Сталин - Святослав Рыбас

Но Рузвельт нехотя согласился с планом Черчилля. Операция высадки на берегах Ла-Манша откладывалась на год.

В принципе президент и премьер накануне Сталинградской битвы не слишком верили в успех Красной армии, а если исходить из этого, то операция в Северной Африке (она получила название «Торч», то есть «факел») значительно ограничивала возможности немцев в Средиземноморье и на Ближнем Востоке.

В мае 1942 года армия Роммеля, куда входили германские и итальянские войска, возобновила наступление вдоль североафриканского побережья с целью захвата военно-морской базы Александрии и Суэцкого канала. В июне она достигла населенного пункта Эль-Аламейн в 70 километрах от Александрии. Над главной транспортной и энергетической артерией Англии нависла смертельная угроза, сравнимая с угрозой взятия Сталинграда.

Гигантские германские клещи одновременно охватывали позиции союзников. К этой картине надо добавить огромный успех немцев в морской войне: в 1942 году германские субмарины уничтожили 1020 торговых судов союзников, в три раза больше, чем в 1941 году.

На Тихом же океане США вполне оправились от шока Пёрл-Харбора. В мае и июне 1942 года произошли два морских сражения между американским и японским флотами в Коралловом море у северо-восточного побережья Австралии и у острова Мидуэй к северу от Гавайских островов на полпути между Японией и Америкой. Впрочем, это были скорее не морские, а авиационные сражения, воевала палубная авиация. Здесь наступление Японии было остановлено.

В августе 1942 года развернулось еще одно морское сражение, сопутствовавшее локальной наступательной операции американцев на острове Гуадалканал (Соломоновы острова, к востоку от Новой Гвинеи). Сражение длилось несколько месяцев, США перехватили стратегическую инициативу.

Мировые весы колебались, решающего преимущества не было ни у кого. В этой ситуации Черчилль решил провести прямые переговоры со Сталиным и долгим кружным путем через Гибралтар, Каир и Тегеран прибыл в Москву. С ним был представитель Рузвельта Гарриман. Это трудное и рискованное путешествие премьера должно было продемонстрировать Сталину уважение англичан и носило двойственный характер — морально поддержать советского руководителя, не поддерживая в реальности, и убедиться, насколько СССР прочен.

Двенадцатого августа начались переговоры в Москве.

Безусловно, у Сталина была записка НКИД к предстоящим переговорам, да он и сам хорошо знал, кто такой его гость.

В июле 1919 года на сделанный в английском парламенте запрос военный министр Черчилль дал следующее разъяснение: «Меня спрашивают, почему мы поддерживаем адмирала Колчака и генерала Деникина… Я отвечу парламенту с полной откровенностью. Когда был заключен Брест-Литовский договор, в России были провинции, которые не принимали участие в этом постыдном договоре, и они восстали против правительства, его подписавшего.

…Они образовали армию по нашему наущению и, без сомнения, в значительной степени на наши деньги. Такая наша помощь являлась для нас целесообразной военной политикой, так как если бы мы не организовали этих русских армий, германцы захватили бы ресурсы России и тем ослабили нашу блокаду.

…Таким образом, восточный фронт нами был восстановлен не на Висле, а там, где германцы искали продовольствие. Что же случилось затем? Большевизм хотел силой оружия принудить восставшие против него окраины, сопротивлявшиеся ему по нашему наущению»474.

И вот теперь этот человек, представлявший страну с интересами, во многом противоположными советским, хотел убедить «мудрого государственного деятеля» в том, что СССР должен согласиться с еще одной жертвой. При этом ни Сталин, ни кто-либо другой не знали, как сложатся дела на фронте в ближайший месяц.

Сталин и Молотов мрачно слушали Черчилля. С надеждами на второй фронт приходилось проститься.

Сталин понимал, что никак не сможет повлиять на согласованное с Рузвельтом решение англичан. Обещания Черчилля на 1943 год тоже оставались только обещаниями.

Шла невеселая дискуссия, но финал ее был ясен. На довод премьера о риске больших потерь, которые не будут оправданы, Сталин сказал, что «он придерживается другого мнения о войне. Человек, который не готов рисковать, не может выиграть войну»475.

В конце концов надо было подводить итоги этой части переговоров. «Наступило гнетущее молчание», — вспоминал Черчилль. Сталин сказал, что не вправе требовать, но заявляет, что не согласен с доводами премьера. Таким образом, он предупреждал, что в психологическом плане не собирается отступать.

Но хитроумный Черчилль так выстроил сюжет переговоров, чтобы в главной их части показать себя не уступающим Сталину стратегом и при этом вырвать психологическое преимущество, которое было у «революционного вождя» как у руководителя основной силы, сражающейся с Германией. Черчилль пишет: «Настал момент пустить в ход „Торч“».

Это похоже на боевое планирование, когда вводится в дело неожиданный для противника резерв.

«Торч» был планом высадки в Северной Африке, что обеспечивало важнейшие позиции Англии в Средиземноморье и Египте.

Здесь настроение Сталина изменилось: «В этот момент Сталин, по-видимому, внезапно оценил стратегические преимущества операции «Торч». Он перечислил четыре основных довода в ее пользу. Во-первых, это нанесет Роммелю удар с тыла; во-вторых, это запугает Испанию; в-третьих, это вызовет борьбу между немцами и французами во Франции; в-четвертых, это поставит Италию под непосредственный удар.

Это замечательное заявление произвело на меня глубокое впечатление. Оно показывало, что русский диктатор быстро и полностью овладел проблемой, которая до этого была новой для него. Очень немногие из живущих людей могли бы в несколько минут понять соображения, над которыми мы так настойчиво бились на протяжении ряда месяцев. Он все это оценил молниеносно»476.

На самом деле, из этого описания видно, что премьер недооценивал вождя, так как то, что сказал Сталин, не было откровением и лежало на поверхности.

Получив хоть что-то от англичанина, Сталин был доволен. Переговоры длились без малого четыре часа. Расстались «в атмосфере благожелательства». Но Черчилль предчувствовал, что от Сталина можно ждать сюрпризов.

На следующий день, встретившись с Молотовым, он предупредил: «Сталин допустил бы большую ошибку, если бы обошелся с нами сурово после того, как мы проделали такой большой путь». Оживившись, Молотов ответил: «Сталин очень мудрый человек. Вы можете быть уверены, что какие бы ни были его доводы, он понимает все. Я передам ему то, что вы сказали».