Убийцы прошлого - Калеб Карр

Сюжет с убийством годился для этого наилучшим образом, годился даже больше, чем старый добрый секс-скандал. В конце концов, народное сознание уже давно связало слова «президент» и «секс-скандал», а заговоры с целью убийства все еще до крайности притягивали и возбуждали публику, доказательством чему служит реакция общества на фокус Малкольма и его команды с изображениями гибели Эмили Форрестер. А учитывая широкую известность того, что Вашингтон, как и многие в его время (да сегодня, раз уж на то пошло), был фактически убит некомпетентными врачами, то последующее «откровение» о том, что убийство было результатом заговора, вызовет у страны и мира не больше скепсиса, чем за нашим обеденным столом. Короче говоря, раздор будет вновь посеян внешне достоверными фактами.

К концу вечера мы достигли согласия в том, что план хорош настолько, что его можно представить Малкольму. Слейтон вызвался исполнить эту обязанность, что он и сделал на следующий день. Все то время, что он провел с нашим немощным предводителем за закрытой дверью, я мерил шагами пол своей комнаты, а лежавшая на кровати Лариса убеждала меня, что все пройдет без сучка и без задоринки. Так оно и вышло: со встречи Слейтон явился с весьма довольным видом и сообщил, что Малкольм одобрил наш план и хочет, чтобы остальные приступали к изготовлению документов, которых требует эта задача.

И все же казалось странным то, что Малкольм не прервал свое затворничество хотя бы для того, чтобы лично одобрить наш план. Спросив у Слейтона, доволен ли он отзывом Малкольма, я получил положительный ответ, но видел, что в действительности он несколько обескуражен приемом, оказанным нашему труду. Меня однако же не покидали сомнения, хотя на протяжении нескольких последующих загруженных работой дней я пытался, как мог, приписать это равнодушие непрекращающейся затяжной битве, которую Малкольм ведет с собственным телом, и сопровождавшей ее эмоциональной и интеллектуальной неустойчивости. В редкие минуты передышки я уличал себя в желании задать ему прямой вопрос: что кроется за всем этим?

Мне так и не представилось случая сделать это, пока мы снова не взошли на корабль, чтобы пересечь Атлантику и попытаться изменить восприятие рождения нации и национального образа Соединенных Штатов Америки, что сложились в мире. В этом путешествии я обнаружил, что нехватка энтузиазма у Малкольма вовсе не связана с нашим проектом и что опасения, охватившие нашего предводителя, обусловлены его более полным знанием обстоятельств, — опасения, которые вскоре подтвердил все тот же маленький компьютерный диск, что я однажды обнаружил в кармане куртки.

Глава 26

В основу "мистификации Вашингтона", как мы назвали наш план, легли два комплекта поддельных документов. Первый состоял из признаний, сделанных на смертном одре тремя заговорщиками, мучимыми совестью. Признания принадлежали Томасу Джефферсону (из-за его личных грешков и лицемерия в вопросах рабства общество давно было готово к любым обвинениям в его адрес), Джону Адамсу, чей страстный, временами иррациональный федерализм навеки сделал его вечной мишенью популистов; и, наконец, одному из хирургов, оперировавших Вашингтона. Второй набор фальшивок состоял из нескольких писем Вашингтона его близким друзьям, где он говорил о своем намерении выступить перед нацией с предупреждением о растущей власти тех, в чьей собственности были богатства страны.

Ко времени, когда мы со Слейтоном составили тексты, Леон с Жюльеном уже окончили манипуляции с составом чернил и бумаги, так что документы скоро приобрели окончательный вид. Мы взошли на корабль и направились в сторону Нью-Йорка и Вашингтона, чтобы упрятать плоды наших рук в разные архивы. Братья Куперман занялись тем, что внедряли в содержимое различных вебсайтов сфабрикованные нами документы и журнальные статьи, которые, будучи найдены, говорили бы в пользу нашего подлога. Вскоре после отплытия было решено, что небо наверняка кишит воздушными патрулями, разыскивающими таинственный самолет, невесть каким образом скрывшийся в районе Северного моря, и что лучше пересечь Атлантику под водой. Мы вновь погрузились в пустынные воды и направились к юго-западу, чтобы двигаться над поверхностью дна, пока не достигнем континентального шельфа, где мир меняется к худшему.

