На краю света. Подписаренок - Игнатий Ростовцев

— Да… Интересный, очень интересный старичок. Надо будет с ним поближе познакомиться. Может, он мне что-нибудь по этой части расскажет. Как вы думаете, Гаврило Трофимович?

— Познакомьтесь, познакомьтесь. Только вряд ли он будет вам что-нибудь рассказывать…

— Почему?

— Не любят наши старики без дела говорить об этом. Если бы, к примеру, вы скота пасли или пастуха рядили, ну тогда он, может, и рассказал бы вам что-нибудь. А так, для антиресу, вряд ли.

— Ну, посмотрим. Там видно будет. А теперь за дело, Гаврило Трофимович. Вы Конона отправляете нынче в школу?

— А как же, — ответил отец. — Завтра пойдет вместе со всеми.

— Вот и хорошо. А я, признаться, думал, что вы уж решили взять его от меня. Знаете, как у нас — отдадут мальчика учиться, а потом начинают жалеть об этом да гонять его по хозяйству… А Конон у вас мальчик старательный, — продолжал Павел Константинович. — Ему надо обязательно кончить школу. Это очень пригодится в жизни. Очень хорошо, что вы посылаете его нынче учиться. Спасибо вам большое за это.

Тут Павел Константинович встал со стула, прошелся по комнате и вдруг пристально посмотрел на меня. Я сразу съежился и на всякий случай спрятался за спину отца.

— Это что же, младший у вас? — спросил он.

— Младший, младший! — ответил отец. — Тоже в школу просится. Пристал как банный лист. Веди и веди, тятенька, к Павлу Костентиновичу. Хочу, говорит, учиться.

Павел Константинович опять внимательно посмотрел на меня. А отец продолжал:

— Растет парень! Боронит уж, слава богу. В сенокос копны возит. Всю осень с ребятишками телят пас.

— Да он молодец у вас. И пастух, и борноволок, и копны уж возит… А как этого борноволока зовут? — неожиданно обратился ко мне Павел Константинович.

Тут у меня сразу отнялся язык. Я смотрел на него и молчал.

— Скажи Павлу Костентиновичу, как тебя зовут, — подтолкнул меня отец.

Павел Константинович вопросительно смотрел на меня и ждал ответа.

— Кенко… — ответил я каким-то чужим голосом.

— Как, как? Я что-то не расслышал? — переспросил Павел Константинович.

— Акентием его зовут, — ответил за меня отец.

— А сколько ему лет? — спросил Павел Константинович.

— Да семь перед рождеством будет.

— Значит, шесть пока. Седьмой неполный. Знаете, Гаврило Трофимович, — сказал, подумав, Павел Константинович и погладил свою козлиную бороду, — не стоит нынче отдавать его. Мал еще. Пусть подрастет годик. Так лучше будет. А с будущего года и пойдет по-настоящему учиться…

— С будущего так с будущего, — сразу согласился отец и стал прощаться.

Глава 6 В ШКОЛЕ

С этого дня я уже не просился в школу, не приставал к брату, когда он готовил уроки, и не ходил смотреть, как ученики собираются к Бедристовым учиться. Все свое внимание я перенес теперь на строящуюся школу. С осени, пока стояла хорошая погода, мы со Спирькой и Гришкой каждый день ходили смотреть ее. Дедушки Никанора там уже не было. И теперь какие-то сердитые дяди вставляли в школьные окна рамы, приколачивали наличники, навешивали ставни. А другие дяди возводили кругом школы высокий тесовый забор.

Что делалось внутри школы, мы наблюдать уже не могли. Но знали, что там будут красить окна и двери, ставить и белить печи.

Все это не мешало нам каждый день говорить о том, как мы в будущем году будем вместе ходить в школу, сидеть за одной партой и учиться у Павла Константиновича.

А зимой у Спирьки и Гришки случилась беда. Их отца задавило в тайге большой лесиной, и он недели через две умер. Так что Спирька и Гришка осиротели. Их мать продала в Кульчеке свою избенку и уехала с ними на жительство в Безкиш к своим родным.

С отъездом Спирьки и Гришки я тоже вроде осиротел. Мои сродные братья — Ларион Ермиловых и Матвей Гарасимовых — пошли нынче в школу, завели там себе новых дружков и стали смотреть на меня свысока. А других подходящих мне по летам ребят у нас в околотке не было. Конону тоже было не до меня. Он или учил уроки, или помогал отцу по хозяйству. А в праздник уходил играть со своими дружками. Так что мне оставалось безвылазно сидеть около бабушки.

А потом пришла весна, и я боронил. И у себя, и у дяди Ильи, и у Ларионовых. Во время сенокоса возил копны, в страду таскал снопы в суслоны, осенью пас телят и не заметил, как подошло время уж по-настоящему отправляться в школу. В назначенный день меня одели утром в новую рубаху и в новые штаны. Потом я натянул на ноги свои новые сагыры, напялил на голову новую шапку, хоть в шапке ходить было вроде еще и рано. В общем, собрался в школу как настоящий ученик.

