История Саудовской Аравии - Алексей Михайлович Васильев

общества. После разгрома ихванского движения племенные, кровнородственные связи вписались в структуру централизованного государства. Естественно, они не могли исчезнуть за шесть – семь десятилетий «нефтяной эпохи», несмотря на реформы последних лет. Они все еще считаются важнее компетентности, трудолюбия и других деловых качеств, а личное доверие и симпатии важнее точности бухгалтерского учета. Все это было трудно совместить с развитием современных рыночных отношений и в целом любой модернизации. Племенная взаимопомощь, отношения патрона и клиента, патриархальный авторитет главы рода или племени зачастую оказываются сильнее новых социальных связей.

Но характер кровнородственных связей постепенно менялся. Племенные объединения постепенно уступали место семейным группам более ограниченного размера. Эти изменения особенно чувствовались в прослойке, получившей современное образование, среди чиновников, торговцев, интеллектуалов, квалифицированных рабочих. Образованные саудовцы больше стремились к моногамии. Полигамия постепенно исчезала в этой среде не только потому, что стоимость женитьбы становилась все более высокой, но и потому, что моногамный брак больше отвечал новому образу жизни и функциям современного человека. В этих же семьях склонялись к тому, чтобы дать образование своим дочерям и даже жене. Причем, чем лучше образование, тем выше становился калым (цена невесты). Существование подобных семейных очагов отражало эволюцию образа жизни и мышления, которая вызывалась и новыми формами образования, и новым опытом, и конфликтом поколений. Но одно лишь светское образование и довольно высокий доход не обязательно приводили к созданию атомарных семей. Юноша, покинув родителей, продолжал оказывать уважение и признательность своему отцу и матери, поддерживая крепкие семейные связи. Родственники предпочитали селиться рядом друг с другом даже в современном городе. Женщины продолжали публично носить хиджаб и не могли допустить, чтобы их лица видели мужчины за пределами узкого семейного круга.

Напомним, что само слово «арабы» в Аравии обозначало кочевников, бедуинские племена в первую очередь. Оно не распространялось на потомственных земледельцев – феллахов, рабов и вольноотпущенников, «низшие племена», ремесленников-суннаа. Расширительное применение слова «арабы» – это уже плод XX в.

Национальное сознание, то есть осознание принадлежности к некой «саудоаравийской» нации, в стране было развито мало. Появление новых средств коммуникаций и информации, усиление хозяйственной взаимозависимости различных провинций, контакты с иностранцами и поездки за границу, которые демонстрировали разницу в культуре и образе жизни в Саудовской Аравии и за ее пределами, ускорили и формирование нации, и появление чувства национальной принадлежности. Но реальное образование «саудовской нации» (или государственной нации) даже в рамках смутно определенной «аль-умма аль-арабийя» – «общеарабской нации», – несомненно, далеко еще не достигло уровня, до которого этот процесс дошел, например, в Египте. Семейно-племенные и религиозные связи, несмотря на общность языка, культуры, истории, единство территории, складывающееся хозяйственное единство, оставались более мощными, чем «национальные».

Сама идея национального территориального государства – родины – была новой для аравийского общества. Концепция «родины», преданность которой человек демонстрирует прежде всего, противоречит и духу ислама, который делает акцент на универсальную общность верующих, противопоставленных немусульманам, и племенным традициям.

Национальное сознание и националистические чувства в Саудовской Аравии ограничивались небольшой прослойкой населения, связанного с современным сектором в экономике, гражданской и военной бюрократией. Те, кто называли себя «националистами», скорее были реформистами и модернистами; они хотели создать более современное общество. Но чувства их были настолько смутными, что левое крыло «националистов», как и исламисты-экстремисты, даже избегали использовать слово «саудовский» в названии своего народа и нации из-за отношения к Саудидам.

Если не считать кровнородственных связей, то ислам оставался в саудовском обществе доминирующей традиционной силой. Он пронизывает социально-политическую структуру, которая сложилась по канонам шариата, быт, социальную психологию.

Ислам оказывал на жизнь общества в Саудовской Аравии более интенсивное воздействие, чем где бы то ни было в мусульманском мире, так как именно она была местом рождения мусульманской религии и оставалась долгие годы изолированной от соперничающих идеологических и культурных воздействий. Саудовская Аравия никогда не испытывала на себе такого влияния иностранной культуры, как Магриб и Ливан – французской, Египет – французской и английской, княжества Персидского залива или Южный Йемен – английской. Лишь в конце 60-х – начале 70-х гг. XX века массовое вторжение некоторых потребительских и культурных ценностей американского образца и учеба многих тысяч саудовцев в США способствовали проникновению американского влияния, но оно было ограниченным и затрагивало часть состоятельной и образованной прослойки, несущей как бы гибридную культуру.

Вопрос о том, являлся ли в Средние века ислам сам по себе препятствием для генезиса и развития капиталистических отношений, остается в мировой науке открытым. Правда, и французский исследователь М. Роденсон, и российский Р.Г. Ланда категорически считают реальной возможность возникновения капиталистического уклада в недрах мусульманского общества. Но в Саудовской Аравии ислам в его ваххабитской (ханбалитской, салафитской) форме ассоциировался и с традиционными общественными институтами (такими, как система распределения расходов государственной казны), и с системой власти в лице «племени» Саудидов и примыкавших к нему групп, и с шариатом, и с традиционным образованием с его упором на богословские дисциплины, и со средневековым мышлением, фатализмом, готовностью смириться с судьбой. Поэтому модернисты в Саудовской Аравии, начиная со «свободных эмиров», левой оппозиции, и кончая современными «либералами», требовали изменить, модернизировать ислам, привести его в соответствие с нуждами последней четверти XX в. и начала XXI в., быстрыми социально-экономическими изменениями в саудовском обществе.

Однако именно на каноны ислама ссылались Саудиды для легитимизации и сохранения своей власти. В этом смысле характерен ответ будущего короля, эмира Абдаллаха ибн Абд аль-Азиза, «свободным эмирам», опубликованный в бейрутских газетах: «Таляль утверждает, будто в Саудовской Аравии нет конституции и демократических свобод. Таляль хорошо знает, что в Саудовской Аравии есть конституция, вдохновленная Аллахом, а не составленная человеком. Я не могу поверить, что существует араб, который полагает, будто в Коране есть хотя бы одно упущение, позволяющее появиться несправедливости. Все законы и декреты в Саудовской Аравии вдохновлены Кораном, и Саудовская Аравия гордится такой конституцией… Что касается заявлений Таляля о социализме, то не существует правого или левого социализма. Подлинный социализм – это арабский социализм, изложенный в Коране. Таляль много говорит о демократии, хотя знает, что если есть подлинно демократическая система в мире, то она существует именно в Саудовской Аравии»1.

Ислам в его ваххабитской (салафитской, ханбалитской) форме, как и племенные и клановые связи, – реально существующие в саудовском обществе долгосрочные факторы. Даже в условиях быстрого развития рыночных, капиталистических отношений они будут оказывать воздействие и на эволюцию социально-политической структуры, и на характер потенциальных внутренних конфликтов.

Но и ислам не оставался неизменным в Саудовской Аравии. Движение «Сахва» было гибридом ваххабитской догмы и идеологии «братьев-мусульман», после 1991 г. оно оказалось в оппозиции к режиму, было запрещено, затем вновь «кооптировано» в идеологию