Опускаясь ниже, мы пересекли хребет большой подводной горной цепи, носившей название "Берег Дикобраза", и направились в сторону плато Дикобраза, лежавшего на глубине приблизительно в три тысячи футов. Для большинства обычных подводных лодок такие глубины немыслимы, но наш корабль отличался от них множеством примечательных особенностей. Ландшафт океанского дна был куда эффектней, чем то, что нам довелось наблюдать в предыдущее плавание, так как на сей раз мы опустились куда глубже; но эта красота лишь подчеркивала гнетущее отсутствие каких бы то ни было признаков жизни. Ко мне быстро вернулась та же странная смесь восторга и печали, что владела мной в путешествии на восток. И когда Малкольм по системе громкой связи пригласил меня пожаловать к нему в обзорный отсек, его подавленный голос прозвучал в тон невеселому настрою.

Когда я вошел, он в полном одиночестве сидел в своем инвалидном кресле и созерцал драматический пейзаж, который высвечивали мощные лучи прожекторов. Я тихо приблизился, и он указал мне на стоящий рядом стул.

— Присядьте, Гидеон, — сказал он. — Прошу вас.

Он массировал свой лоб и, казалось, пребывал в сильном расстройстве; вдруг он вздрогнул и указал на примечательное зрелище: одинокую рыбу длиной примерно двадцать пять футов, странное создание, отчасти напоминавшее акулу. Но для акулы ее движения были слишком вялыми и замедленными, а глаза, отнюдь не по-акульи неподвижные и черные, ярко светились во тьме.

— Это сонная акула, — пояснил Малкольм. Его лицо повеселело при виде этой твари. — Глубоководная рыба. — Неожиданно он снова помрачнел. — Ее приманивают генераторы акустических волн, спускаемые на дно рыбацкими флотами. Должно быть, наверху сейчас траулер, и это создание будет мертво еще до захода солнца. Мясо ее не слишком ценится, зато от глаз, как считается во многих частях Азии, возрастает мужская сила. — Он раздраженно вздохнул. — Никогда не мог понять, отчего народы, которые не в силах контролировать прирост населения, так беспокоятся за свою мужскую силу.

Я хотел было ответить, но Малкольм предостерегающе поднял руку, призывая к молчанию. Он следил, как сонная акула грациозно плывет к поверхности океана и к собственной смерти. Потом прошептал:

— Так замечательно воочию видеть чудеса нашего мира, Гидеон, безо всяких лекарств… — Через несколько секунд, заметил я, его зубы заскрежетали, а брови страдальчески изогнулись. — …и так мучительно, — выдохнул он. По его телу прошла заметная дрожь. — От боли время сжимается… минуты, часы, дни — они истончаются. — Наклонившись к стеклу, он выдохнул: — Сколько времени я смотрю на тебя, мой бедный обреченный друг?

Казалось немыслимым переносить такие страдания, не теряя контроль над собой. Но он подождал, пока акула не исчезнет из поля зрения, и лишь затем отказался от дальнейшей борьбы, достав из кармана шприц.

— Я надеюсь, вы простите меня, Гидеон, — вымолвил он, вводя иглу в вену левой руки. Затем он откинулся назад и на минуту прикрыл глаза.

— Малкольм, — сказал я осторожно. — Позвольте мне задать вопрос. Не стали ли эти приступы сильнее или чаще?

Он кивнул.

— Если бы я мог больше отдыхать… — произнес он, открывая глаза. — Но на это нет времени. Во всяком случае, сейчас, — глубоко вздохнув, он наконец повернулся ко мне. — Вы отлично поработали на острове, Гидеон. Другие, несомненно, тоже, и все же учитывая, что это был ваш первый опыт, я счел нужным лично сообщить вам: великолепно проделанная работа.

Я облегченно улыбнулся.

— Мы с полковником Слейтоном беспокоились, что, может быть, на самом деле вам так не кажется.

— Потому что я не принимал в ней участия? Да, я сожалею об этом. Но на меня навалилось столько работы, которую я пока что способен делать, и я должен был это… предусмотреть. Но это не связано с вашими достижениями, — они исключительны. По правде говоря, все, что беспокоит меня в этом проекте, это то, что он может оказаться слишком хорош.

Я не сразу нашелся, что ответить.

— Не думал, что мистификация может быть "слишком хорошей".

— Может — если создается для того, чтобы быть разоблаченной, — отвечал Малкольм. — Эта мысль не приходила вам в голову, Гидеон?

— Какая?

— Что наша работа все же должна быть разоблачена.

Мое замешательство усиливалось.

— Я думал, в этом все и дело.

— Ну, что все дело — это вряд ли, — в голосе Малкольма слышалось явное разочарование, ставшее еще заметней, когда он с досадой круто развернул свое кресло. — Едва ли полдела! — продолжал он; лечение восстанавливало как его силы, так и его страстность. — Это наше «открытие» было частью общего плана — ведь эти фальсификации мы сеяли повсюду лишь для того, чтобы привлечь внимание к опасностям нашего времени, а вовсе не для запудривания мозгов!