Занзибар, или Последняя причина - Альфред Андерш

— И куда теперь? — спросил чей-то голос за ее спиной.

Юдит резко повернулась. Значит, вот он, конец. Холодным как лед и насмешливым тоном было произнесено то, о чем она как раз думала в этот миг, то единственное, о чем она была в состоянии думать: ее поймали.

Страх охватил ее до такой степени, что она тотчас побежала бы, если бы видела говорившего. Но она не могла ничего разглядеть; тот, кто говорил с ней, находился в полнейшей, черной тьме, в тени, отбрасываемой пароходом. Она попыталась разглядеть хоть что-то и наконец уловила какое-то движение, соединившееся с тихими, почти шепотом произнесенными словами.

— Что вы собираетесь делать?

Человек, произнесший эти слова, подошел к ней, подошел очень быстро и схватил ее за руку выше кисти; это был мужчина, ростом едва ли выше ее, молодой человек, чье лицо она уже видела сегодня вечером, вспомнила Юдит. Человек, которого я видела и который пошел за мной, который хотел схватить меня и вот теперь сделал это.

— Возвратиться в гостиницу вы не можете, — сказал Грегор, — или вам не обойтись без чемодана?

Юдит покачала головой. Грегор посмотрел на нее и отпустил ее руку. Он сухо засмеялся.

— Ах, вот оно что, вы принимаете меня за одного из этих, — сказал он. — Извините, что я об этом не подумал. Неужели я выгляжу как они?

Теперь она узнала его. Он сидел сегодня вечером в ресторане, вспомнила она. И тут она сообразила, что имен-но он позвал хозяина, когда напряжение достигло наивысшей точки, — молодой человек в сером, который ужинал и при этом читал газету. Выглядел ли он как эти? Она не знала, как они выглядят. У нее не было никакого опыта общения с ними, она знала только, что от них надо бежать или кончать жизнь самоубийством, если бежать не можешь.

— Что бы вы сейчас сделали, если бы я был одним из них? — спросил Грегор.

Его охватило нечто вроде неприязни к ней, когда он заглянул в ее избалованное лицо; раздраженный испуганным выражением глаз и нездешней беспомощностью, он еще какие-то секунды продолжал жестокую игру, мучая ее своими вопросами. Он проследил за ее взглядом, который бесцельно терялся в ночи, бесцельно устремлялся к морю.

— Прыгнули бы в воду? — с насмешкой в голосе спросил он. — Как вы думаете, сколько бы им потребовалось времени, чтобы вытащить вас на берег? — Потом он взял себя в руки и сказал: — Хватит, идемте со мной! Не исключено, что вам представится возможность вырваться отсюда.

Он снова взял ее за руку и отпустил лишь тогда, когда убедился, что она идет рядом с ним; к его удивлению, она шла очень быстро, словно не дыша, стараясь не потерять темп, так что он, когда они достигли Николаигассе, сказал:

— Не торопитесь так, спокойно!

И подумал: надо надеяться, она своей нервозностью не испортит все дело!

Пройдя еще какое-то расстояние, она вдруг остановилась и сказала:

— Но я не могу оставить там свой чемодан…

— У вас там деньги? — перебил он ее.

— Нет, — ответила Юдит, — они здесь, в моей сумочке.

— Ну все остальное неважно.

Неважно, с гневом подумала она, вспомнив свое платье, белье, две пары туфель, оставшиеся в чемодане. Ее любимые туалетные принадлежности.

Словно угадав ее мысли, Грегор сказал:

— Вы сможете купить себе новое, если только окажетесь за границей.

— Откуда вы знаете, что у меня хватит на это денег? — спросила она негодующе.

— Вы так выглядите, — сухо ответил Грегор.

Какое-то мгновение она пристально смотрела на него.

— Кто вы такой, собственно? — спросила она.

— Сейчас у нас нет времени, — ответил Грегор и потянул ее дальше.

Дома были погружены во тьму. После одиннадцати люди в Рерике уже спали. Я выгляжу как нечто, имеющее много денег, подумала Юдит. Этого мне еще никто не говорил. Она не могла вспомнить, приходилось ли ей когда-нибудь размышлять о том, что у нее больше денег, чем у других людей. Все это было так естественно: вилла на Ляйнпфад с любимым маминым Дега в гостиной, жокеи на длинноногих лошадях на темной зелени газона — хочется надеяться, что Хайзе успел спрятать картину в надежное место, — сад с португальскими розами летом, георгинами и далиями осенью, шелковисто-оливковая вода в канале Альстера, этот завешенный ветвями плакучих ив тихий, драгоценный канал; они никогда не сорили деньгами, папа за всю жизнь так и не позволил себе купить машину — и тем не менее, выходит, она выглядела как человек, привыкший к большим деньгам. Неужели она выглядела так даже после смерти мамы, после остатков яда в чашке, после бегства, выполняя последнюю просьбу мамы, которая наверняка еще не похоронена и только сегодня к вечеру ее, возможно, положили в гроб и закрыли крышкой? И вдруг она вспомнила, что мамино фото так и осталось на подушке в номере гостиницы.

