Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву - Лея Трахтман-Палхан

Мой дедушка Таратута был «миснагедом», то есть противником хасидов. Он считал, что в стране все некошерное. Он не ел мясо, так как резники были из хасидов. Он не давал нам стирку, так как, по его мнению, нельзя было стирать «некошерным» мылом. Я приносила ему еду, которую готовила мама. Мы жили на Левински, далеко от него. Как-то я увидела, как он кипятит свое белье в маленьком котле на костре во дворе перед бараком, где он жил. Я просила, чтобы он дал мне постирать ему. Он отказался и сказал, что нельзя стирать мылом. «В этой стране все некошерно». Дедушка, которого все смущались, остался одиноким в большом бараке. Никто не смел даже жениться против его воли. Я знаю, что у мамы был любимый человек в местечке. Он был учителем. Но дедушка сказал, что он «эпикойрес», и не дал своего согласия на брак. Юноша оставил местечко и уехал в Америку, а мама вышла замуж за папу через сваху. Ада тоже встречалась здесь, в Палестине, с высоким красавцем. Я видела его, когда он провожал Аду до барака. Дедушка запретил ей встречаться с «эпикойресом», и она вышла замуж за Иошуа тоже через сваху.

Юда как-то привел любимую девушку к дедушке, чтобы тот познакомился с ней. Эту встречу я помню. На нашей встрече в 1956 году Юда подтвердил мои воспоминания. Они сидели втроем у маленького столика возле стены барака. Девушка была уроженкой Польши. Она сидела, одетая с иголочки, нарумяненная, губы подкрашены, и блестящие каштановые волосы спадали ей на плечи. Я стояла и смотрела на нее. В те годы такой вид был достаточно редок среди женщин-поселенок, которые одевались в серые рабочие платья. В часы досуга и для танца хора поселенки надевали белые вышитые рубашки с черным или цветным сарафаном. Девушка Юды была одета в черное платье, украшенное тонкой вязью. Она все время посмеивалась, и при каждом ее смешке дедушка становился все более хмурым. Когда я описала эту сцену в семейном кругу во время моего посещения Израиля в 1956 году, Юда поразился, как я в таком маленьком возрасте восприняла и запомнила ситуацию. Дедушка, понятно, был против их свадьбы, и Юда в конце концов женился на Ривке, по-видимому, тоже через сваху. Ривка была здоровая и красивая девушка, блондинка с серо-голубыми глазами и румянцем на щеках. Она была веселая и сразу нашла с нами, детьми, общий язык. Мордехай женился на Рахели, иерусалимской красавице, тоже через посредника.

Мои любимые дяди Юда и Мордехай отличались друг от друга и внешне, и по характеру. Юда был душой общества. Однажды он взял меня в комнату, где сидели его друзья. Он им рассказывал что-то с самым серьезным видом, а все лопались от смеха. Он был высоким красавцем.

Мордехай был среднего роста и замкнут в себе. И сейчас, в возрасте 93 лет, он красив и строен. Он любил лирику Генриха Гейне. Я помню, как зашла к ним с Рахелью вскоре после их свадьбы. Материальное положение было тяжелым. У Мордехая не было никакого заработка. Он держал в руках томик Гейне и сказал мне: «Послушай, Лея, послушай, что он пишет!», и прочел что-то из книжки. Мы любили слушать, как он декламирует лирические стихи Гейне.

Мои дяди и тетя переживали за меня вместе с моими родителями, так как я, по их мнению, пошла по опасному и ложному пути. Хотя мне было тяжело, я умом продолжала верить в коммунистические идеи и идеализировала людей, посвятивших себя борьбе за них. И продолжала быть дисциплинированной комсомолкой.

Высылка из страны

Английские власти в Стране объявили о выборах в Совет граждан Страны (более точного названия не помню), который должен был принимать участие в управлении администрацией на местах и экономикой Страны. Каждая группа граждан, которой удавалось собрать установленное властями число подписей людей, поддерживающих ее программу, получала право участия в выборах. Каждая группа выступала со своим списком кандидатов. Коммунистическая партия, воспользовавшись такой возможностью выступить легально, напечатала и распространяла свои антиимпериалистические воззвания. С этими воззваниями стояли мы у избирательных пунктов и распространяли их среди голосующих вместе со списком кандидатов от партии. Полицейские обошли всех нас и записали наши имена и адреса. Спустя некоторое время все мы были арестованы. Аресты проводились в Иерусалиме, Тель-Авиве, Хайфе. Состоялся суд, который был связан с неприятными моментами, воспоминания о которых причиняют мне боль до сих пор. Защищал нас юрист, всегда выступавший в судах в защиту коммунистов. Он взял у нас имена директора школы и классного руководителя в последнем, 8-м классе школы, чтобы вызвать их в качестве свидетелей на наш суд.

В обвинительном заключении было написано, что мы с Геней стояли у избирательного пункта у нашей школы в Нве-Цедеке. А в школе избирательного пункта не было. Я умоляла адвоката не вызывать учителей на суд, так как привести наших любимых преподавателей было издевательством над ними и над нами. И это ведь делалось без всякой веской причины. Разве в городском управлении не известно было, что в нашей школе не было избирательного пункта? Такое делается только из желания причинить боль людям. Мне и до сегодняшнего дня кажется, что по вине этого «защитника» меня выслали из страны. Он не доводил до моего сведения дела, по которым я сама должна была принимать решение. Он не доложил мне о том, что ответ британского Верховного наместника на апелляцию моих родителей позволял мне остаться в стране. Он, как приверженец коммунистов, был заинтересован в моей высылке, дававшей партии повод для агитации против английских властей! Я сердилась на то, что с моих родителей, материальное положение которых было очень плохим, взяли плату за «услуги» этого юриста. В других случаях партия сама оплачивала расходы на защиту.

Когда нас вели под охраной по широкой лестнице в здание суда, мы увидели двух наших учителей, стоящих в ожидании открытия судебного процесса по делу их бывших воспитанниц. Какой позор это был для них! Я помню свои чувства боли и стыда, когда меня проводили мимо седого директора школы г. Ехиэли и нашего классного руководителя Бен-Яакова.

В 1956 году мой друг Меир предложил мне повидаться с этим юристом. Но мне не хотелось портить себе настроение, и я отказалась.

На суде этому адвокату удалось возбудить симпатию арабских судей. Он доказывал, что в воззвании было всего лишь написано, что жители Страны способны сами управлять своей страной и не нуждаются в чужой власти. Но с другой стороны, эти же судьи хотели, чтобы таких, евреев, как мы, было в стране как можно меньше.

Наш приговор гласил: «Трехмесячное тюремное заключение и высылка из страны тех, кто не родился здесь и не имел палестинского гражданства». В других городах обвиненные по этому делу получили и по 6, и по 9 месяцев заключения, но никого не выслали, кроме меня. Возможно, в других городах заседали английские судьи или не такие ловкие адвокаты, как наш, защищали там подсудимых.