Непримиримые (сборник) - Сергей Тютюнник

Васька влетел в свою комнату, схватил горшок с кактусом и направился к модулю, где жили командир и замы. Окна у Зыкова горели, и Самсонов нетвердой рукой запустил в стекло горшок. Зазвенело, посыпалось, всколыхнулось внутри.

Командир выглянул не сразу. Видно, опешил или подумал, что напали «духи». Затем показался в пустом окне и рявкнул:

– Что за еханый бабай?

– Не кричите, товарищ подполковник! – решительно ответил окаменевший Васька. – Это я, Самсонов, после хорошего ужина хотел пожелать вам спокойной ночи.

– Нажрался, гнида! – распухал от гнева Зыков.

На улицу выскочили замполит, Кабисов и начальник штаба, сидевшие в гостях у командира.

– Так точно, товарищ подполковник. Карасей помянул. Разрешите идти отдыхать?

– Молокосос! Придурок! Вон отсюда! Проспишься – завтра поговорим!

– Может, часового приставить к нему? – спросил начштаба. – Еще натворит чего-нибудь…

Тут подоспели два капитана – соседи Самсонова по комнате – медик и молодой замполит батальона.

– Мы присмотрим за ним, товарищ подполковник, – обратились они к командиру.

Зыков махнул рукой:

– Идите вы все!..

Самсонов спал не раздеваясь, наполняя самогонным духом комнату, и в его желудке сгорали карасики, распаляя начпродовы сны.

Замполит полка и Кабисов долго курили на улице недалеко от окна Самсонова и обсуждали варианты понижения его в должности (ведь лейтенант – на капитанской): с полком не справляется, нужно переводить на отдельный батальон, на должность рангом ниже. К тому же с командиром нелады, и это главное. Дойдет до общедивизионного скандала, а то и на всю 40-ю армию прогреметь можно. А для достойного «развода без претензий» требуется хорошо организованное партсобрание, где товарищи заклеймили бы начпрода позором и ходатайствовали перед вышестоящим командованием… В общем, Кабисов с замполитом курили и наблюдали за окном с одной раскрытой створкой, занавешенной марлей, где в глубине комнаты спал чудаковатый лейтенант по прозвищу Паганель. Боялись, что еще что-либо произойдет. Но ничего не происходило.

Полковой партийный народ стал собираться в штабном классе тактики. По первому вопросу – претворять в жизнь решения какого-то очередного партийного форума, по второму – клевать начпрода за плохую работу и личное пьянство с дебошем.

Жара, пот, вонь, на стенах – плакаты с образцами вражеских вооружений.

«На учете… какие предложения… кто «за»… президиум… списком… докладчик просит… слово имеет… приступаем ко второму вопросу… заслушать товарища Самсонова… как докатился до такой жизни… люди недовольны пищей… пьянствуете, разбили окно… что скажете в оправдание?..» Василий, еще в училище вступивший в партию, как вступают в совершеннолетие, вышел вперед, сказал: «Товарищи!», побледнел и запнулся. И многие стали его жалеть, даже один член рабочего президиума.

– Не хочу оправдываться, – стал оправдываться Самсонов, – но я шесть раз колонну гонял в Союз на окружные склады. Может, кто был – знает. Там женщина, как мукой припудренная, и туркмен – замначальника мне еще ни разу без волокиты ничего не дали. Я прошу: отпустите там зелени, овощей и прочее по заявке. А она мне – привезешь дубленку, и никаких проблем. Я в другой раз к этому туркмену – замначальника: мясная тушенка нужна, мол, картошка… А он мне – привези магнитофон-двухкассетник, я тебе, мол, не только все дам, но даже сам загружу со своими ребятами. Что я должен, ходить по полку побираться, на вшивую дубленку и двухкассетник деньги собирать у офицеров? – отстрочил Василий пулеметом и снова запнулся.

Тишина, терзаемая изредка оконными мухами, ползла над потными головами.

– Вот сучары, – прошептал кто-то так, что все услышали.

– Я там щас кому-то пошепчу! – вытянул шею замполит.

– А че, правильно, – стал задираться зампотех третьего батальона почти лысый майор Ползиков. – Кому война, а кому мать родна.

Начпрод разрумянился, смотрел в угол, собирал мысли в кучу. Длинная и худая паганелевская фигура простреливалась десятками пар глаз.

– Я уже говорил командиру разведроты, – снова включился обвиняемый Василий. – Зачем захваченное у «духов» добро – магнитофоны там, шмотки – сдавать непонятно куда или сжигать, как после майского рейда? Отдайте мне, я на склады отвезу в Союз, и с продуктами не будет проблем.

В трех местах класса хихикнули. Секретарь парткома из президиума поглядел на каменные челюсти командира полка, постучал ручкой по столу и сдвинул брови:

– Тише, товарищи! Не на базаре!

