Книги Якова - Ольга Токарчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Начиная с марта 1786 года весь Оффенбах лихорадит. В замке работают каменщики, из окон летит пыль. Заказано огромное количество обоев, ковров, тканей для обивки стен, мебели и постельных принадлежностей – все необходимое для того, чтобы сделать резиденцию польского барона удобной и достойной.
София фон Ларош – писательница, человек, привыкший держать в руках перо, – все увиденное скрупулезно записывает в дневник:
Очень интересно, как наши дорогие оффенбахцы латают прорехи в скудных сведениях об этих поляках. Человеческий разум не терпит неопределенности и недоговорок, поэтому об этом насекомоподобном народце моментально принялись сочинять всевозможные байки. Ходят слухи, что старик в турецком платье – алхимик и каббалист, вроде того, из Сен-Жермен, и что своим богатством он обязан золоту, которое производит в собственной мастерской, что подтвердили рабочие, вносившие в замок какие-то загадочные сундуки, полные стеклянных сосудов, склянок и бутылочек. Наша дорогая госпожа Бернар сказала мне, что этот барон Франк-Добруцки – не кто иной, как сам царь Петр Третий, чудесным образом спасшийся от смерти, что объясняет наличие бочек с золотом, которые на кораблях везут сюда с Востока, чтобы содержать сей двор Навуходоносора. Я тоже позволила себе принять участие в этой игре и сказала ей, что она ошибается. Эта якобы дочь и двое ее братьев – дети царицы Елизаветы и ее любовника Разумовского, а барон – всего лишь их гувернер. Госпожа Бернар покивала головой, и в тот же день, ближе к вечеру, эта сплетня во всей красе вернулась ко мне – ее принес доктор, пришедший пустить кровь.
Об Изенбургском замке и его озябших обитателях
Замок стоит у самой воды и не раз страдал от наводнения. В двух местах тщательно отмечен уровень, до которого поднималась вода. Выше всего она стояла два года назад. Наверное, поэтому стены отсырели и покрылись плесенью. Эва долго выбирает себе комнату, колеблется: та, что с видом на реку, тогда у нее будет балкон, или, может, лучше с большим окном, выходящим на город? В конце концов она останавливается на реке и балконе.
Здешняя река переливается множеством оттенков, она ласковая и спокойная. Называется Майн, но отец упорно говорит о ней Прут. Вид плывущих по реке баржей и лодок с двойными парусами успокаивает Эву. Она могла бы бесконечно сидеть на балконе и любоваться; такое ощущение, что все это – плавное движение воды, трепетание парусов – ласкает ее, каким-то образом касается тела, оставляя на коже воспоминание о наслаждении. Эва уже заказала мебель: письменный стол и два шкафа, а также обитые светлой тканью диваны и журнальный столик. Отцу она готовит две комнаты с видом на Майн. Она специально съездила во Франкфурт, чтобы заказать для него ковры, так как отец не признает ни стульев, ни кресел. Самый красивый зал со множеством окон с разноцветными витражами станет «храмом», так она решила. Здесь будут собираться братья и сестры.
Ris Men mily oku
Замок внушительный, это самое большое здание в округе, оно производит большее впечатление, чем любой собор. От плоского берега его отделяет всегда подмокшая дорога, которую каждый год укрепляют камнями; их привозят рабочие. Есть также пристань для парома, на котором можно переправиться на другой берег. Возле пристани – корчма и кузница. С дощатых столов продают выловленную в реке рыбу, главным образом щуку и окуня. Они, Polacken[213], как их называют в городе, тоже ее покупают, целыми корзинами.
Огромный замок насчитывает пять этажей. Эва с Матушевским уже все продумали. На первом будут парадные залы, на втором поселятся они с отцом и старшие братья и сестры. Выше – кухня и помещения для женщин, а два последних этажа предназначены для молодежи. Еще одна кухня и прачечная находятся в здании по соседству. Эва, насмотревшаяся на императорские дворцы в Вене, имеет представление о том, как все должно выглядеть. Для ремонта она наняла архитектора из Франкфурта; иногда ему бывает трудно объяснить, чтó им требуется: в зале для собраний мебель не нужна – только ковры и подушки, домашняя часовня – без алтаря, только с возвышением посередине. Много такого, чего этот человек не понимает. Все лето красят стены и меняют прогнившие полы. Хуже всего обстоит дело с первым этажом, который два года назад затопило. Пришлось заново стеклить все окна. Во Франкфурте уже закуплены в больших количествах ковры и одеяла, потому что внутри холодно, даже летом. Новые жители замка платят охотно, не торгуясь. Моментально появляются франкфуртские банкиры с предложениями кредитов.
Переезд совершается уже без всякой помпы и занимает не один день. Они обосновываются там в то же время, когда овдовевшая София фон Ларош навсегда поселяется в Оффенбахе, – зимой 1788 года.
Ris 824. Schloss Isemburgski
Два лестничных пролета с крутыми ступеньками будут представлять трудность для Якова Франка – он плохо ходит. Во время долгого пути через зимнюю Германию Яков простудился. В Мейсене, где они остановились на несколько дней, у него случился приступ лихорадки, он бредил и снова твердил, будто его хотят отравить во время причастия. Состояние немного улучшилось после посещения мануфактуры, где они любовались фарфором.
Теперь, не обращая внимания на ремонт, не интересуясь обоями и обивкой, Яков целыми днями диктует письма, которые гонцы везут в Польшу, в Моравию, в Бухарест и повсюду, где есть правоверные. Он также призывает приехать всех старших братьев. Первыми, летом, приезжают Яковский и Ян Воловский, а вскоре после них – дети Лабенцких и Лянцкоронских, а также так называемые «турки» – правоверные из Валахии. Дом в Оберраде, где они поначалу поселились, не смог вместить всех, поэтому, пока не готов замок, приходится снимать комнаты в Оффенбахе, в этих аккуратных, уютных домиках со стенами, облицованными сланцем.
Яков явно оживляется с приездом Томаса, который навещает Оффенбах во время своих частых деловых визитов во Франкфурт. Дважды они вместе ездили на тот берег, Томас познакомил дядю с банкирами и помог получить очередные ссуды.
Однако обычно они сидят и разговаривают. Теперь Яков, вроде бы случайно, велит подавать кофе на галерею, где можно греться в солнечных пятнах, но, очевидно, ему