Отец по такому случаю тоже немного принарядился и даже причесал гребнем голову, что он делал только по большим праздникам. Потом мы надели свои шабуры, подпоясались как следует; присели ненадолго на лавку и, перекрестясь, отправились в нашу новую школу.

Вот и школа. Мы молча поднялись на высокое крыльцо, прошли через небольшие сени в прихожую со множеством вешалок, сняли здесь наши шабуры и повесили их в углу на свободные гвоздики. А потом осторожно вошли в класс.

В классе все было чисто и красиво. Прямо против дверей стояли в три ряда новые свежевыкрашенные парты. Один ряд парт был уже почти полностью занят поступающими в школу ребятами. Около стены на подставках стояли две большие классные доски. Слева у стены стоял высокий шкаф с книгами. В переднем углу висела огромная икона архангела Михаила. Несколько баб и мужиков сидели отдельно на длинной скамье и уважительно слушали Павла Константиновича. Он был, как и в прошлом году, в черной тужурке со множеством пуговиц, в брюках навыпуску, в начищенных до блеска ботинках. Он ходил по классу взад и вперед и что-то рассказывал. Увидев нас, сразу вспомнил, что мы приходили к нему в прошлом году, взял на столе свою тетрадку и стал ее перелистывать. А потом сразу обратился ко мне:

— Так-с! Значит, Иннокентий Трошин явился в школу. Очень хорошо. Ну-ка, подойди ко мне.

Я нерешительно подошел.

— О! Да ты здорово вырос, — сказал он, посмотрев на меня. — Вот теперь другое дело. Значит, учиться пришел?

— Пришел, — еле слышно проговорил я.

— А шуметь и баловать в школе будешь?

— Нет, не буду.

— То-то. Смотри. А то наказывать буду. Я баловников не люблю.

— Я не буду баловничать.

— Ну, если не будешь, то мы сейчас же и определим тебя к твоему месту. С кем бы ты хотел сидеть в классе за одной партой?

— Со Спирькой.

— С каким это Спирькой? — переспросил Павел Константинович.

— С Крысиным, — немного смелее ответил я.

— Нет у меня такого ученика, — ответил Павел Константинович и еще раз посмотрел в свою тетрадку. — Не приводили ко мне никакого Спирьку. Какой это Спирька Крысин? — обратился он к отцу.

— Это сусед наш, Павел Костентинович. Савватея Кожуховского парнишко. Они вместе собирались учиться. Сам-то Савватей умер зимусь — в тайге лесиной задавило. А Савватеиха с ребятенками в Безкиш подалась к своему отцу. Там решила жить. Так что нету у нас теперь в суседстве Спирьки. В Безкише, видать, будет учиться.

— А кто из ваших соседских ребят пойдет нынче в школу?

— Груздевы вроде хотели отдавать своего Миньку. Да вон он уж сидит на третьей парте.

— Я что-то не припомню никакого Груздева, — заглянув в тетрадку, сказал Павел Константинович. — Кто у вас будет Минька Груздев?

— Я Груздев, — нерешительно подал голос с третьей парты лохматый парнишка.

Тут Павел Константинович еще раз поглядел в свою тетрадку и сказал:

— Ты же Обеднин, а не Груздев!

— Обеднины мы, — подал голос со скамейки один из мужиков. — Это прозвище у нас такое — Груздевы. Прозвали Груздевыми и зовут теперь — Груздевы да Груздевы. Хошь не хошь, а отзывайся. А на самом деле мы Груздевы, а не Обеднины, то бишь Обеднины, а не Груздевы.

На скамейках послышался смех, и кто-то сказал:

— Запутался, кум Василий, в прозвищах-то.

— Запутаешься тут.

— Ничего. Теперь мы разобрались, не запутаемся, — сказал Павел Константинович и что-то записал в свою тетрадку. Потом посмотрел на меня и на Миньку Груздева, подумал немного и сказал: — Вот что, Миша Обеднин. Ты уступи крайнее место на парте Кеше, а сам сядь на среднее место. А ты, Кеша, иди и садись рядом с Мишей. Будете сидеть вместе.

Тут Минька Обеднин передвинулся на середину парты, а я на глазах у всех пошел к нему через весь класс и уселся рядом.

— А с краю от окна мы посадим вам Исаака Шевелева, — сказал Павел Константинович. — Шевелев! — обратился он к долговязому мальчику на первой парте. — Перейди на третью парту, на первое место от окна. Будешь сидеть рядом с Мишей Обедниным.

Исаак Шевелев быстро встал и перешел.

После этого Павел Константинович поглядел на нас, погладил к чему-то свою козлиную бороду и вдруг ни с того ни с сего приказал нам встать.