Старец Силуан Афонский - Софроний Сахаров

Наука и философия ставят себе вопрос: ЧТО есть истина? в то время, как подлинное христианское религиозное сознание всегда обращено к истине «КТО».

Представители науки и философии нередко считают христиан беспочвенными мечтателями, себя же стоящими на твердой почве, и потому именуют себя — позитивистами. Странным образом не понимают они всей негативности своего «ЧТО», не понимают, что Истина подлинная, абсолютная может быть только «КТО» и никак не «ЧТО», потому что Истина не есть отвлеченная формула или отвлеченная идея, но есть Саможизнь.

В самом деле, — что может быть абстрактнее и негативнее истины ЧТО? И этот великий парадокс мы видим на всем историческом пути человечества с момента грехопадения Адама. Зачарованное своим рассудком, человечество живет в каком-то дурмане, так что не только «позитивная» наука и философия ставят себе подобно Пилату, вопрос: ЧТО есть истина? но даже и в религиозной жизни человечества наблюдается все тот же великий обман, и там люди постоянно сходят на путь искания истины «ЧТО».

Рассудок полагает, что если он познает искомую им истину — «ЧТО», то достигнет обладания магической силой и станет свободным властелином бытия.

В религиозной жизни человек, сходящий на путь рассудочных исканий, неизбежно впадает в пантеистическое мировосприятие. Всякий раз, когда богословствующий ум пытается своею силою познать истину о Боге, понимает он то, или не понимает, роковым образом впадает все в ту же ошибку, в которой погружены и наука, и философия, и пантеизм, а именно — в искание и созерцание истины «ЧТО».

Истина «КТО» — рассудком никак не познается. Бог «КТО» — познается только чрез общение в бытии, т. е. только Духом Святым. Это постоянно подчеркивал Старец Силуан.

Сам Господь об этом говорит так: «Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое, и Отец Мой возлюбит его, и Мы прийдем к нему, и обитель у него сотворим»… «Утешитель же, Дух Святый, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему» (Ио. 14, 23—6).

В православном аскетическом опыте путь отвлеченных созерцаний отвергается, как неправильный. Кто в своих богомыслиях останавливается на отвлеченном созерцании Блага, Красоты, Вечности, Любви и подобн., тот встал на ложный путь. Кто только совлекается всех эмпирических образов и понятий, — тот тоже еще не познал истинного пути.

Православное богосозерцание не есть отвлеченное созерцание Блага, Любви и проч. Не есть оно и простое совлечение ума от всех эмпирических образов и понятий. Истинное созерцание дается Богом чрез пришествие Бога в душу, и тогда душа созерцает Бога и видит, что Он любит, что Он благ, великолепен, вечен; видит Его надмирность и неизреченность. Но отвлеченно ничто не созерцается.

Подлинная духовная жизнь чужда воображения, но во всем до конца конкретна и положительна. Подлинное богообщение ищется человеком не иначе, как чрез личную молитву к Богу Личному. Подлинный духовный христианский опыт — есть общение с Богом абсолютно свободным, и потому не зависит от одних усилий и воли человека, как это возможно в опыте не-христианском (пантеистическом).

Мы никогда не сможем достигнуть чрез наше неуклюжее слово передать читателю то, чем мы поражались при общении со Старцем. Живая беседа с ним носила совершенно особый характер. Несмотря на всю простоту и кротость беседы, слово его было чрезвычайно действенно, как слово, исходившее из глубокого опыта бытия, как слово подлинного носителя Духа жизни.

Явление Христа Силуану было — личной встречей, в силу чего его обращенность к Богу приобрела глубоко личный характер. Молясь, он беседовал с Богом лицом к Лицу. Чувство Личного Бога очищает молитву от воображения и отвлеченных рассуждений, переводя все в некий невидимый центр живого внутреннего общения. Сосредоточиваясь во внутрь, молитва перестает быть «взыванием в пространство», и ум становится — весь внимание и слух. Призывая имя Божие, Отче, Господи и другие, он пребывал в таком состоянии, о котором «нельзя говорить» (2 Кор. 12, 4), но кто сам испытал присутствие живого Бога, тот поймет.

Один замечательный подвижник Монастыря, Отец Трофим, заметил это в Старце Силуане и пришел в страх и недоумение, о чем сам поведал нам уже после кончины Старца.

О любви к врагам

ПОДОБНО ТОМУ, как всякое рационалистическое мировоззрение имеет свою логическую последовательность, свою диалектику, так и духовный мир имеет, выражаясь, конечно, условно, свою конструкцию, свою диалектику. Но диалектика духовного опыта вполне своеобразна и не совпадает с ходом обычного мышления.

