Русская история. Часть I - М. Воробьев

Объяснить это можно тем, что Даниил Галицкий — бесспорно, патриот своей земли, но вместе с тем и политик — в течение всей своей политической деятельности фактически метался между двумя дорогами. Он делал выбор: на кого опереться?

Ближе ему был Запад, с которым он был хорошо знаком, с которым связывали его и узы родства, и который формально обещал ему поддержку против татар. А на Востоке были татары, и казалось, опираться на татар было невозможно.

Мы знаем, что Даниил неоднократно заводил переговоры с Западом, вел и прямые переговоры с Ватиканом, был коронован папским легатом в Дорогичине. Именно этой ориентацией князя Даниила можно объяснить ту попытку оппозиции, которая наблюдается со стороны митрополита Кирилла. Православный митрополит, он прекрасно понимал, что Запад здесь не помощник, а наоборот. Он понял, что верен другой путь, и в этом отношении был полностью согласен с князем, которого сам впоследствии отпевал, — с Александром Невским. Мы видим здесь ту симфонию церковной и царской власти, которая бывала иногда на Руси. И тогда даже невозможное становилось возможным.

Преемником митрополита Кирилла был митрополит Максим, грек. Вот этот грек, казалось бы, очень далекий от русских интересов, который, вероятно, плохо представлял себе Русь, тем не менее фактически продолжил деятельность своего предшественника — правда, не в таких масштабах, хотя известно, что он тоже постоянно путешествовал. Но он делает очень важную вещь, которая во многом определит дальнейшее развитие Руси: формально переносит митрополичью кафедру из Киева во Владимир. Таким образом духовный центр перемещается в северо-восточную Русь.

Делает это человек, который не обязан был хорошо разбираться в русских делах. Но тем не менее получается, что он понимает суть процесса, который идет, и делает чрезвычайно важное дело. Тем более что ему, вероятно, это было сделать легче, чем, скажем, русскому митрополиту, поскольку, естественно, ему Константинопольская патриархия доверяла больше.

Смена местопребывания митрополита — это не просто пространственное изменение. Киевскому митрополиту полагалось быть в Киеве. Но Киев был разгромлен в 1240 году и представлял собой запущенные развалины, руины, которые нельзя было назвать городом. Потом, в 1290 году, эти остатки были окончательно разорены и постепенно становились фактическим местом пребывания каких-то банд, хищников, грабителей. Туда спускались литовцы, в этих пространствах фактически была нарушена всякая государственность. Правда, митрополит мог переехать и в Галич — Галич-то ближе, чем Константинополь. Но нет. Западные авантюры Галицких князей подтолкнули митрополитов сделать свой выбор. И они его сделали в пользу северо-восточной Руси.

С этого момента история Руси делается на северо-востоке. И хотя один из Галицких князей пытается создать свою митрополию, которая просуществовала всего два или три года (митрополитом Галицким был Никон, который был поставлен в 1302 или в 1303 году, а умер в 1305). Но центром духовной жизни Галич не стал. И мы знаем, что постепенно Южная Русь утратила свою государственность и вошла в состав и Польши, и Литвы. В XIV веке мы уже не знаем Галицко-Волынского княжества — мы знаем Литовское государство, Великое княжество Литовское, которое впоследствии сольется с католической Польшей.

На севере же дела пойдут совершенно иначе.

Митрополит Максим, может быть, не будучи такой яркой личностью, как митрополит Кирилл, тем не менее делал то же самое дело.

Он умер, и на его место был избран — опять-таки на юге — игумен Петр, впоследствии первый московский святитель. И опять то же самое: он без конца объезжает разные земли, в том числе и волынские, и Галицкие, окормляет паству — то есть продолжает ту же самую малозаметную работу, которую начал митрополит Кирилл.

Мы знаем, что тверской князь принял митрополита в штыки. Тверской князь Михаил в это время был великим князем владимирским, и он был недоволен тем, что митрополит поставлен не по его выбору. {стр. 36} Была другая кандидатура, которая не была утверждена в Константинополе. И он, вполне возможно, был одним из инициаторов этой малопривлекательной истории с судом над митрополитом Петром. Но вы знаете, что митрополит Петр был оправдан, и именно в процессе этого суда одним из самых ярых защитников митрополита был московский князь Юрий Данилович, который тягался с тверским князем за великое княжение. Юрий Данилович был человеком крайне малопривлекательным. Если его отец был замечательный человек, то Юрий был политик, который в своей деятельности не брезговал ровно никакими средствами, ибо цель — великое княжение владимирское — оправдывала в его глазах все. Но он был, бесспорно, человеком умным. Он видел, что великий князь владимирский не собирается строить нормальные отношения с главой Церкви, и, вероятно, сделал все, чтобы у него отношения с митрополитом Петром были хорошими.

Другое дело, что Юрию Даниловичу было недосуг эти отношения долго поддерживать. Поэтому в Москве, своей столице, его практически никогда не было. Он непрерывно сидел в Орде, периодически нападал на своих соседей, иногда терпел от них разгромы, как, скажем, от тверского князя. Он даже женился на сестре хана, она была перекрещена, естественно, в Православие и получила имя Агафья. Она умерла, находясь в плену в Твери после очередного разгрома, который потерпел Юрий от тверского князя Михаила. И это было использовано Юрием Даниловичем, который обвинил тверского князя в убийстве ханской сестры. А в Москве в это время управлял брат Юрия Даниловича — Иван Данилович, который, в отличие от своего брата, был большим домоседом.

Михаил Тверской был зверски убит в Орде, и надо полагать, что к этому руку приложил Юрий Московский. Прямых доказательств нет, но тем не менее, учитывая общий характер деятельности Юрия, это могло иметь место. У него остался сын-наследник — Дмитрий Михайлович, который имел интересное прозвище: Дмитрий Грозные очи. И вот этот Дмитрий, вероятно, узнал о роли Юрия Московского в смерти отца и однажды, встретив его в Орде, зарубил прямо на улице. За что, естественно, сам был убит татарами. Так вот, московским князем становится Иван Данилович, поскольку его брат умер бездетным. А у него-то отношения с митрополитом Петром были очень хорошие. Каждый раз, когда митрополит Петр приезжал в Москву, его встречали с распростертыми объятиями.

Видимо, эти люди действительно очень хорошо поняли друг друга и те цели, которые перед ними стояли. И вот в Москве спешно в августе 1325 года закладывается маленький Успенский собор — так благословил митрополит Петр. У нас не строили под зиму, начинали все ранней весной, но здесь торопились, и в еще не достроенном храме положили умершего митрополита Петра, поскольку таково было его желание. Начинаются чудеса у гроба святителя, и Москва уже не просто крохотный городок, затерянный где-то в приволжских лесах, не какая-то промежуточная станция между Владимиром и Рязанью, не гнездо хищников типа Юрия Московского, а место, где похоронен митрополит русский.

В 1328 году великим князем владимирским становится Иван Данилович Калита, о котором в русской истории почему-то всегда говорят с некоторым сарказмом. Ну действительно — скопидом, калита, денежный мешок; о нем известно много самых разных подробностей, в частности такая. Как известно, он был очень набожен и очень нищелюбив. И дело было не только в традиции, но и в характере. Когда он шествовал в собор из своего терема, то нищие тянули руки, а он из своей калиты (кошелька, привязанного к поясу) оделял их мелкой монетой. В одном житии рассказывается, как один нищий протиснулся к князю, протянул руку и получил подаяние. Тут же он забежал с другой стороны и опять попросил. Князь опять ему дал милостыню. Тогда он в третий раз просит. Князь его уже заметил, подает ему и говорит: «Возьми, несытые зенки». А тот ему отвечает: «Сам ты несытые зенки! Здесь царствуешь и там хочешь царствовать». То есть: ты так подаешь милостыню, что не только здесь ты князь, но и после смерти окажешься в раю за свое нищелюбие.

И вот этот скопидом и домосед Иван Калита делает поразительную вещь: в течение 15 лет, которые он управляет Москвой и всей Русью, на русских землях не появляется ни одного татарина без разрешения московского князя. Татары возникают только тогда, когда кто-то из подвластных Калите людей пытается быть независимым.

Управляет он весьма любопытно. Он накладывает весьма солидную дань подати на всех своих подданных. Ему надо платить ордынский «выход», а за своевременное и правильное предоставление «выходов» князья отвечали головой. Но он собирает значительно больше. Когда где-то не в его уделе начинается распря или вдруг перестают его слушать, он иногда посылает туда своих воинов, как, скажем, послал свою дружину в Ростов, чтобы они его просто разгромили. Но после этого все жители ростовской земли приглашаются жить в московских землях: пожалуйста, здесь вас трогать никто не будет. И люди идут. Именно так переходит из Ростова Великого в подмосковный Радонеж боярин Кирилл и его жена Мария с сыновьями, один из которых — будущий Сергий Радонежский.