Французская вдова - Галина Куликова

Сообразив, что проклятая память вновь начинает играть с ним в какие-то странные игры, Петр Валерьянович решил успокоиться и сосредоточиться на главном. Что же сейчас было для него главным? Что Гурьева поразительно похожа на Лернер? Что старый осел Возницын решил дважды войти в одну и ту же реку? Все правильно, но не совсем.

И тут Возницын понял! Главное – это всем известная истина, согласно которой история повторяется. Лернер – трагедия в полном объеме этого понятия. Марьяна Гурьева – классический фарс. Разве он не видел: похожа – однако не копия. Талантлива – но не настолько. Все как-то рядом, все приблизительно. А раз так, то дело только в нем самом. Он был слеп в своей любви к Клавдии и так же слепо перенес ее частичку на другую женщину.

Фарс разыграл лично он, Петр Валерьянович Возницын. И одним махом лишился единственного вещественного доказательства, что его Страсть и Чувство – не плод больной фантазии, не сон, не бред, а восхитительная реальность. Да, именно так. Если Клавдия Лернер являлась его кумиром, идеалом, то браслет – священной реликвией, которую он был обязан хранить и оберегать.

Реликвия не была ему дарована – он ее отвоевал, как крестоносцы отвоевывали в походах христианские святыни. Не в бою – тайно, но это потребовало от Возницына не меньше мужества, чем от Ричарда Львиное Сердце, когда тот усмирял мятежных баронов.

Мягкая волна безысходности накрыла Возницына, едва он подумал, что может больше никогда не увидеть браслет. Ему захотелось укрыться от сожалений и раскаянья. Но как и куда больной и старый человек может убежать? Только мысленно, и только в прошлое…

Для Петьки все на новой работе было в диковинку. Однако освоился он в коллективе довольно быстро. Он отлично понимал, что нашел для себя то тепленькое местечко, о котором так долго мечтал. Чтобы не потерять его и крепко зацепиться в театре, нужно было как можно скорее себя проявить, стать полезным. И он старался изо всех сил. Прошло совсем немного времени, и его уже все хвалили – гляди-ка, какой толковый, шустрый, безотказный парень! Никому и в голову не приходило, что вся эта безотказность – часть хорошо продуманного плана.

Во время первых же гастролей Петька старался особенно рьяно. Он всюду был на подхвате, помогал каждому, кто нуждался в помощи, и в театре уже просто не понимали, как они все раньше обходились без Возницына.

– Если дальше так будешь действовать, заменишь меня, Мишеньку, весь костюмерный цех, гримеров, да еще рабочих сцены в придачу, – смеялся Иван Фомич, радуясь профессиональным успехам своего протеже.

Единственное, что его тревожило, – это Петькино отношение к приме. Иван Фомич с тревогой наблюдал, как безжалостно и неумолимо затягивал парня любовный омут по имени Клавдия Лернер. Иногда он пытался вмешиваться, что-то объяснять, от чего-то удерживать, но в конечном итоге разводил в бессилии руками и отступал.

– Что я могу сделать? – говорил он администратору Борису Яковлевичу в ответ на его ядовитые шуточки по адресу влюбленного Петьки. – Клавкин сексапил, да в мирных бы целях! Если партийные да торговые монстры перед ней на задних лапках бегают, что ты от мальчишки хочешь?

– Так эти бегают в корыстных целях, чтобы получить свое при случае. Или купить. А этот суслик? Гибнет зазря, страдает, как этот… юный Вертер.

– Ну и поговорил бы с Клавдией, пусть она потолкует с парнем, объяснит что к чему. По-хорошему только, чтобы глупостей потом не наделал. Петька на вид шпанистый немного, но душа у него ранимая. Еще чего сотворит с собой – век себе не простим.

– Ты представляешь, куда она меня пошлет? – захохотал Борис Яковлевич. – Не полезу я в это дело, не проси. Сам разбирайся, ты ведь у него наставник.

– И разберусь, – сердился Фомич. – Еще как разберусь.

Однако чем больше проходило времени, тем меньше охотников находилось обсуждать эту трагикомическую историю, тем более принимать в ней участие.

Возницын знал, что в театре сплетничают, обсуждают его чувства. Кто-то веселился, а пьянчуга Рымарев, пожизненный исполнитель роли лакеев и дворецких, предложил Серову из звукового оформления пари на ящик портвейна: даст Клавка этому настырному прыщавому сопляку или не даст. Сам он был уверен, что не даст. Узнав об этом от очередного доброхота, Возницын дал в морду самому Рымареву, за что едва не вылетел с работы. Но когда на дирекции разбирались в причинах драки, Борис Яковлевич встал и громогласно заявил:

– Чего тут обсуждать? Представьте себе весы. На одной чаше – Возницын, который за небольшую плату выполняет кучу самых разных полезных дел. На другой – красная, с сизым носом рымаревская харя…

– Мне говорили, – задумчиво молвил главный режиссер, – что парень этот по уши влюблен в нашу Лернер. Это правда?