— Что случилось? — услышала она вопрос своего спутника, когда она внезапно остановилась.

— Фотография мамы, — прошептала она, — лежит в комнате.

— Когда же вы удрали? — поинтересовался Грегор.

«Удрала», подумала Юдит, он называет то, что я сделала, «удрать»? Удрать — это подходит к слову «штучка». Подходит ли это ко мне?

— Вчера, — ответила она.

— Значит, уже завтра утром на основе фотографии они установят, где вы были сегодняшней ночью, — сказал Грегор. — Стало быть, вас идентифицируют очень быстро.

Он почувствовал, как она возмущена, не подозревая о причине ее возмущения.

— Но ведь я не потому подумала о фотографии, — объяснила она. — Я должна иметь ее при себе. Это единственное, что осталось у меня от мамы.

— Ничего не поделаешь, — возразил он. — Вы не можете из-за этого все поставить на карту. Ваша мама пошлет вам другое фото, позднее, когда вы будете в безопасности. Или ее уже нет в живых? — спросил он.

— Она умерла, — сказала Юдит.

— Тогда обратитесь к родственникам, — предложил Грегор. — У них наверняка найдется множество фотографий вашей матери.

Он сам удивлялся собственному терпению. Что заставило его вдруг остановиться и терять драгоценное время, беседуя об оставленном в гостинице фото, и это в ходе акции, от которой зависела жизнь остальных людей и судьба читающего молодого человека в церкви. С другой стороны, читающий послушник — это тоже было лишь художественное изображение, и возможно, фотография матери этой девушки так же ценна, как и образ молодого человека, который читал. Луч газового фонаря осветил развевающиеся темные волосы девушки, Грегор засмотрелся на блестящие пряди, падающие на ее лоб, нос, губы, и он помедлил мгновение, прежде чем заставить Юдит идти дальше.

Он не почувствовал, что своим минутным колебанием сломил ее сопротивление; он только обратил внимание, что она пошла нс так нервно и держалась рядом, пока они продолжали путь. Грегор как можно скорее свернул с Николаигассе в путаницу переулков, окружавших церковь Св. Георга. На узких улочках было очень темно, и Грегор находил правильный путь интуитивно или ориентируясь на вдруг возникающий в узких просветах контур церковной башни или на черную каменную балку, выступавшую на фоне чуть менее темного ночного неба. Кстати, в переулках время от времени встречалось освещенное окно, а на деловой улице не было видно ни зги, на церковной площади все дома погрузились во мрак, горели лишь два газовых фонаря: один там, где улица впадала в площадь, другой — перед главным порталом церкви. Хотя все дома уже казались спящими, Грегор не стал пересекать площадь, он держался у края, шел вдоль домов, как и раньше, в послеобеденное время, пока не достиг южной стороны церкви. Он уже издали увидел освещенное окно в доме пастора. Оттуда падал свет на ступеньки, ведущие к боковому входу в церковь, и в этом слабом свете Грегор обнаружил, что его велосипед все еще стоит, прислоненный к стене пасторского дома; руль слабо поблескивал в желтом мерцании света, льющегося из окна, того самого желтого мерцания, в сферу которого он, вместе с девушкой, должен был войти, чтобы добраться до боковой двери. Кстати, окно было расположено слишком высоко, чтобы он мог заглянуть внутрь комнаты.

Всего ожидала Юдит — нет, ничего я не ожидала, поправила она себя, — но только не того, что ее приведут в церковь, в одну из этих церквей, которых она так боялась, с тех пор как увидела их башни. То, что молодой человек, ее сопровождающий, вынул из кармана тяжелый ключ и отпер им церковную дверь, показалось ей необъяснимым. Тем не менее у нее и сейчас не возникало ощущения, что она переживает своего рода приключение, — она настолько реально воспринимала опасность, в которой жила, что мысль о том, что события этой ночи могли таить в себе нечто романтическое, даже не приходила ей в голову. Она понимала, что происходит чудо, но не удивлялась ему. Через щель приоткрытой двери церкви Св. Георга она проскользнула в тайну, подобно рыбе, которая из светлой зелени воды в открытом пространстве ныряет в тень, под камень. Ослепленная темнотой, она остановилась. Но когда Грегор закрыл за собой дверь — она обратила внимание, что он ее не запер, — она наконец спросила: