Не верь глазам своим - Нинель Лав
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пять лет она считала этого человека почти родным и обманулась… он совсем ее не любит… еще одна потеря… еще одно предательство… А она так хотела его любви… Слезы градом потекли из ее глаз…
21
Уснуть сразу у Ильи Семеновича не получилось, сначала он пересчитывал деньги, прикидывал — кому, куда и сколько, потом думал, как обезопасить свои и сына деньги, а потом решал, как наладить контакт с обиженной невесткой…
«— Что я такого сказал? Что смешно слушать ее опасения кто что-то подумает относительно нас? Так уже многие думают… На каждый роток не накинешь платок! А то, что я никогда не смотрел на нее, как на любовницу, и что она не в моем вкусе — это правда! На правду не обижаются… Ну, про любовника ляпнул… смешно же! Если бы она только знала, до какой степени ее опасения о слухах о нашей возможной связи нелепы, то посмеялась бы вместе со мной! Но, похоже, она обиделась (хрен поймет этих женщин) и уже себе что-то надумала, хорошо бы узнать, что… Не вовремя у нас эта размолвка произошла! Очень не кстати… Пришло время правду рассказать, только надо это сделать поделикатнее и вовремя…»
С этими сомнениями Илья Семенович уснул… А проснувшись не обнаружил Ирины в своем особняке.
— Где Ирина? — озабоченно спросил он у горничной, не обнаружив невестку ни в одной из спален и ни в гостиной на диване, где она уснула.
— Так она уехала.
— Как уехала? Когда?
— Как я пришла в шесть — она и уехала.
— Кто ее выпустил?
— Охранник.
— А я разве разрешал?
Горничная замялась.
— Так она же хозяйка…
На это возразить Илье Семеновичу было нечего — Ирина, и правда, по документам была хозяйкой его особняка — узнав об этом (адвокат сообщил), Инесса Сергеевна и устроила аутодафе собственного дома… и погорела сама.
— И куда она поехала, не знаешь?
— Вроде в больницу к Инессе Сергеевне, вещи мы вместе собирали. Ирина Викторовна вызвала такси и обзванивала больницы… попросила дать ей мои вещи: джинсы, кроссовки, футболку и куртку джинсовую… ее сарафан весь в крови… А что случилось?
— В кабинете споткнулась, упала и порезалась. В кабинет не входить! Охранник пусть в доме сидит и до моего приезда ни шагу из дома!
Все звонки свекра Ирина сбрасывала… во-первых, потому что находилась в больнице: сначала разговаривала с врачом, а потом сидела в палате Инессы Сергеевны, которая при ее появлении закрыла глаза и притворилась спящей, Ирина оставила собранные вещи и сок с круассанами и ушла; а во-вторых, хоть это было и глупо, но разговаривать со свекром она не хотела — он как будто предал ее — она его уважала, доверяла, любила, а он… высмеял, оскорбил, унизил ее женское достоинство, сравнив ее и поставив ниже своих проституток… кому приятно слышать о себе: «тощая, не сексуальная, зажатая, глупая, никому ненужная, да еще транжира и приспособленка…»
«Даже если он извинится — ничего не изменится — он так думает и считать так не перестанет! Ну, и фиг с ним! Главное, чтобы для мужа я была «худенькой, стройненькой, сексуальной и желанной, его ласковой кошечкой», — так думала Ирина, созваниваясь с адвокатом Глеба и понимая, что домой (в загородный коттедж) переодеться она уже не успевает. — А для чего же тогда существуют магазины?!»
На десятом звонке Илья Семенович, наконец, понял, что общаться с ним обиженная невестка не желает, и начал названивать адвокатам. Те о ее планах знали и того меньше — только то, что в суд она приедет обязательно — как-никак ее будут опрашивать, как свидетеля.
— Машину с водителем-охранником к залу суда и ждите ее там — за Ирину Викторовну головой отвечаете. Мы выезжаем через десять минут.
В зале суда было много народа, и Илья Семенович не сразу узнал жену сына: она сидела на первом ряду на первом стуле ближе к месту обвиняемого в каком-то невзрачном, сером платье, со сколотыми на затылке волосами и немыслимой винтажной шляпке, в каких-то босоножках без каблуков, на руках перчатки, скрывающие бинты и порезы. Она постоянно тянула сиротское платье вниз, прикрывая перевязанные колени.
«— На правду, дорогая моя, не обижаются! Какая из тебя любовница! Ты примерная, скучная жена! — садясь на последний ряд, вздохнул Илья Семенович и, покачав головой, добавил: — В бабушкиной шляпке…»
Когда в зал суда ввели подсудимого, Ирина тут же встала и уже не спускала глаз с мужа.
Его посадили в «клетку», он сел на лавку и одними губами спросил жену:
«— Как ты?»
Она кивнула и спросила:
«— Ты как? Держись!»
Он поморгал глазами, покивал головой…
— Свидетелей прошу покинуть зал заседания!
Ирина вышла из зала.
— Встать суд идет!
Начался суд… не самый справедливый и не самый гуманный, но длинный, нудный, с протестами, претензиями, возражениями, опросами свидетелей…
Когда в зал суда вызвали Ирину Викторовну Левицкую, Илья Семенович не сразу понял, кто вошел… Стройная, молодая женщина в туфлях на каблуках, в жемчужном платье и белоснежном пиджачке, с длинным жемчужным ожерельем на шейке и длинными жемчужными сережками в ушках… светлые выгоревшие на солнышке локоны рассыпались по плечам и спине, легкий загар освежал лицо и оттенялся белым цветом пиджака, губки чуть тронуты бледно-розовой помадой нервно кривились улыбкой, изнеженный цветочный аромат облаком окружал нежно-обворожительную и в тоже время сексуальную красотку, глаза которой неотрывно смотрели на подсудимого, излучая обожание и любовь…
Взволнованным голосом она отвечала на вопросы адвоката и прокурора, чуть медля с ответами, щеки ее от волнения вспыхивали румянцем, и она на несколько секунд замирала, успокаиваясь и кладя руку на чуть округлившийся животик (вот так ей посоветовал адвокат, заявив во всеуслышание, что свидетель беременна и мучить ее вопросами, особенно прокурору, не стоит!). Она была ключевым свидетелем защиты, потому что ее показания шли вразрез с показаниями других свидетелей, утверждавших, что подозреваемый приехал на склад на полчаса раньше — убийство произошло с часа до двух… По показаниям жены выходило, что после звонка товароведа (сначала на телефон Левицкого, на который он не ответил, а потом в офис помощнице около часа), подозреваемый еще полчаса находился в офисе, а не помчался на склад.
— И почему же Глеб Ильич не поехал на склад?
— Мы немного поссорились из-за
