Серафим и его братва - Максим Павлов

— Прекрати ржач!

Катя умолкла.

— Я не врубаюсь, зачем на меня дрочит какой-то занюханный майор!

— Не ори.

— А ты прекрати ржать.

— Ладно… — Катя сосредоточилась. — Короче, там у нас все так наворочено, что я сама пока не въезжаю. Знаю только, что когда ты прокинул Лысого… Ты же вышел из-под крыши Лысого?

— Предположим.

— И вот, Палыча заклинило тебя посадить. Не знаю, Лысый ему платит или он вообразил себя вторым героем нашего времени. В любом случае, по-моему, его дело — дрянь. Я же говорю, он старенький, с гусями. — Катя снова покрутила пальцем у виска. — Думает, поскольку у тебя нет крыши, тебя можно брать голыми руками.

— Думает, пусть берёт, — усмехнулся убийца.

— За несколько месяцев до пенсии посадить героя нашего времени — это для Пал Палыча всё равно что слетать на Луну.

— А кто герой нашего времени?

— Ты что, газет не читаешь?

— Честно говоря, нет времени.

— Господи, Серафим, ты даже не в курсах, кто герой нашего времени! Хи-хи-хи-хи!

— Кто?

— Ты!

— Я?! — Серафим окабанел. Но ему было приятно. И все же он скромно отмахнулся: — Слушай, я рядовой убийца, мразь и подонок. Чё ты гонишь? Чё за герой?

— А ты полагаешь, можно натянуть мисс края, подставить Лысого и не стать после этого героем нашего времени? Открой любой номер газеты, включи наугад телевизор: с утра до вечера только и говорят о Серафиме, кинувшем Лысого и запрессовавшем его любовницу.

— Лабуда, — возразил убийца. — Не я подставил Лысого — Лысый кинул мне свинью. Как, значит, все было: я замочил по его заказу четырёх людей Хувалова, он мне выкатил…

— Знаешь, — перебила Катя, — сейчас уже мало кого интересует, как все было. Людей волнует то, о чем говорят.

И тут «бемвер», в котором сидели Катя и Серафим, стал подпрыгивать, а со стороны жилых домов послышались первые взрывы. Это начинали рутинную работу гранатометы Чокнутого и Трахнутого. Катя испуганно замолчала. Серафим спокойно взял ее руку, улыбнулся и сказал:

— Не бойся, Катя, это наши.

— Гасят Кувалду?

— Да. А откуда ты знаешь про Кувалду?

— От Пал Палыча.

— Он и сюда шнобель сунул? Кстати, о Палыче. Если он шьет мне дело, то почему я его ни разу не видел?

— Он ждет, когда ты загасишь Кувалду.

— Вот так, да? Кувалда-то чем ему не угодил?

— Если Кувалду сегодня не разменяют, многие останутся несолоно хлебавши. — Катя посмотрела в потолок. Ее торжественный взгляд говорил, насколько важные персоны эти «многие». — Это очень крутые люди, Серафим. Если б они вычислили, что ликвидации Кувалды помешал Пал Палыч, жить ему осталось бы пару часов.

— Кувалде? — Серафим запутался.

— Нет же, Пал Палычу!

— Стоп! Давай сначала: что плохого я сделал ментам и какого хрена меня клеит твой Пал Палыч?

— Лично ментам и Пал Палычу — ничего. Но ты нагрел Лысого.

— Разве менты под крышей Лысого? Мне всегда казалось, что вас пасёт Большой Патрон.

— В основном, — кивнула Катя. — Но существуют отдельные личности…

— Такие как Пал Палыч?

— Ага, они в доле с Лысым.

Серафим присвистнул:

— Ну ты и загнула. Я хрен чё понял.

— Я сама хрен чё понимаю. Я ж не полковник. — Катя с сожалением вздохнула. — Деньги доходят лишь до таких, как Пал Палыч, а до меня одни слухи.

— Что-то не нравится мне твой Пал Палыч.

— Думаешь, он кому-то нравится?

— Так давай его загасим, — предложил убийца.

— А он меня не уволит?

— Как он тебя уволит, если мы его загасим? — усмехнулся Серафим и взял мобильник. — Говори его номер.

— Шесть-три-три… два-восемь… сорок.

— Клянусь, сегодня ты будешь есть его яйца, — пообещал Серафим, набирая телефонный номер.

— Ты приглашаешь меня в ресторан?

— Да.

— А как же Маша Типовашеева?

— Маша проштрафилась. Пока не вспомнит, где мой «ягуар», хрен из дома выйдет.

— Ой, Серафим! — Катя счастливо засмеялась.

— Хорош ржать, — попросил убийца. — Алло! Алло? Это Пал Палыч?

— Да, я слушаю, — ответил важный голос.

— Ну, доброе утро, мент.

— Доброе утро. Кто вы?

— Я Серафим.

— Как же, как же… — протянул Пал Палыч. — Наслышан, наслышан. Желаете явиться с повинной?