Командир разведроты рявкнул начпроду через головы сидящих впереди:

– Может, тебе еще и пленных сдавать?!

– Ты бы этим кладовщикам, сынок, вместо дубленок по паре гранат в задницу воткнул, – опять высказался главный технарь третьего батальона майор Ползиков.

– Матвеич, шо за разговоры?! – снова скрутил шею замполит полка.

– А че, правильно, – вспыхнул Матвеич. – Крысы тыловые! Сидят там, морды наели, воруют тоннами, а мы говном давимся!

Командир полка оглянулся с первого ряда. Секретарь парткома вскочил и металлическим голосом оглушил Матвеича:

– Товарищ Ползиков! Видимо, следующее персональное дело будет ваше. Не в первый раз вы грубо ведете себя на собрании. А собрание, между прочим, – это школа воспитания.

Это уже касалось всех. Собрание притихло, буравя мыслью партийную формулу о собрании. Забытый на минуту Самсонов смотрел в угол. Пунцовые щеки блестели от пота. Мысли спотыкались одна об другую.

Встал заместитель командира по тылу, бывший ротный, польстившийся когда-то на прелести тыловой службы, майор Кабисов – мускулистый, коротконогий, – твердо посмотрел на рабочий президиум с секретарем парткома посередине и кашлянул:

– Товарищи, тут есть и моя вина как непосредственного начальника. Он парень молодой, неопытный. Может, где-то упустил я, недоглядел. Нужно помочь ему встать на ноги, вносить свой вклад… Во многих случаях это недоработка не его лично и даже не моя, а всего нашего коллектива…

– Ты-то сам лучше, что ли? – шептался в углу Матвеич с командиром разведроты, имея в виду Кабисова. – Тесто для хлеба второй год в бетономешалке крутят, никак пекарню не привезут. Холодильников нет, мясо тухнет, консервы взрываются от жары… Вот, блин, Рассея! При Сталине небось первым под расстрел пошел бы. Вот тогда и был бы порядок…

Секретарь парткома ледяным взглядом заморозил шептунов. Замполит опять оглянулся и вытянул шею.

– Почему пьете, почему дебоширите, товарищ Самсонов? – подал, наконец, голос Зыков, уставший от говорильни и всего этого собрания.

Его вопросом как бы закончилась первая часть персонального дела и как бы началась вторая.

– Я вообще-то не пью и в тот день пьяным оказался случайно, – оправдывался Васька под смешки публики. – Просто такое у меня получилось душевное состояние.

– Ваше душевное состояние полбарака видело, – пальнул с места замполит полка. – И слышало. Своими вазонами чуть модуль вдребезги не разнес. Думали, обстрел начался…

Наматывали начпродовы жилы на командирский палец заранее подготовленные выступающие, топтались по грешной душе Василия, вытирали об него ноги…

– В общем, напился до свинского состояния, учинил дебош, потерял облик офицера-коммуниста, – заканчивал разборки секретарь парткома. – Предлагаю «строгий выговор с занесением в учетную карточку», а также ходатайствовать перед вышестоящим командованием о переводе на должность с меньшим объемом работы.

Встал Матвеич Ползиков – вечно недобритый, с седой щетиной на щеках и лысеющей голове, – крякнул, прочищая глотку, и заговорил осторожно:

– Во-первых, собрание вряд ли может ходатайствовать о должностных перемещениях. Во-вторых, не надо делать из нас глухих и слепых, понимаешь, дурачков. Тут вот никто об этом не говорит почему-то. А я, понимаешь, не могу равнодушно слушать. Все ведь знают, что было накануне: Вася карасиков в «фонтан» пустил, а их приказали зажарить. Это, я скажу, не по-офицерски, не по-мужицки, в конце концов… Мы же, понимаешь, не железные, – и перевел дух.

Вскочил замполит полка – человек не высокий и не низкий, не брюнет и не блондин, не худой и не толстый, а один черт знает какой. Не дал Ползикову договорить.

– Товарищи! Все ясно: тут, грубо говоря, камень в огород (не камень, а вазон, и не в огород, а в окно – комментировали в дальнем углу) Николая Андреича (взгляд и кивок в сторону командира полка). Надо расставить все точки… Командир про карасиков сказал полушутя. Тут, кстати, есть свидетели (кивок в сторону «обработанных» свидетелей). А Самсонов не понял. Кстати, кто карасей съел? – и хитро посмотрел на Ваську.

Пауза. Молчание. Мухи поют на стекле.

– Я. – Василий вспомнил бегающие глазки своего подчиненного прапорщика и чуть не взорвался от душевного давления.

Замполит улыбнулся и сел. Ползиков вытер пот со лба. По залу пробежал легкий шум. Встал секретарь парткома: