил, чтоб они не слишком-то напирали на религию, поэтому они, не очень вдаваясь в детали религиозного свойства, больше толкуют об общечеловеческом. Однако Ник и Памела обмениваются кольцами, наступают на битое стекло, и вот они уже муж и жена.

— Подожди-ка, — говорит Джек. — Тебя-то пригласили?

— Как ее подругу, — признается Летти.

Стыдно сказать, но я такое приглашение приняла. Mi madré к тому времени загнала себя работой до смерти, вечно пьяному отчиму было наплевать — и на Пам, и на ее свадьбу. А я не хотела портить ей праздник. Как же она была счастлива, господи ты боже! Россия-матушка была и так шокирована, что невеста не еврейка, а если б еще стало известно, что она полумексиканка, брак бы вообще признали недействительным, а Пам отправили бы на кухню мыть посуду — если не всю, то, по крайней мере, половину посуды.

И конечно, роскошный прием там же, в Монарк-Бэй.

Я надеялась, что будут балалайки и эти парни, которые, танцуя, приседают и выкидывают ноги туда-сюда, ну, ты знаешь, но ничего подобного. Все так по-местному чинно и благопристойно, что впору уснуть от скуки.

Но Пам выглядит принцессой.

Будто и родилась во дворце, а может, брала уроки хорошего тона, или как там они называются.

И когда я встала, чтобы размять затекшие ноги, прогуляться и послушать разговоры гостей, я только и слышу: «И где только он мог с ней познакомиться?»

И говорится это с восхищением.

И завистью.

Пам — звезда.

И если б фильм окончился так, то получился бы, черт возьми, перепев «Сабрины».

Но он так не оканчивается, думает Джек.

А оканчивается он так, как всё.

Прахом и пеплом.

39

Который ветер сыплет им в глаза.

Они стоят на подъездной аллее, глядя на дом. Джек считает это неразумным, но Летти хочется увидеть, и он решает, что лучше, если ему быть рядом.

— А что они делают теперь? — говорит Летти. — Выводят яхту в океан, чтобы развеять ее пепел. Он не хочет, чтобы даже что-то от нее осталось рядом с ним.

— Так оно сделалось уже давно, — бросает Летти. — Сразу после рождения Майкла.

Сына.

Нового Валешина.

Я думала, я принцесса, говорила ей Пам. А оказывается, я просто племенная кобыла.

Она еще не выписалась из больницы после родов, а он уже трахает официантку из «Солт-Крик-Инн». Пам узнает об этом от подруги, которая приходит к ней с цветами и так и пышет злорадством.

Не хочется расстраивать тебя, дорогая, но…

И это еще не всё.

Ник запутывается в кредитных махинациях с недвижимостью. Дутые платежи нарастают как снежный ком, а затем — крах. Округ банкротится, и получить кредит на строительство невозможно ни за какие деньги. Даже за деньги нельзя купить деньги.

Вначале недвижимость, затем мебель. Люди не в состоянии платить по закладным и не покупают приставные столики времен Георга II. Таким образом, то, что было вложением, становится коллекцией. Этой коллекцией Ник тешит свое самолюбие. Эта чертова мебель становится его имуществом, его манией и наваждением. Даже в тех редких случаях, когда к нему поступают предложения, он не желает расставаться с вещами.