Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Светлана Дильдина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Иди спать. Завтра будет много работы. Привезут пророщенные семена краснодольника, их нужно будет аккуратно сушить в печи. После я тебе расскажу, как делать лекарство от головной боли. Ты, похоже, всерьез готов трудиться, и учиться хотел бы. Поначалу-то мне казалось, просто дали тебя для черной работы — и мне лишнее подспорье, и тебе не протирать штаны. Но раз так…
Его прервал громкий голос, кто-то бежал по двору и спрашивал, в доме ли Шиталь, или у родни. Огонек с досадой повернулся на звук — такой разговор шел! А вдруг наставник теперь передумает, позабудет? Тот в самом деле отвлекся от беседы, заторопился в сторону голосов — они звучали все громче, все более возбужденно, будто нарастал ливень. Огонек устремился за ним.
— Что случилась? — Шиталь вышла на крыльцо: силуэт, подсвеченный горящими позади факелами.
От толпы домочадцев отделился высокий темный человек: он принес дурную весть. Почти все, кто отправился за камнеклювом, погибли, и Кайе Тайау тоже.
**
Земли за границей Асталы
Птицу охотникам пришлось поискать, хотя в целом место им указали удивительно точно. Здесь уже закончились земли Асталы и еще не начались земли Уми; небольшие рощицы сменялись равниной, то тут, то там возникали прорезанные щелями холмы — можно целую луну кружить и остаться ни с чем. Повезло встретить пастухов, которые видели камнеклюва.
Кайе тут же сорвался на поиски, не интересуясь остальными; весь путь он был в странном состоянии духа, то веселом и возбужденном, то злился, то замолкал — и трудно было поспеть за этими переменами.
Первую птицу они убили: та сочла людей врагами и нападала, ничего не боясь. Здоровенная была, с быком совладала бы, один клюв с руку взрослого человека. Голову они решили взять с собой, и когти, и самые красивые перья — жесткие, рыже-крапчатые с серым, такой бывает сухая трава. Но сейчас повсюду разливалась зелень — весна заявляла о себе все громче.
Вскоре нашли гнездо; птенцы, восхитительно-уродливые, уже пару дней как вылупились, бессмысленно сидели в круге из небольших камней на подстилке из стеблей и пуха, и орали. Птенцам Кайе обрадовался, а когда услышал, что домой их живыми не довезти, разозлился. Он позарез хотел притащить камнеклюва в Асталу, и теперь был вне себя из-за того, что убили первого, взрослого.
Но им опять повезло — пастухи говорили, что птиц две, да и раньше доводилось слышать, что эти громадины — нежные родители и воспитывают потомство вдвоем. Второго, мать или отца, не понять, охотники тоже вскоре нашли. Этот оказался осторожным, держался в отдалении. Пугать его не хотели — вдруг бросит птенцов, убежит? Но приблизиться, чтобы набросить веревку, не удавалось. И высокая молодая трава мешала.
Звериное обличье Кайе было тут бесполезно: энихи засадные хищники, а не загонщики. Отошли от гнезда подальше, пусть покормит птенцов, может, бдительность потеряет, но нет: тварь как чуяла, когда они приближались. А в Кайе опять произошла перемена, он уже не думал про птенцов, ему нравилась эта игра с камнеклювом, даже будто нарочно ее затягивал. Не сомневался, что одолеет в итоге, и живую добычу привезет. Так прошла еще пара дней, уже почти освоились среди рощиц, открытых мест и расщелин.
Был совсем беспечным в эти дни, даже при обычной его неосторожности.
**
Астала, пару недель спустя
На окраине Асталы возвышалась скала, с нее хорошо было прыгать в реку — и, наверное, прыгали. Огонек не хотел оставаться под крышей дома, и ушел тайком — а может, ему позволили, и даже приглядывали, незамеченные? Но, скорее, все были поглощены новостями — не до полукровки. К скале выбрел случайно. Вскинул голову — там, наверху, бродили дождевые темные облака, порой сталкиваясь лбами. Вспомнил Повелителя Орлов, и то, как чуть не разбился недавно — и полез, цепляясь за уступы.
Совсем не страшно, подумаешь, высота.
Отсюда было далеко видно. Небо в низких тучах, серо-лиловое. У горизонта, над верхушками деревьев — светлая полоса. Ветер то поднимался, то затихал. Холодный.
“Я приношу несчастье”, — думал Огонек, обхватив колено рукой. Вторую ногу свесил с обрыва.
Слетел шнурок, которым завязывал косу, волосы растрепались во все стороны, мешали смотреть.
“Все, кто связался со мной, пострадали. Родители. Бабушка. Шику. И… он”.
Тошно было от мыслей. От ветра. От неба.
“Если бы я с ним поехал. Я бы мог настоять, если бы заверил, что хочу мира, что нам хорошо в дороге…”
Теперь во всём было смысла не больше, чем в сидении на скале. Сиди, спускайся, прыгай — ничего не изменится. И даже признай, что был неправ — разницы нет.
“Думал, счастливей буду один, помогая больным где-нибудь в глухой деревушке. А он…”
В Асталу вернулась всего пара человек. Они мало что могли рассказать, поскольку остались в лагере, когда все случилось. Кайе и остальные устремились за петляющей птицей в небольшое ущелье, а потом была вспышка пламени и обвал. Уцелевшие нашли останки погибших, и убило их пламя, похоже, а камни лишь довершили дело. Тела нашли в таком состоянии, что опознать их возможности не было… в том месте сама земля была не просто опалена — сожжена до костей. Стволы небольших деревьев превратились в липкий черный прах, а камни казались кусочками угля. Кого-тоопознали по украшениям. А он — не носил.
Тут вспомнили и Долину Сиван, и отца Кайе. Уцелевшие охотники говорили: Кайе в дни выслеживания камнеклюва вел себя очень неровно, от веселья переходя к гневу. Так что ударить огнем он вполне себе мог. Не желая погибнуть, конечно. Но вышло, как вышло.
Весть о гибели Оружия Юга разнеслась быстро.
— Он все же не сумел совладать с собой, — сказал Ахатта, и в голосе, помимо горя от потери внука, сквозило понимание — теперь Род Тайау ждут тяжелые времена. Их Род все еще силен… но слишком многим насолило одно существование того, кого звали — Дитя Огня.
Словно дурной сон повторился, думал Ахатта. Он ощутил себя совсем старым, но теперь сидеть на месте не мог — все бродил и бродил по коридорам, обходил зал, опираясь на стены. В сад избегал спускаться, не хотел видеть, как там кипит весенняя жизнь.
Где-то далеко, за границами Юга, погиб его внук. Уцелевшие рассказали, что видели. И снова — пламя и сожженные тела, как всего три весны назад, у