Так рационалистам, возможно, покажется странным указываемый блаженным Старцем критерий истинной веры, истинного богообщения, признак подлинного благодатного действия, а именно — любовь к врагам.

Здесь, при всем нашем желании быть возможно кратким и избежать все излишнее, мы считаем нужным сказать несколько пояснительных слов.

Человеку дано упование в грядущем веке получить дар великого богоподобия и полноты блаженства, но здесь он познает лишь «залог» будущего состояния. В пределах земного опыта человеку, облеченному плотию, дано во время молитвы совместить пребывание в Боге с памятью о мире, но когда пребывание в Боге достигает большей полноты, тогда «забывается мир», подобно тому, как всецело «прилепившийся земле» — забывает Бога.

Но если в состоянии более полного пребывания в Боге мир «забыт», то возможно ли говорить о любви к врагам, как критерии истинного богообщения? Ведь забывая мир, человек не мыслит ни о друзьях, ни о врагах.

Бог по сущности Своей надмирный, запредельный (трансцендентный) миру. Своим действием пребывает в мире (имманентен миру). Полнота и совершенство надмирного состояния Бога нисколько не нарушается непрестанным действием Его в мире. Но человек на земле, облеченный плотию, не имеет такого совершенства, и потому когда всецело, т. е. всеми силами своего ума и сердца пребывает в Боге, тогда уже не имеет в своем сознании ничего от мира. Однако из этого не должно делать вывода, что полнота пребывания в Боге не имеет связи с любовью к врагам. Старец утверждал обратное, а именно теснейшую связь одного с другим.

В явлении Господа ему была дана та степень познания, которая исключает сомнения и колебания. Он категорически утверждал, что кто любит Бога Духом Святым, тот непременно любит и все творение Божие, и прежде всего человека. Эту любовь он познал, как дар Святого Духа; он воспринял ее, как нисходящее свыше действие Бога; и наоборот, он испытывал всецелое погружение в Бога, приходившее в силу благодатной любви к ближнему.

Говоря о врагах, Старец употреблял язык окружавшей его среды, когда много говорилось и писалось о врагах веры. Сам он делил людей не на врагов и друзей, а на познавших Бога и непознавших Его. Если бы историческая обстановка была иною, то и Старец, полагаем, выражался бы иначе, что и бывало много раз, когда говорил он о любви к сочеловеку вообще, т. е. ко всем людям, и благотворящим и злотворящим. В этом он видел уподобление Христу, Который «руки распростер на кресте», чтобы всех собрать.

В чем сила заповеди Христа: «Любите врагов ваших»? Почему Господь сказал, что хранящие заповеди Его узнают, откуда сие учение? (Ио. 7, 17). Как Старец понимал это?

Бог есть любовь, любовь абсолютная, объемлющая в преизбытке всю тварь. Бог и во аде присутствует, как любовь. Дух Святый, давая человеку, в меру вместимости его, познать действенно эту любовь, тем самым открывает ему путь к полноте бытия.

Там, где есть «враги», там есть и отвержение. Отвергая, человек неизбежно выпадает из Божественной полноты, и уже не в Боге. Достигшие Царства Небесного и пребывающие в Боге, в Духе Святом, видят все бездны ада, ибо нет такой области во всем бытии, где бы не присутствовал Бог. «Все небо Святых живет Духом Святым, а от Духа Святого ничто во всем мире не скрыто»… «Бог есть любовь, и во Святых Дух Святой есть любовь» («О Святых»). Пребывая на небе, Святые видят ад и его тоже объемлют своей любовью.

Ненавидящие и отвергающие брата — урезаны в своем бытии, и Бога истинного, Который есть всеобъемлющая любовь, они не познали, и пути к Нему не обрели.

Несовмещение полноты пребывания в Боге с полнотой пребывания в мире для человека в смысле «одновременности» — приводит к тому, что суждение о подлинности или, наоборот, «мечтательности» созерцания становится возможным лишь «по возвращении» к памяти и чувству мира. Он утверждал, что если после духовного состояния, воспринятого как богосозерцание и богообщение, нет любви к врагам, а следовательно и всей твари, то это верный показатель, что созерцание было не подлинным, т. е. не в Боге истинном.

«Восхищение» в созерцание может придти к человеку прежде, чем он даст себе в этом отчет. В состоянии самого восхищения, даже когда оно не от Бога, человек может не уразуметь, что с ним произошло. И если плодом созерцания «по возвращении» явилась гордость и безразличие к судьбам мира и человека, то, несомненно, таковое было ложным. Итак, истинность или обман созерцания познается по плодам его.