Маргарита Наваррская - Олег Авраменко

Однако с течением времени этот в высшей степени благочестивый замысел мало-помалу терял свою первоначальную привлекательность. Бланка уже не была девственницей, не была она также холодной и бесчувственной (или, как говорится сейчас, фригидной), и плоть ее все настойчивее требовала своего. Бланку ужасно раздражали и приводили в отчаяние ее ДИКИЕ ЖЕЛАНИЯ, она вела ожесточенную и бескомпромиссную борьбу со своими "низменными страстями", но все ее благие усилия пропадали втуне - воспоминания о ночах, проведенных с мужем, никак не давали ей покоя. И что хуже всего, тогда она, вперемешку с омерзением, испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение!.. Все чаще и чаще внутренний голос, этот не ведающий стыда искуситель, вкрадчиво нашептывал ей, что как горький привкус во рту запивают глотком доброго вина, так и неприятный осадок тех ночей можно без следа растворить в других ночах, заглушить потоком новых воспоминаний, лишенных горечи предыдущих...

Но еще больше, чем для услады тела, Бланка нуждалась в мужчине для утешения души. Она невыразимо страдала от той тяжелейшей формы одиночества, скрасить которое не в состоянии никакая, даже самая тесная дружба - но лишь только любовь. И бессознательно она уже была полностью готова к тому, чтобы влюбиться в первого приглянувшегося ей парня привлекательной наружности, неглупого, с хорошими манерами и приятного в общении. К счастью, таковым оказался Монтини - хоть и распущенный, но весьма порядочный молодой человек.

Совершив прелюбодеяние, Бланка первым делом внесла определенные коррективы в перечень всех смертных грехов. Она решила, что супружеская измена не заслуживает сурового осуждения, если изменяешь с любимым человеком и мужу, недостойному верности. Если главным оружием Норы в борьбе со своим ханжеством были ее легкомыслие, ветреность и полная неспособность к самоанализу, то Бланка противопоставляла ему свой изощренный ум. С поистине иезуитской изворотливостью она убедила себя, что слова такого высокопоставленного слуги Божьего, каковым является архиепископ Тулузский, пусть и сказанные сгоряча, послужат ей достаточным оправданием перед судом Всевышнего. Впрочем, до окончательного раскрепощения Бланке было еще далеко. Как и прежде, она шокировала подруг своими нелепыми, абсурдными, карикатурными представлениями о приличии, приходя в смущение от самых невинных женских разговоров, в которых ни одна нормально воспитанная девушка, даже при всем желании, не нашла бы ничего такого, о чем следовало бы из деликатности умолчать, - если, конечно, эти разговоры происходили сугубо между женщинами в отсутствие детей и мужчин.

В постели с Монтини Бланка чувствовала себя скованно и неловко, принимая в штыки каждую новую его ласку. Ее неотступно преследовал страх перед разного рода извращениями - этими коварными ловушками, которые в изобилии расставил на тернистом пути любви враг рода человеческого, завлекая в них неосторожных и чересчур горячих любовников. Как-то раз она в пылу страсти укусила Монтини, да так сильно, что тот взвыл от боли, а на плече у него впоследствии появился внушительный синяк. Потрясенная своим поступком Бланка немедленно прогнала Этьена прочь, сгоряча обвинив его в том, что якобы он умышленно довел ее до такого состояния, и затем целую неделю не подпускала его к себе.

В конце концов она сменила гнев на милость, однако за время опалы Монтини сделал для себя ошеломляющее открытие. Он вдруг понял, что любит ее всем сердцем, любит ее как женщину, а не как принцессу, и оттого очень испугался. Этьен был парень здравомыслящий и даже циничный и прекрасно понимал, что для Бланки, как бы она не убеждала себя в обратном, их любовь - лишь тихая, уютная гавань, где она решила временно укрыться от жизненных бурь и невзгод, чтобы оправиться от жестоких ударов судьбы, восстановить утраченное душевное равновесие и со свежими силами пуститься в новое плавание к неведомым ему берегам. А он, брошенный и забытый, останется влачить свое жалкое существование на этом берегу, каждый божий день до боли в глазах вглядываясь в пустынный горизонт, с тоской и грустью вспоминая навсегда ушедшее счастье...

Пока еще не поздно, Монтини пытался бежать из Памплоны, но Бланка вовремя спохватилась и отрядила в погоню за ним дюжину королевских гвардейцев, которые быстро изловили беглеца и препроводили его назад во дворец. Увидев горькие слезы возлюбленной, Этьен мигом позабыл обо всех своих страхах и сомнениях, бросился ей в ноги, моля о прощении, и, конечно же, был прощен. С тех пор он старался не думать о будущем и жил только текущим днем.

Когда граф Бискайский без предупреждения ворвался в спальню жены, любовники, утомленные длительными утехами, едва лишь погрузились в легкую дрему. Бланка вскрикнула от неожиданности и подхватилась с подушки; в лицо ей бросилась краска негодования.

- Вы?! - гневно произнесла она. - Вы осмелились нарушить мой запрет?!

Александр остановился возле кровати, держа в руке зажженную свечу. За дверью слышалось встревоженное кудахтанье сонной горничной.

- Погодите, сударыня, не кипятитесь. Я пришел совсем не для того, чтобы проситься к вам в постель. Тем более, что место в ней, похоже, занято всерьез и надолго.

- Ах, какое великодушие, граф! Какой широкий жест! Я, право, польщена... Гм... Так чему же я обязана честью вашего визита, позвольте спросить?

Граф вставил свечу в пустой подсвечник на туалетном столике, пододвинул ближе к кровати низенький табурет с обитым красной бархатной тканью мягким сидением и осторожно опустился на него.

- Чему, спрашиваете? Скорее, кому, - и он вперился взглядом в оробевшего Монтини.

- Даже так! - Вдруг Бланка сообразила, что она совершенно голая, и торопливо натянула на плечи одеяло; Этьену и вовсе захотелось укрыться с головой, чтобы спрятаться от пронзительного взгляда графа, который не сводил с него глаз. - Ну и ну! Это уже интересно.

- Очень интересно, сударыня, - с готовностью согласился Александр. Даже интригующе: принцесса Кастилии, старшая дочь короля, в постели с нищим попрошайкой. Да-а, порой жизнь преподносит нам такие курьезы, что и не снились жалким сочинялам романов и баллад с их убогой фантазией.

- Если вы намерены и дальше разговаривать со мной в таком тоне, предупредила Бланка, бледнея от гнева, - можете не утруждать себя. Лучше уж сразу убирайтесь к чертовой матери.

- Ай, ай, ай! - удрученно покачал головой граф. - Как быстро вы учитесь у Маргариты всем ее порокам - и разврату, и сквернословию! Куда и девалась ваша была застенчивость, изысканность в речах... - Он умолк, так как Бланка уже готова была взорваться. - Впрочем, ладно. Прошу прощения за грубость и предлагаю в дальнейшем обходиться без взаимных упреков и оскорблений. Скажем так: лежащий подле вас молодой господин, несмотря на все свои бесспорные достоинства, будем откровенны, все же недостаточно знатен и богат... мм... для такой высокой должности, как любовник принцессы.