– Правда, – кивнул администратор. – Но в нее полстраны влюблено, и ничего, не хворает наша прима. Я даже насморка у нее не припомню.

– Но это не помешает работе, не приведет к эскалации насилия? – вяло нудил главреж.

– Клавдии может помешать только летящий навстречу бронепоезд, – ободрил его Наскальный, помощник режиссера.

– А Возницын прекратит работу лишь в случае, если прямым попаданием нового Тунгусского метеорита наш театр будет уничтожен, – добавил Борис Яковлевич. – Что касается насилия, то этот вопрос нужно задать нашему интеллектуалу Рымареву. Правда, для этого придется сбегать к ближайшему гастроному, возле которого он сейчас наверняка опохмеляется.

В итоге все присутствующие единодушно проголосовали за то, чтобы объявить Возницыну строгое предупреждение.

Однако самому Петьке по большому счету было наплевать, что по поводу его чувства к Лернер говорят и думают в театре. Он был счастливым человеком, хотя счастье отдавало горечью. Он узнал, что такое настоящая любовь. И узнал, что такое любовь без взаимности и даже без самой безумной надежды. Впрочем, с самого начала безропотно согласился на это. В этом теперь был смысл жизни – приносить ежедневную жертву своему Чувству и поклоняться той, которая это Чувство разбудила.

Жизнь Возницына обрела небывалую доселе четкость и осмысленность. Работа в театре вообще пришлась ему по душе. Однако то, что Петя практически ежедневно мог видеть предмет своего обожания, делало ее просто бесценной.

Он знал, что не осмелится признаться Лернер в любви – в самом деле, не мог же он думать, что блестящая женщина ответит на любовь какого-то невзрачного молодого человека. Встречаясь с ним, Клавдия приветливо здоровалась, хотя было ясно, что Возницын для нее – просто человек из обслуживающего персонала, не более. Если она и догадывалась о чем-то, то не придавала значения. У нее была своя жизнь, в которой Петьке Возницыну места не нашлось.

Так прошло несколько лет. Сменяли друг друга театральные сезоны, гастроли следовали за гастролями, события за событиями. Однажды морозным зимним вечером в театре отмечали тридцатипятилетие Лернер. В тот день она была необычайно оживленной, веселой, разговорчивой, со всеми обнималась, целовалась. После спектакля – роскошный банкет. В честь именинницы произнесли множество красивых тостов, ей вручили целую гору замечательных подарков.

К торжеству Петя готовился заранее и очень тщательно. Тогда – впервые! – он собирался открыто и весомо заявить о своем Чувстве. Накануне пошел в салон, где его жестким черным волосам придали нужную форму и сделали красивую прическу. К этому же дню подоспел сшитый на заказ костюм. Дома, придирчиво оглядев себя в зеркале, Петя остался доволен своим внешним видом. Подарок он подготовил заранее, и очень из-за него волновался. Наконец все хлопоты остались позади. Возницын сначала хотел придумать и заучить какой-нибудь особеный тост, промучился две ночи подряд, но потом понял – он не сможет произнести эти слова вслух, при всех. Становиться всеобщим посмешищем он не желал. А говорить их один на один – глупо.

На банкете он сел с самого краешка, почти не пил, ел и того меньше – ждал удобного момента, чтобы вручить подарок. И наконец дождался. Когда большинство захмелевших гостей отправились по домам, Лернер громко объявила, что на сегодня прием окончен, она устала и благодарит всех присутствующих, которые еще в состоянии дальше поднимать бокалы за ее здоровье. А сама она поедет отдыхать от собственного дня рождения.

Борис Яковлевич тут же организовал сбор подарков и букетов, позвонил директорскому шоферу, чтобы подавал к подъезду «Волгу». В этот момент Возницын быстро подошел к администратору и предложил помощь.

– Петя, дорогой, конечно, – обрадовался подвыпивший Борис Яковлевич. – Тащи все это в машину и укладывай – подарки в багажник, цветы в салон. Только место для именинницы оставь.

– Она одна поедет? – деловым тоном уточнил Возницын, хотя его сердце колотилось как сумасшедшее. – Или еще место для кого оставить?