Ночная смена - Dok

— Вот-вот. Не опубликовывался! Потому как отрицательный!

— Сравниваем нашу технику и зарубежную. Без Т-38 не было бы и современной. А на Западе так и не научились такое делать. И опыт по эксплуатации этих малявок — он действительно бесценный. Другое дело учить надо было серьезнее, а это тогда никак не получалось.

— То есть гнешь к тому, о чем раньше говорили, как тут расселись? Что неопытный салага любую технику опояшет ломом?

— Я о том и говорил. Низкая надежность тогдашних машин (всех, а не только этих) отпугивала малограмотных людей. Водителей с хорошими навыками было мало. Это сейчас почти все на чем-то ездят смолоду. Тем людям, которые хаяли поплавки, если выдать тигры, они бы их точно так же грязью поливали и бросали при отступлении. Ибо ломались на каждом шагу. Сам я имею богатейший опыт езды на неисправных машинах.

— Это сколько же?

— Специально не считал, но если вместе с колесными, то не один раз вокруг Земли объехал. Гусеницы слетают у раздолбаев, которые не хотят или не умеют пощадить слабоватую гусеницу. Абрамс, например, нельзя водить как нормальный танк, он быстро разуется. То же и про перегрев двигателей. То же и про поломки трансмиссии КВ. Совершенствование техники идет по пути устранения этих слабых мест. В данный момент мы в этом сильно преуспели в отличие от американцев. Но тогда все только начиналось. Большинство критических замечаний к тем машинам являются или формально-бюрократическими или откровенно идиотскими.

— Это какие к примеру, а?

— К примеру? Как — то невозможность переправлять на них дополнительных бойцов с вооружением. Это очень маленькая машина с минимальным запасом плавучести и устойчивости. Два здоровых лба перевернут ее легче, чем казанку. А вот самоопрокидывание при резких маневрах — это из грязного пальца высосано. Нормальные водилы фактически в шторм на ней переплывали большие расстояния. А требовать, чтоб любой неумеха мог водить гусеничную технику, плавать на ней и выходить из воды — это абсурд. Этому надо учить. Очень серьезно учить! А тогда еще нормальной школы не было. Тогда и другой техникой люди в массе плохо умели пользоваться. Все еще было впереди. Кстати, ссылочек на позитивные отзывы с подробностями нет и не будет. Они хранятся под замком. Можно об этом догадаться и самостоятельно вообще-то. Сейчас на дворе ХХI век. Большинство государств на планете не имеют ни такой техники, ни тем более опыта массовой эксплуатации.

— Да сейчас уже все рассекречено! Нет таких данных! — горяч конопатый водолаз.

Не могу удержаться и влезаю:

— Знакомые архивисты рассказали — в Англии в очередной раз засекречены все данные по хозяйственной деятельности армии.

— Так это нормально!

— Ну, если не считать, что это данные по армии в Крымской войне. 1854–1855 года, соответственно.

— Серьезно?

— Отвечаю!

— Да что там секретить-то?

— Ну а что секретного в миссии Гесса?

— Гесс был сумасшедший!

— Ага. Совершенно. Потому все засекретили — и хрен рассекретят. Это ж токо у нас злые архивисты с собаками, за рубежом-то все нараспашку…

Ну. Все! Спор покатился, как лавина с горы. Ладно, мне-то за клиентом следить.

Спрашиваю у Надежды, которая все время смотрит за дыханием и пульсом — и заодно поглядывает на экран мониторчика, что, по ее мнению, происходит с организмом. Наплевать вообще-то нашей медсестричке на глупые мужские темы. Но вижу, что и Николаич и старший из саперов в дрязгах не участвуют, пеной не кипят и слюнями не брызгают — сидят вроде расслабленно, но вот спинным мозгом понимаю, что они контролируют нашего морфа и готовы начать стрельбу моментально. И Андрей — тоже готов. А вот Ильяс и Серега — уже в гуще словесной сечи.

— По-моему, нормальный травматический шок.

— Признаки заражения не наблюдаете?

— Нет, точно нету.

— Уверены?

— А вы?

— Боюсь поверить — но тоже не вижу. Вроде бы удалось.

— Братца своего позовите, а? Для полного конвульсиума.

Подзываю братца.

Вылив еще масла в огонек, он подходит к нам.

— Откуда у тебя трубка-то?

— Подарили хорошие люди. И мешок отличного табака.

— Как говорила наша бабушка: «Надолго псу красное яйцо!» — ты ж ее сломаешь, у тебя же трубки живут месяц. (Свойство братца в том, что любая техника, да и вообще вещи в его руках гибнут быстро и бесславно, причем он сам вроде и не прикладывает к этому особых усилий, само ломается. Вот трубки он несколько раз себе заводил, ан и они долго не служили, хотя вроде б и не техника.)

— Ага. Мне подарили два десятка. Когда кончатся — обещали еще подбросить.

— Понимают толк. Ну а за что?

— За безукоризненную помощь следствию.

— Ясно. С чего ты про танки-то завел волынку?

— Вижу — людям скучно, грустно и даже — не побоюсь этого слова — тошно. Надо было поднять настроение хорошей сварой. И о чем прикажешь спорить? При наличии всего этого паскудства вокруг — о сиськах и девках говорить кощунственно, про зомби — твой этот рекрут смущает, про футбол — так это для мазохистов-извращенцев… Остаются танки. Любят мужики обсуждать большие и тяжелые игрушки. Но в тех же джипах понимают немногие, а в танках — ну просто все… Вона как разогрелись-то!

— Что скажешь насчет клиента?

— Еще минут 15 для гарантии подождать надо — охлаждает своим здравым смыслом нашу радость братец.

— Но по времени-то уже должен был бы обратиться?

— В большинстве случаев — да. Достаточно было бы. Но нам нужно что? Нам нужна гарантия. Принятые в медицине 95 % уверенности. А вы как малые дети обрадовались. Кстати — нашили вы тут омерзительно, вполне по результату можно присвоить медаль «рукожопые херурги 2 степени». Почему второй степени — разъяснить?

— Это не мы шили, мужики помогали — ляпаю я и, уже не договорив, понимаю как по-детски это звучит и вообще некрасиво — перед младшим братцем оправдываться.

Точно, вон и Надежда ухмыляется краешком рта — видимо думает, что я не увижу.

— Глупая отмазка. Сам ты не лучше шьешь — усмехается и братец.

— Это мерзкая злонамеренная лжа!

— Нет. Это профессиональная критика! Ты плохо шьешь, но много ешь.

— Критика несколько отличается от злонамеренной лжи в пользу третьих лиц.

Ну, типо заявить, что я многовато ем — это будет критика. А вопить о том, что я пожираю младенцев и любимое мое блюдо — сало, натопленное с девственниц — это уже будет лжой.

И твое заявление о мерзком шитье — именно лжа…

Надежда делает страшные глаза и указывает взглядом двум развеселившимся брательникам на Мутабора. Осекаемся, хотя морф явно не видит и не слышит окружающего — нависнув над лицом прооперированного смотрит и смотрит, неподвижно, неотрывно, жутко.