— Какого черта мне являться с повинной?

— Замечу вам, Серафим, — предупредил Пал Палыч, — что ваши отношения с законом в высшей степени ненадежны.

— Да, я в курсе.

— Но если вы сегодня же явитесь с повинной, я гарантирую вам и вашему незаконному банд формированию идеальные условия для дачи показаний. Поймите меня правильно, вам просто необходимо вернуться в благотворное лоно закона, обрести человеческий облик, нравственность и порядочность.

— Боже, какая зануда, — вздохнул Серафим.

— Что вы сказали? — не расслышал мент.

— Да пошел ты! — попрощался убийца.

Отключившись от Пал Палыча, Серафим с ходу набрал номер Эммануэль.

— Ну как? — спросила Катя.

— Один из самых твердозадых ментозавров, с которыми я только имел дело, — проворчал Серафим. — Боюсь, есть его будет невозможно. Но попробуем… Алло!

Эммануэль сняла трубку.

— Мадемуазель Каннибал у аппарата, — представилась она чужим голосом.

— Мать? — не узнал Серафим.

— Чего тебе, сынок? — Эммануэль вернула себе обычный голос.

— Конспирируешься, что ли?

— А те-то чё?

— Ладно, проехали. Ты ментов хорошо знаешь?

— Каких ментов? — удивилась Эммануэль. — Ты загасил, кого я просила?

— Пока нет.

— А что тянешь?

— Да тут… на меня один мент палку точит.

— Какой мент, мать твою?! — взбеленилась Эммануэль. — Что ты там еще выдумал?! Гаси Кувалду и не отвлекайся!

— Тише, мать. Мента зовут Пал Палыч. Он майор. Слышала?

— Слышала, слышала. Мне ли мусоров не знать?

— Так вот, повторяю: он мне мусорит. Боюсь, как бы не накрылось дело.

— Мать его! — выругалась Эммануэль. — Откуда он свалился?!

— Понятия не имею.

— Где он?

— В своём кабинете.

— О'кей, я приму меры, — пообещала Эммануэль. — А ты давай, сынок, на мусор не отвлекайся, гаси сам знаешь кого — и прямиком в кабак. Холодильник с тобой?

— Со мной.

— Ништяк. А о Пал Палыче не беспокойся — он уже мазурик.

— Спасибо, мать.

— Давай, давай, сынок.

— И ещё…

— Что?

— Можно вечерком к тебе забуриться? С девушкой.

— Только не сегодня. Сегодня здесь вся городская борзота загудит, не фиг тебе светиться.

— А завтра?

— А завтра о'кей. Подгребай, дорогуша.

— Знаешь, что мне сделай из Пал Палыча? Рульку по-немецки.

— Айсбан?

— Да, да, айсбан, — подтвердил Серафим. — И яйца для моей девушки.

— В мошонке запечь?

— Ага. В прошлый раз было кайфово. Реально это устроить?

— Не фиг делать. Ты про козла, часом, не забыл, сынок? Возишься там с девушками, мать твою…

— Нет, нет, — заверил Серафим. — Козла ща загасим.

— Ну чёрт с тобой голубчик, бес те в помощь! — пожелала напоследок Эммануэль и повесила трубку.

Серафим спрятал радиотелефон, приветливо улыбнулся Кате и подмигнул:

— Вот так! Теперь можно и козлами заняться.

…Точно и методично делали свое дело Чокнутый и Трахнутый. В апартаменты топливного воротилы влетала граната за гранатой. В воздух поднимались огромные листы пылающего шифера, обломки стульев, мебели, осколки белых кирпичей и облака, облака пыли. Дым стоял коромыслом, на что, собственно, и делался расчет: заметив пламя пожарища, Кувалда просто обязан был проявить к нему интерес и поторопиться с возвращением. Тут-то его и поджидал Рейган, забравшийся на дерево со снайперской винтовкой. Короче, все в деревне Большие Пенки было схвачено: если убийца не бежит к жертве — жертва должна бежать к убийце.

На грохот подтягивались люди. Самые бойкие досаждали Чокнутому и Трахнутому просьбами пострелять из гранатометов; те, кто попорядочней, кучковались вокруг полковника милиции (роль которого артистично исполнял Марик), справедливо требуя объяснений безостановочной пальбы.

— Это, — втолковывал Марик, указывая народу на рассыпающийся особняк Кувалды. — …Это гнездо хорошо организованного преступника. Из своего логова уголовный авторитет Кувалда изо дня в день пускал корни в нашу бедную экономику, безнаказанно отсасывал тонны нашего горючего, без зазрения совести пил кровь многострадальных россиян.

Марик читал по бумажке. Когда из толпы вырывался гулкий вой негодования, он делал выразительную паузу, открывал от листка бумаги полный боли взгляд и высматривал в толпе короткие юбчонки. Но вот люди стихали, и ему снова приходилось возвращаться к тексту, дабы не только вызвать всенародное возмущение, но и направить его в позитивное русло.